Было записано - Greko

смотрел на Васю, не видел его восторга от того, что тот полагал, что все разрешилось. Фразу эту произнес буднично и обреченно.

— Кто? — Вася осекся.

Ликование ушло. И почему-то сразу стало неуютно.

— Кто-то. Кого Бог мне назначил. Он все время разговаривал со мной. Все, что я написал, он надиктовал мне. А сейчас не разговаривает.

— Так я, когда пришел, вы там что-то так лихо писали! — Вася пытался хоть за что-то уцепиться.

— Это — пустяк! — Лермонтов махнул рукой. — Письма. А вот настоящего уже не могу ничего написать. Даже такого же дурного стишка, какие пишет Мартынов.

Вася выдохнул.

— Что? — обернулся Лермонтов.

— А то, что выдумали вы все это, Михаил Юрьевич. Никто с вами разговаривать не перестал. И не перестанет. Просто день сегодня такой. Не до разговоров. Вот вы, как давеча сказали, закончите красоваться, пальнете оба в воздух, а на обратной дороге, уж поверьте мне, поэмой разразитесь целой про эту дуэль. Ну, или про что другое. Ну, если не поэмой, то уж точно стих напишите. И такой, что все бросятся его наизусть заучивать!

— Вот твоими устами, Вася, точно полагается мед пить! — Лермонтов чуть ожил. — Может быть. Может быть и будет, как ты сказал…

— Да не может, а точно! — рубанул Вася. — И хватит уже себе голову морочить такими мыслями. Я боюсь даже представить, что вы там себе еще напридумывали.

— Не особо много, — грустно усмехнулся поэт. — Представил, что, может там, — Лермонтов кивнул на небеса, — я продолжу писать. И все, что я там напишу, мне будет позволено кому-то здесь на земле диктовать. По моему усмотрению. И я выберу какого-то мальчика, или даже девочку… И начну с ними разговаривать. И получится так, как и писал Александр Сергеевич, что «весь я не умру». И какой-то мальчик, или девочка станут моим продолжением. Каково?

А вот здесь Вася застыл. И уже не таким порочным сейчас казался ему круг выстроенный Михаилом Юрьевичем. А по совести — совсем не порочным. И не было уже это горем от ума. Вася неожиданно для себя сразу поверил, что так и происходит в действительности на свете. Вот такой вот круговорот, такая бесконечная эстафета, в которой сошедший с дистанции, как оказывается, всегда передает свои таланты, знания, свой гений другому.

— Так и будет, Михаил Юрьевич! — нашел в себе силы разлепить губы и произнести эти слова Вася. — Так и будет! Но только, давайте уговоримся, что вы погодите пока искать другого мальчика или девочку. Давайте, пока сами тяните эту лямку. А потому — пойдемте на боковую!

Лермонтов улыбнулся.

— Спасибо, Вася! Ты меня успокоил. И ты прав: пойдем спать, — Лермонтов еще раз бросил взгляд за горизонт. — Пора!

Ушел в дом.

Вася пошел следом. Он сейчас не мог поручиться, что «Пора!» сказанное Михаилом Юрьевичем относилось к тому, что нужно лечь поспать, а не к тому, что пора уйти за горизонт.

… Около шести вечера выехали к месту дуэли.

Вопрос с лошадью для Васи решили просто. Распрягли лошадь из дрожек, в которых заранее пристроили ящик шампанского. Что собрались отмечать? Примирение?

«Ох, дети-дети! Все у них не по-людски», — чертыхнулся про себя унтер, глядя, как парочка дворовых людей Лермонтова относит бутылки в ледник.

До часа отъезда все усилия Вася потратил на то, чтобы не дать Лермонтову сытно отобедать. Буквально бил по рукам. Лермонтова это забавляло.

— К чему мне быть голодным, Вася?

— К тому, что, если получите сытым пулю в брюхо, окочуритесь, — Вася выражений не выбирал.

— А если не поем, как же я пистолет удержу в руках? — продолжал веселиться поэт.

— Как-нибудь, — отмахивался Вася.

Но своего добился. Лермонтов внял просьбам и почти угрозам Девяткина, много себе не позволил. Только сговорились еще на одном бокале вина. Хотя Вася предлагал и говорил, что будет лучше, если выпить водки. Но Лермонтов водку не жаловал. Вася смирился.

— Далеко ехать? — спросил Вася.

— От силы версты три, четыре, — ответил Лермонтов. — Там сейчас наши секунданты.

— Кто такие?

— Ну, родственника моего, Алексея Столыпина, ты уже видел. Второй — князь Трубецкой.

— А эти молодые, что днем навещали?

— Глебов и Васильчиков. Они для прикрытия, — Лермонтов улыбнулся.

— Кого прикрывают?

— И Леше, и Трубецкому участие в дуэли плохо отзовется. Накажут сильно. А молодым — ничего страшного не грозит. Пожурят и только.

— Все-то у вас… — Вася покачал головой.

— У кого у нас, Вася? У барчуков?

"Ему под пулю вставать через час, а он лыбится! — вздохнул Вася про себя. — И о «шампурике», небось, мечтает!'

— Ну, да.

— А у вас как бы было?

— Просто.

— Просто, это как?

— Дали бы пару раз друг другу по морде, поговорили по-мужски и пошли бы водку пить. Напились бы так, что утром бы и не вспомнили из-за чего весь сыр-бор!

Лермонтов рассмеялся.

— Признаюсь, в таком подходе есть свой шарм!

— Ну, так и взяли бы на вооружение! — пожал плечами Вася. — Так нет же, взяли моду: чуть что — стреляться! Раз уж так невтерпеж на тот свет, вон, война рядом. Так хоть не по глупости, а геройски погибнуть можно. И с собой парочку-другую врагов прихватить. А все эти ваши дуэли… — Вася махнул рукой.

— Представляю, что будет с господами сегодня вечером, когда я им расскажу твой вариант разрешения споров!

— А что тут представлять? Посмеётесь, да и только. И тут же, коли схлестнетесь из-за какой бабы, или опять шутку какую выскажете, так морды бить же не будете? Опять завопите: к барьеру! — Вася сплюнул.

— Ох, Вася! Тебе бы чуток манер еще… Бабы! — Лермонтов опять рассмеялся.

Вася не ответил. Указал на всадников, которых они нагоняли, на Мартынова и Васильчикова.

— Опять Мартынов в черкеске, — ткнул в одного из них.

— Да, он верен себе.

Васильчиков тоже их заметил. Что-то сказал Мартынову и придержал коня. Мартынов кивнул, бросил короткий взгляд на Лермонтова. Михаил Юрьевич, легко улыбнувшись, коротко кивнул в ответ. Мартынов отвернулся, демонстрируя всем видом непрошедшую обиду. Поскакал дальше. Васильчиков, наоборот, не дожидаясь, сам двинулся навстречу Лермонтову и Васе. Уже на подъезде было видно, что он чем-то