Река на север - Михаил Белозеров

Она покорно опустила глаза, проследив его движение, и после минутной паузы заговорила из-под белокурой пряди вещим голосом:

— Первый очень длинный сустав большого пальца — чрезвычайная воля, уверенность в самом себе и презрение к другим. Однако философский узел заставляет во всем сомневаться. Остроконечные пальцы, особенно указательный, говорящий о высокомерии: способ ложно видеть и ошибаться...

Ей надо было отработать полученные деньги. Его ладонь была безжалостно вывернута в ее руках. Кристалл призывался в свидетели после каждой фразы. Молодой человек с косичкой, разинув рот, стоял в углу.

— ...не стоит слишком увлекаться призывами со стороны, а следовать своей планиде... в остальном... если линия... сердца соединяется между большим и указательным пальцем не у всех, конечно, с головной и жизненной, — это гибельный знак... предсказание жестокой смерти, если знак находится на обеих руках... это голова и сердце, увлекаемые жизнью, инстинктом... это мужчина, — речь вовсе перешла в скороговорку, — надевающий на глаза повязку, благополучно минующий пропасти... это отречение от свободной воли... своекорыстие... мания... — Она выдохлась или отвлеклась, чтобы затянуться, белки призывно и жадно блеснули в темноте.

— Вот и я о том же... — вставил Иванов.

Она взглянула на него с плохо скрытой тревогой. Она не могла понять.

— Нет, нет, — успокоил он ее, — продолжайте.

— Любовь — душа жизни, сладострастие — могила любви, смерть воображения. В пояснение к предыдущему... — Она, то ли спрашивая, то ли защищаясь, припоминала его лицо.

Шуршание словами завораживало, как надежда на счастье. Если бы только знать об этом счастье все наперед. Ошибки обременительны — слишком долго ты их помнишь. Все гадание рассчитано на ежеминутное удовлетворение. Судьба определяется характером и случаем. Это он сам придумал.

— Разве мы не квиты? — едва не удивился он.

— Вы от Матвея Сергеевича? — спросила, не подымая глаз, словно обращаясь к пеплу, упавшему на скатерть.

— Нет... — ответил Иванов, невольно улыбаясь.

Негодующе бросила взгляд на молодого человека. Палец на сигарете нервно пошевелился.

— Я работаю только по рекомендациям. Кто вы? — спросила, прекратив свои действия с рукой. Он было убрал ее. Изюминка-Ю удовлетворенно поерзала на стуле.

— Мы ищем одного человека... — признался Иванов.

— Есть люди, которые выполняют в жизни роль тигров или грифов, — неуверенно продолжила она. — Ваш соплеменник ненадежный человек?

— Я бы не сказал, — ответил Иванов. — В некоторые моменты он производит здравое впечатление.

Краем глаза заметил — Изюминка-Ю с вызовом изучала лицо гадалки. В те моменты, когда он обращался к ней, Изюминка-Ю метилась острым подбородком ему прямо в грудь. Вечно он пытался проникнуть в душу под чужим взглядом — лицо ее оставалось бесстрастным, как маска. Душевная осиротелость — вот что пугало ее.

— Я вижу, вы ошибаетесь. — Наконец-то она снова вознамерилась что-то разглядеть в его вновь распластанной ладони, несомненно, родственные связи. — У вас схожи голоса. Что вас сюда привело?

— Любопытство, — сказал он. — Ваш талант...

Она брезгливо поморщилась, словно отгоняя тень. Миссер Алекс по неуловимому приказу накрыл шар синей тканью.

— Это дорогого стоит...

Как кошка, она обратилась к нему за лаской — в ее теле жила неуемная тоска по сильному мужчине. Одна из его знакомых жаловалась: "Как на выставке... Ходят, выбирают мясо посвежее, не понимая, что только после сорока ты становишься умнее и все понимающей..."

— Назовите цену, — попросил он, давая волю своим губам быть в меру скептичными.

Преображаясь, улыбнулась его наивности.

"Все наши чувства выросли из инстинктов", — подумал он. — Вы не поняли... — заговорила, как обольстительница, ведь речь шла об ином, о том, в чем она прекрасно разбиралась: ей нужен был партнер, в котором она видела бы свое отражение, опору в жизни. — Вопрос поставлен некорректно...

Ему было наплевать. Он знал, что она заигрывает, наклоняя голову и томно прикрывая глаза. Женщины в розовых атласных халатах ассоциировались у него с жаркой спальней. Все упиралось в одно — когда ему надоест вся эта ложь?

— Вероятно, я ошибся, — согласился он.

— Вот именно, — бросила она, — кое в чем... — Взмахнула ресницами, как опахалом.

Взгляд, изображающий невинность, должно быть, репетировался перед зеркалом.

— Мне самой трудно понять... Ваша судьба в ваших руках...

— Я даже не догадывался, — удивился он.

— Не все люди умеют видеть, — решила просветить она. — Не все люди умеют слышать...

— Вы Нелли?! — не выдержав, вмешалась Изюминка-Ю. — Нам нужен Дима.

Спинка стула не дала гадалке упасть. Он так ничего и не узнал. Она откинулась, чтобы бросить на нее негодующий взгляд. Снова требовательно уткнулась ему в ладонь, теперь уже страшась Изюминки-Ю, забубнила:

— Алчные и искусные в обмане женщины, всюду сующие свой нос...

Он с трудом освободился:

— Мы ищем мужчину, — напомнил он.

— Я занимаюсь только гаданием. — Она наконец-то стряхнула пепел с сигареты и затянулась, выпустив дым из ноздрей, овладела собой и с прищуром уставилась на них. Румяна на щеках контрастировали с бледной кожей висков. — А вы, милочка, кто? На жену вы не похожи.

— Сколько вам лет? — безжалостно спросила Изюминка-Ю.

— Двадцать шесть... — обманула гадалка.

— Для него вы тоже старая, — сказала Изюминка-Ю.

Она играла роль девочки, порезавшей палец, — словно паникует даже по малости, страшится того, что нашептано цивилизацией, вводя коррекцию упреждения, — никто не выигрывает, потому что все упирается в случай. Его уже давно занимала эта идея. Он и сам последнее время принадлежал к числу аутсайдеров. Может быть, отсюда его глупая прозорливость — от обреченности.

— Вы хотите сказать, что сами знаете, где он? — ядовито осведомилась гадалка.

— На вашем месте я бы заставила вначале жениться на себе, — сказала Изюминка-Ю. — прежде чем...

— Прежде чем что?

— Прежде чем заполучить на него права...

У нее была хорошая редакционная закалка в борьбе за мужчин. Она знала, как надо поступать с соперницами, — не давать им передохнуть:

— Я полагаю, вам тоже досталось, милочка? Они, сволочи... — подумала мгновение, — ...каждого могут вывести, — резюмировала на выдохе.

Изюминка-Ю нашла в себе силы, чтобы хмыкнуть и беспечно изучить пыльные углы комнаты.

— Знайте же, — игнорируя ее, обратилась только к нему, — он бросил меня самым наглым образом. Вышел за хлебом и не вернулся. — Нашла в нем союзника, возлагая мнимые надежды. Он чуть не произнес: "За этим мы его и ищем..." — Не так ли? — Закусила губу. — А что он натворил? — С изяществом змеи повернулась к ней.

— Таких всегда бросают, — неожиданно, прищурившись, произнесла Изюминка-Ю и отвернулась.

Слишком гладкая кожа была у нее на скулах, слишком чувственно дернулось горло, присовокупив к ее гордости несомненное презрение. Ее по-прежнему волновала паутина в углах комнаты. Он залюбовался, испытывая здоровый интерес к изящной мизансцене, мысленно препарируя выражение гневливых глаз, слишком подвижных ноздрей, слишком сжатых губок в нетерпеливом презрении к сопернице и картинно застывшей шеи.

— Когда это было? — спросил он, не давая им сцепиться.

— Месяц назад...

Изюминка-Ю вспыхнула, и он, конечно, заметил. Разговор, который лишает ее иллюзий в отношении его сына. Втайне он надеялся на такой исход.

— Милочка, если вы хотите чего-то добиться, — великодушно произнесла гадалка, — действуйте обдуманно, не берите с меня пример.

Она торжествовала, почувствовав ее слабость.

— Я как раз этим и занимаюсь, — ехидно заметила Изюминка-Ю, но у нее ничего не вышло.

— А у вас что с ним? — спросила гадалка, словно только что обнаружила Иванова за своим столом.

— Поведайте нам еще что-нибудь, — уклонился он.

Но она уже ухватилась за мысль, и глаза ее зажглись догадкой. Какие-то задатки у нее, несомненно, были.

— Вы его отец?

— Да, — кивнул Иванов, чувствуя, что начинает понимать себя в новом качестве: до этой минуты он больше дорожил собой, чем сыном, хорошо еще, что это не давало повода потерять уважение к самому себе.

— ...оставил только свои вещи... вот так! — Она садистски предалась воспоминаниям вместе с проступившей влажной окантовкой вокруг серых глаз и покусыванием губ — слишком долго она ждала, чтобы просто так отказаться, и они с минуту любовались, как уничтожается бордовая помада и сквозь нее проступает вялая, морщинистая кожа.

Ему на мгновение показалось, что она была такой и в пятнадцать, и в двадцать лет, полная наивного ожидания принца и разочарований. Он едва не подбодрил: "Найдется другой..." и взглянул на молодого человека — конечно, он еще не тянет на личность — слишком размягчен любовью даже сквозь слой бешенства. Такие быстро надоедают своей нежностью: "Я тебя обожаю!" или "Я тебя люблю!" С женщинами — это целое искусство. За неделю не научишься. Некоторые утверждают, что им нужен "импульс", чтобы отдаться бездумно, — животная страсть, приобретенная на годы вперед, держит лучше морских канатов — разное восприятие пространства чувств и времени перемен. Лично он воспринимал женщин изо дня в день, безжалостно, как художник, запоминая всё, все детали. Некоторые, как Саския, пытались вить из него веревки — все равно ничего не выходило — деньги кончались прежде, чем они входили в раж. Потом он терпел их. Они терпели его. Он умел это делать, не впадая в мерзость двусмыслия. Потом терял к ним всякий интерес, но все равно терпел, ибо они оставались для него материалом даже в худшем варианте отношений. Потом одни из них уходили навсегда, а другие звонили, когда у них возникали проблемы. Но ни одна из них не обладала тем, о чем он сам имел весьма смутное представление, — силой, которая бы удивила его.