Валерий Брюсов. Будь мрамором - Василий Элинархович Молодяков

насмешек уже превратился в модного и респектабельного автора: с 1902 года выходило первое собрание его сочинений на русском языке (в первом томе были и переводы Брюсова), а постановка пьесы «Монна Ванна» с Верой Комиссаржевской в главной роли, через полгода после парижской премьеры, стала настоящим событием — резкий фельетон Власа Дорошевича немедленно вызвал язвительный ответ Брюсова{5}.

Валерий Яковлевич разделял культуртрегерский пафос своих товарищей, выпустив в «Скорпионе» переводы произведений культовых авторов символизма: Метерлинка (рассказ «Избиение младенцев» в 1904 году, драма «Пеллеас и Мелизанда» и стихи в 1907 году), Верхарна («Стихи о современности» в 1906 году и трагедия «Елена Спартанская» в 1909 году) и Верлена («Собрание стихов» в 1911 году). Он же предложил издать серию авторских сборников иностранных поэтов — замысел из эпохи «Русских символистов», оставшийся нереализованным, — в едином оформлении, для которого были использованы работы бельгийского графика Тео ван Риссельберга. «Скорпион» привлекал к работе модных европейских художников: немец Фидус (Гуго Хеппенер) нарисовал обложку к самой знаменитой книге Бальмонта «Будем как солнце» (1903); итальянец Альберто Мартини проиллюстрировал второе издание сборника прозы Брюсова «Земная ось» (1910), но выпуск альбома его иллюстраций к Эдгару По, задуманного как приложению к собранию сочинений в переводе Бальмонта, не состоялся{6}.

К моменту основания издательства у Брюсова были одни лишь замыслы. Единственная относительно готовая работа — «Собрание стихов» Александра Добролюбова, о выпуске которого он задумался осенью 1898 года, — обрекалась на коммерческий неуспех и насмешки критиков. Уход Добролюбова из литературы лишал фалангу одного из бойцов, однако Брюсов высоко ценил то, что Александр Михайлович успел написать, а обстоятельства его ухода могли привлечь внимание к книге. Он начал разыскивать рукописи, которыми «брат Александр» более не дорожил, и составил обширное собрание его стихов, прозы и статей, среди которых были «Диалог старого и нового Канта» и «Опровержение Шопенгауэра и всех других мыслителей». Второе по значению собрание рукописей Добролюбова, включавшее его ранние тексты и черновые наброски, находилось в Петербурге у друга автора — философа Якова Эрлиха. С ним Брюсов связался через Коневского, тоже собиравшего тексты Добролюбова и вызвавшегося помочь в работе. Поначалу «брат Александр» запретил публиковать свои произведения, но в начале апреля 1899 года передумал и написал Иоанне Брюсовой из Архангельска, что разрешает издание. Валерий Яковлевич известил об этом Коневского (почему-то лишь через два месяца), однако Эрлих и после этого отказывался показать свои сокровища, видимо, ожидая личного подтверждения автора. Только к концу лета все вопросы были улажены. 2 сентября Коневской закончил статью для будущего издания «К исследованию личности Александра Добролюбова» (под этим заглавием скрывалось общефилософское эссе о природе познания и творчества) и собрался в Москву{7}.

На какие средства Брюсов намеревался издавать книгу, неизвестно (рассматривался вариант предварительной подписки). Неизвестно и то, как он подвигнул на это Полякова, — возможно, ссылками на близость Добролюбова к французским символистам, ценимым меценатом, «у которого библиотека полна книгами „Mercure de France“». Именно так Брюсов отрекомендовал его Коневскому в письме 19 ноября 1899 года. Замысел был откровенно провокационным: «Собрание стихов» молодого (23 года) автора объемом в 72 страницы выпускалось так, как издавали покойных классиков, — с примечаниями, описанием рукописей, сводкой вариантов и двумя вступительными статьями: первая — Коневского, вторая — «О русском стихосложении» Брюсова. 1 декабря рукопись прошла цензуру — первой из «скорпионовских».

В самом начале 1900 года, когда книга уже была в печати, в дело вмешался Георгий Добролюбов. Он сообщил Коневскому, что намерен заняться выпуском полного собрания сочинений старшего брата в трех томах — не для продажи, так как не желает предавать фамилию «поруганию», — и предложил ему и Брюсову войти в число редакторов вместе с Эрлихом, Квашниным-Самариным, Гиппиусом и поэтом Борисом Бером. В январе Коневской приехал в Москву вместе со своим другом Иваном Билибиным для осмотра старинных церквей, по которым их водил Валерий Яковлевич, и известил его об этом. Брюсов не собирался менять свои планы, но написал брату поэта. Одно или два письма затерялись, поэтому пик эпистолярного общения пришелся на апрель, когда «Собрание стихов» уже вышло. Георгий Михайлович остался доволен изданием и ничего более не предпринимал{8}.

Критика, как и ожидалось, оказалась беспощадной к стихам Добролюбова и к статье Коневского — за «неудобопонимаемость». Заслуживает внимания замечание Шестакова о том, что «изданы „стихи“ прекрасно […] что книжка заключена в благородно простую обложку, как-то неуловимо напоминающую старые, умные книги, и что обложка эта, по нашему искреннему убеждению, оказывается самой художественной частью книги»{9}.

Первая книга нового издательства — пьеса Ибсена «Когда мы, мертвые, проснемся» — появилась на прилавках в конце февраля 1900 года и была распродана за три недели. «Сьеста» Гамсуна и драмы д’Аннунцио имелись на складе еще в конце 1907 года, но следует помнить о разнице тиражей: от трехсот экземпляров Добролюбова до 2400 экземпляров д’Аннунцио и 3025 экземпляров первой книги альманаха «Северные цветы», которая оставалась нераспроданной до конца даже в ноябре 1917 года{10}. «Скорпион» также взялся продавать декадентские книги прошлых лет: «Natura naturata, natura naturans» Добролюбова, «Chefs d’œuvre», «Me eum esse» и «О искусстве» Брюсова, «Книгу раздумий», а также выпущенные в конце 1899 года на средства авторов «Мечты и думы» Коневского и «Одинокий труд» А. Березина (новый псевдоним Ланга).

Поляков сознавал, что «Скорпион» будет убыточным предприятием, возможности которого строго ограничены его личными средствами, поскольку на понимание и, тем более, на участие семьи рассчитывать не мог. Гонорары он платил небольшие, а порой не платил вовсе[33], за что ему задним числом досталось от Бунина, но в саркастических строках последнего, помимо нелюбви к декадентам вообще, видна личная неприязнь бедного дворянина к богатому «купчику»{11}. В то же время Поляков понимал важность миссии «Скорпиона», поэтому не экономил ни на оформлении, считая художников полноправными соавторами, ни на полиграфии, найдя единомышленника в лице Василия Воронова, в типографии которого напечатана большая часть продукции издательства. Только первые книги были традиционными по оформлению и печати, что вызвало нарекания эстета Философова: «Шрифт и бумага по-прежнему оставляют желать лучшего. Видно, что в „Скорпионе“ мало любят книгу и ее внешний вид»{12}.

Вскоре «скорпионовские» издания приобрели отличительные черты, которые делали их легко узнаваемыми и стали объектом подражания со стороны других модернистских издательств: бумага верже, большой, порой почти квадратный формат, широкие поля, мелкий, но очень четкий шрифт, ложный шмуцтитул, авантитул с названием книги или фамилией автора (здесь Брюсов делал инскрипты), аннотированный каталог (нередко с отдельной пагинацией). Элегантность оформления сочеталась со строгостью: большинство книг «Скорпиона» имело шрифтовые обложки в одну или две краски, что отличало их как от более ранних декадентских книг («Natura naturata,