Мой Ванька. Том первый - Алексей Лухминский

Пить действительно хочется. Пью жадно.

– Сколько я спал?

– Всего пять часов. Сейчас почти десять утра.

– А почему ты не на работе?

– А ты не понял? Ты глупеешь прямо на глазах, – едко заявляет Ванька.

Мои губы сами растягиваются в улыбке.

– Наклонись, – прошу я, понимая, что наконец-то могу говорить почти нормально.

Он наклоняется.

– Ниже… Ещё ниже…

Обнимаю.

– Сашка… Я так за тебя испугался, – жалобно говорит Ванька, ложится рядом и тоже обнимает. – Боялся, что ты действительно умрёшь. Ты был зелёный! И губы синие…

– Куда же я от тебя денусь… – хмыкаю я. – Кто же, если не я, тебе скажет, что ты идиот?

– Никто… – и… Ванька целует меня в лоб. – Давай спи!

– Ты тоже.

– Фигушки тебе! Я следить за тобой буду, как Илья Анатольевич велел.

– Спи! Ничего со мной больше не случится.

– Заткнись и спи!

– Затыкаюсь… – я улыбаюсь. Мои прежние слова, сказанные во время Ванькиной болезни, ко мне же и вернулись.

Просыпаюсь. Вроде голова стала на место. И вижу отчётливее…

– Сашка… Хочешь пить? – Ванька наклоняется надо мной.

– Хочу встать.

Ловлю себя на том, что говорю совсем нормально.

– Фиг тебе! Зачем? – достаточно жёстко спрашивает – Ванька.

– А ты потом кровать сушить будешь? – ехидно отвечаю я вопросом и командую: – Давай, помоги…

– Ну ладно… А вообще могу надеть подгузник. Один ещё от меня остался.

– Иди ты… с подгузником, – беззлобно ругаюсь я и пытаюсь встать сам.

– На хуй с подгузником – это извращение, – догадывается Ванька о смысле недоговоренной фразы. – Давай, обопрись…

Ковыляю к сортиру.

– Ты давай сидя! – командует он.

– Обойдусь…

Держит меня.

Идём обратно. На кровать почти падаю. Да-а… Слабость страшная. Смотрю на Ваньку. Синие круги под глазами. Сколько же он не спит? Сутки? Двое? Больше!

– Тебе надо поспать, Ванюха…

– Ничего. Я засну, а ты тут коньки отбросишь… – ворчит он.

– Теперь уже не отброшу.

– Нет уж! Илья Анатольевич сказал – значит, нельзя, – отрезает Ванька.

Понятно. Добром, значит, не удастся. Придётся идти на хитрость. Вдруг получится? Как это Кох со мной сделал? В глаза смотреть… Но осторожно надо, чтоб не догадался.

– Ладно, – говорю я примирительно. – Давай рядом ляжем… Хоть полежишь.

Ванька послушно ложится рядом, и я поворачиваюсь к нему. Внимательно смотрю в Ванькины глаза.

– Родной мой, – шепчу я, стараясь не отпустить взгляда. – Спи, мой родной… Всё будет хорошо теперь. Спи спокойно. Спи, ну пожалуйста…

Ванькины глаза медленно закрываются. Вот и прекрасно! Получилось! Пусть отдохнёт.

А теперь можно заняться собой. Как это Кох там говорил… Песчаный пляж… Яркое солнце… Я лежу, и его энергия так и вливается в меня… Всё больше… Больше… Ох-х… Спать хочется…

Вытолкал Ваньку на работу.

Ну конечно, не вытолкал, я ведь лежу, а жёстко послал туда. Я понимаю, что у него неприятностей не будет, потому что через Юрия Степановича он сам передал своему начальнику про причину своего отсутствия. Да и дома Ванька много чего для работы делал.

Слабость обалденная! Всё тело ватное, а когда надо встать, то делаю это с большим трудом. Вот – лежу, накачиваю себя энергией и думаю. Ванька поехал на работу на моей машине. После того как он сам, один, без меня, привёз сюда Илью Анатольевича, у него появилась уверенность в себе. Возможно, это и хорошо, главное, чтобы не было самоуверенности. Да и вообще, не зря же он права получал!

Понимаю Ваньку, который во время болезни лежал и думал. Это так здорово, когда никуда не нужно торопиться. Мысли текут спокойно, без спешки…

Ванька… Как он испугался, бедняга, когда мне поплохело. На него было жалко смотреть. Испугался, что я его покину и… перейду в лучший из миров. Испугался, что останется один. Смешной…

Ведь в действительности, когда мы оплакиваем ушедших от нас дорогих нам людей, мы на самом деле оплакиваем не их, а самих себя. Нам жалко себя. Мы не думаем о том, что дорогим нам людям в том самом лучшем из миров будет наверняка лучше, чем в нашем неспокойном здешнем, наполненном превратностями судьбы, которые далеко не всегда положительны. Тогда, в первый момент, мы теряемся и не знаем, как нам жить без этих дорогих людей. То есть мы фактически оплакиваем своё внезапно наступившее сиротство. Это потому, что любой человек по сути своей – эгоист, в большей или меньшей мере. Так и Ванька… А как я могу его бросить? Как я могу бросить этого дорогого мне человека, моего брата, за жизнь и судьбу которого я принял на себя ответственность ещё тогда, давно, когда он действительно осиротел.

Ванька… Братишка мой… За эти годы я прикипел к нему, можно сказать… Спим мы с ним вместе, тесно прижавшись друг к другу. Нам достаточно обнимать друг друга во сне и чувствовать, что мы вместе. И я уже привык к этому «вместе»!

Если представить, что Ванька вдруг полюбит и женится? Женившись, он не сможет быть со мной. Тогда этого «вместе» уже не будет. Гм… Вот он, мой эгоизм… Хотя я знаю, что должен сделать для этого всё.

А я и Даша? По сути, наши с ней отношения явились одной из причин изменения и меня, и Ваньки. И он это не только признаёт, но даже поощряет. Слава богу! Он стал другим, нормальным. Это же прекрасно!

Я очень люблю своего братишку и понимаю, и без него я – уже не я! У нас – и это теперь абсолютно точно – совсем другой уровень отношений.

Щёлкает замок входной двери. Появляется Ванька.

– Что-то ты рано, – подаю я голос с тахты.

– А меня отпустили, Пришлось, правда, с собой взять ещё кое-какую работу, – оправдывается он. – Ну как ты?

– Слабость только… Если честно, только до сортира и обратно. На большее сил пока не хватает.

– Я тебе покажу – большее! – Ванька шутливо грозит мне кулаком. – Теперь ты у меня в руках. Понял? Теперь я командую.

– Командуй…

– Ну, сейчас я тебя кормить буду, а то, небось, уже проголодался.

Забавно так! Ванька освоился с ролью сиделки и, видимо, страшно этим гордится.

– Вань… Ванюха!

– Чего, Саш? – отзывается он из кухни.

– Слушай, давай я пообедаю с тобой на кухне?

– Ещё чего!

– Ну Ванюха… Я серьёзно…

– И я серьёзно.

– Ну тогда я сам пойду! Упаду – придётся тебе меня поднимать, – угрожаю я.

– Сашка… Ну прекрати!

Но уже поздно. Сажусь на тахте и начинаю вставать. Ноги, конечно, слушаются плохо, но если не торопиться…

Однако сил действительно нет. Ноги разъезжаются. В результате сползаю по стене коридора вниз, почти на пол.

– Ну что? Доигрался? – прокурорским тоном спрашивает Ванька сверху.

– Похоже на то…

– Давай подниматься, – Ванька приседает и суёт мне руки под мышки.

Общими усилиями встаём и, медленно перебирая ногами, двигаемся к тахте. Тут он меня усаживает.

– Саш… Ну, зачем это надо было делать? Ну ответь!

– Ну виноват, дяденька…

– Виноват… Сиди уж! Я тебе вместо стола табуретку подставлю.

– Наклонись… – прошу я.

Он наклоняется, и я обнимаю его за шею.

– Спасибо тебе, Ванюха. Мне так приятна твоя забота, – признаюсь я.

– То ли ещё будет! – он польщённо улыбается.

Пацан… Это я любя.

Ванька сидит и работает. Я, лёжа на тахте, наблюдаю. Судя по всему, работает он очень увлечённо. Молодец!

Глаза слипаются… В сон тянет. Значит, так и нужно. Буду спать.

Просыпаюсь. Ванька по-прежнему сидит и работает.

Сколько я спал? Два часа. Черт возьми! Сегодня я должен был поехать к Даше и Серёжке. Съездил… А деньги-то им нужны.

– Вань…

– Что, Саш? – поворачивается он ко мне.

– Слушай… Мог бы ты съездить к моим?

– К Даше и Серёже?

– Ну да… Деньги нужно отвезти. Ты как сегодня до работы доехал?

– Нормально. Только один раз забыл на четвёртую перейти. Так и ехал весь квартал на третьей. У светофора спохватился.

– Ничего… Придёт со временем. Так ты сможешь съездить?

– Конечно!

Ванька уехал к Даше. Хоть это сделаем…

Звонит телефон. Хорошо, Ванька его около меня оставил.

– Слушаю!

– Ну как ты, Саша? – звучит в трубке знакомый поскрипывающий голос Ильи Анатольевича.

– Слабость сильная. Ходить почти не могу.

– Ничего, через пару дней ты должен восстановиться. Следующий раз будешь знать, как к онкологическим соваться.

– Неужели это совсем бессмысленно? – задаю я интересующий меня вопрос.

– Практически. Мы при встрече с тобой об этом поговорим. Вот поднимешься – чтоб снова раз в неделю приходил ко мне. Понял?

– Понял, – со вздохом соглашаюсь я.

Опять звонок! Дорвались они там, что ли? Наверное, Юрий Степанович.

– Слушаю.

– Ну здравствуйте, Саша.

Точно – он!

– Здравствуйте, Юрий Степанович.

– Как самочувствие?

– Средней хреновости. Только до туалета добираюсь.

– Ну а сердце, пульс?

– Пульс семьдесят, сердце ровное, – докладываю я, прислушиваясь к собственным процессам.