Властелины Рима - Вулкаций Галликан

III. (1) После всего этого он приказал, чтобы значки и знамена в лагере были антониновскими; он сделал изображения Бассиана[379] из золота и серебра, и в продолжение семи дней совершалось моление за имя Антонина. (2) Мальчик превосходил всех красотой, отличался очень высоким ростом, у него были русые волосы, черные глаза, орлиный нос, подбородок прекрасной формы, уста, созданные для поцелуев; от природы он был крепким, благодаря упражнениям приобрел лоск. (3) Получив алые и пурпурные одеяния и прочие носимые в лагере знаки императорской власти, он сразу заблистал как небесное светило, своей прелестью привлекая к себе всеобщую любовь. (4) Вот то, что следовало передать о мальчике. Теперь перейдем к знамениям, предвещавшим императорскую власть; они вызывают изумление и в других случаях, а в этом случае особенно.

IV. (1) В тот день, когда он родился, отец его, бывший тогда прокуратором большого казначейства, осматривал пурпурные ткани и приказал перенести те, яркость которых он одобрил, в ту комнату, в которой два часа спустя родился Диадумен. (2) Далее, младенцы обычно родятся в природной шапочке, которую повитухи воруют и продают легковерным адвокатам, так как это, говорят, помогает последним в их судебных делах. (3) Но у этого младенца не было шапочки, а была на голове тонкая повязка, но такая крепкая, что ее нельзя было разорвать, так как ее жилки сплелись наподобие лука. (4) Поэтому, говорят, мальчик получил имя Диадемата, а когда он подрос, то был назван по имени своего деда с материнской стороны Диадуменом – имя Диадумена, впрочем, не очень сильно отличается от этого знаменательного имени Диадемата. (5) В имении его отца родилось, как говорят, двенадцать овец пурпурного цвета, из которых только одна была разноцветной. (6) Известно, что в тот день, когда он родился, орел принес ему незаметно маленького голубя, положил его к нему спящему в колыбель и улетел, не причинив вреда. На доме его отца свили гнездо вальдшнепы.

V. (1) В первые дни после его рождения астрологи, получив его гороскоп, воскликнули, что он – сын императора и сам император, как будто мать его совершила прелюбодеяние; молва об этом сохранилась. (2) Когда же он гулял по полю, орел унес с него шапку; спутники мальчика подняли крик, а орел, говорят, положил эту шапку прямо на голову императорской статуи так, что она пришлась по голове статуи, находящейся на царской усыпальнице, которая была поблизости от имения, где жил тогда его отец. (3) Многие сочли все это знаменательным и похожим на предзнаменование смерти; ясное объяснение принес с собой исход дела. (4) Кроме того, он родился в день рождения Антонина, в тот же час и почти под теми же звездами, как и Антонин Пий,[380] поэтому астрологи и сказали, что он будет сыном императора и императором, но недолго. (5) Так как день, в который он родился, был днем рождения Антонина, одна близкая к семье женщина, говорят, воскликнула: «Пусть он называется Антонином!». Однако Макрин испугался, так как никто в его роду не носил этого имени, и не решился дать ему императорское имя – тем более что уже распространился слух о знаменательности его гороскопа. (6) Многие писали в своих сочинениях о том, что были такие и еще другие знамения; но главным из них было следующее: по сообщениям некоторых, когда Диадумен лежал в колыбели, к колыбели пришел дикий лев, разорвавший свои оковы и бежавший; облизав ребенка, он оставил его невредимым, тогда как кормилица, бросившаяся на льва, погибла от его укуса – случилось так, что она оказалась одна в том месте, где лежал младенец.

VI. (1) Таково то, что представляется достойным упоминания в жизнеописании Антонина Диадумена. Описание его жизни я соединил бы с рассказом о деяниях его отца, если бы имя Антонинов не побудило меня выпустить отдельно жизнеописание этого мальчика. (2) И действительно, имя Антонинов в те времена было так любимо, что тот, кто не опирался на это имя, не считался заслуживающим императорской власти. (3) По этой же причине некоторые считают, что и Севера, и Пертинакса, и Юлиана следует почтить предъименем Антонинов; думают, что на этом основании впоследствии были прозваны Антонинами оба Гордиана, отец и сын. (4) Но одно дело – когда присоединяется первое имя, а другое – когда дается главное имя. (5) Подлинным именем Пия было Антонин, а Пий было его прозванием. У Марка настоящее имя было Вериссим, но, устранив и отменив его, он принял не первое, а главное имя – Антонин. (6) Вер носил имя Коммода, отменив которое, он принял не первое, а главное имя – Антонин. (7) Коммода же Марк назвал Антонином и под этим именем записал его в официальных документах в день его рождения. (8) Достаточно хорошо известно, что Север назвал Каракалла Бассиана Антонином только на тринадцатом году его жизни, может быть, под влиянием увиденного им сна, когда он понял, что, согласно предсказанию, его преемником будет Антонин; он сделал это одновременно с присвоением ему императорской власти. (9) Многие утверждают, что Гета не был назван Антонином, но достаточно хорошо известно, что он был назван этим именем на том же основании, как и Бассиан, чтобы наследовать отцу – что не сбылось. (10) После этого и сам Диадумен, как достаточно хорошо известно, был назван Антонином, чтобы заслужить расположение войска, сената и римского народа – ввиду необыкновенной скорби о Бассиане Каракалле.

VII. (1) Имеется письмо Опилия Макрина, отца Диадумена, в котором он гордится не столько тем, что он достиг императорской власти, так как он и без того был вторым лицом государства,[381] сколько тем, что он стал отцом носителя имени Антонинов, а славнее последнего в те времена не было ни одного имени, не исключая имен богов. (2) Прежде чем приводить это письмо, мне хочется поместить здесь стихи, направленные против Коммода, который называл себя Геркулесом, – чтобы все поняли, что имя Антонинов было столь славным, что, казалось, рядом с ним неуместно[382] было поставить даже имя богов. (3) Стихи, направленные против Коммода Антонина:

Коммод желаньем объят имя Геракла иметь,

Нехорошо для него имя его – Антонин,

Права не ведает он, чужд он и власти вождя,

Думая, будто ему богом достойнее быть,

Чем государем, свое славное имя нося.

Богом ему не бывать, как человек он – ничто.

(4) Эти стихи, сочиненные какимто греком, были переведены на латинский язык плохим поэтом. Я счел нужным поместить их здесь для того, чтобы все узнали, что Антонины стояли у нас выше богов, и именно вследствие любви к трем государям, которой как бы освещались мудрость, доброта и благочестие, в лице Антонина – благочестие, в лице Вера – доброта, в лице Марка – мудрость. (5) Возвращаюсь теперь к письму Макрина Опилия: «Опилий Макрин супруге своей Нонии Цельзе. Благо, полученное нами, жена моя, нет возможности оценить. Может быть, ты думаешь, что я говорю об императорской власти, – не так уж велико то, что судьба давала даже недостойным: (6) я стал отцом Антонина, ты – матерью Антонина. О, как мы счастливы! О, счастливый наш дом. Прекрасная слава власти, которая только теперь стала счастливой! (7) Пусть боги и благая Юнона, которую ты чтишь, сделают так, чтобы и он стал отражением достоинств Антонина и чтобы я, являясь отцом Антонина, в глазах всех считался достойным этого».

VIII. (1) Из этого письма явствует, сколько славы, по его мнению, принесло ему то обстоятельство, что сын его был назван Антонином. (2) Однако на четырнадцатом месяце правления Диадумен был убит вместе с отцом – не по своей вине, а вследствие беззаконного и сурового образа правления его отца. (3) Впрочем, я нахожу, что и сам он по отношению ко многим проявил несоответствующую его возрасту свирепость, как показывает письмо, посланное им отцу. (4) Некоторые лица навлекли на себя подозрение в том, что они хотят отложиться, и Макрин в отсутствие сына очень сурово наказал их. Когда сын услышал о том, что виновники отложения казнены, а их соумышленники, в числе которых были военный начальник Армении,[383] а также легат Азии и Аравии, отпущены вследствие старинных дружеских отношений, он, говорят, обратился к отцу со следующим письмом (подобное же он послал и матери). Копию его я счел нужным поместить здесь ввиду его исторического интереса: (5) «Отцу Августу сын Август. Мне кажется, отец мой, что ты не проявил достаточного постоянства в своей любви ко мне, сохранив невредимыми соумышленников тех, кто стремился к тирании, – либо надеясь на то, что последние будут относиться к тебе более дружественно, если ты пощадишь этих, либо решив отпустить их вследствие старинных дружеских отношений. (6) Этого не следовало делать, и это не принесет пользы: ведь, прежде всего, тебя не могут любить те, кто уязвлен твоими подозрениями, а затем – гораздо более жестокими недругами являются те, кто, забыв о прежних дружеских отношениях, соединились с наиболее враждебными тебе людьми; добавь еще и то, что они до сих пор имеют в своем распоряжении войско.