SEX + SUCCESS. Самоучитель от self-made woman - Ирина Хакамада

У русского народа не сбылась ни одна мечта. Во всей истории России. Ни разу он не зарабатывал, сколько хотел, не ел досыта. По большому счету, никогда не рожал детей, сколько хотел. Не сбылась и самая простая мечта – иметь свой домик, свой участок, свою машину, свою картошку. Поэтому так яростно люди пахали на несчастных шести сотках. Это нереализованная мечта о нормальной собственности. Только у нас возможны эти шестисотки, на которых ничего не растет, кроме как в огороде, и все смотрят в окна друг другу. Так и не сбылась у народа мечта об уважении властью его человеческого достоинства. Никогда. Его всегда и везде унижали.

– Пшел вон, – говорят униженному и ограбленному народу, – у нас нет для тебя другой власти.

– На нет и суда нет, – соглашается народ, – но тогда не извольте, господа хорошие, гневаться. У меня нет для вас другого бунта.

В Новосибирске после встречи меня подвели к старику. Если бы Шукшин дожил до его лет, он, наверное, выглядел так же. Широкие скулы, раскосые глаза. В унтах, в шапочке. Унты обмотаны тряпками, перевязаны веревочками, и все домотканое. Весь продубленный ветром, солнцем, морозом, всем на свете, весь оттуда, из Древней Руси. Скажи мне, кудесник, любимец богов. Мешочек у него за плечом висит, палочка рядом. И протопал он в своих унтах невесть сколько.

– Ну здравствуй, дочка. Записочку я тут важную написал. Ты ее потом прочтешь, но запомни – не по закону в России надо жить, а по совести. Закон люди сочиняют. Нет у них совести, оттого и законы плохие. А будет совесть – и законы будут хорошие. Ты почитай и отдай туда. А мне пора, однако.

Сунул банку меда и исчез. Вот так бежала, бежала, бежала. Говорила, говорила, говорила. Из региона в регион, из региона в регион. И вдруг остановил старый таежный охотник и сказал обыкновенную мысль, которая на самом деле является главной проблемой России: совести нет.

Где меня только за последние десять лет не носило! То я возвращаюсь в Москву вся в черных оспинах угольной пыли, от которой не спасает никакой скраб, счастливая тем, что не ухнула в пропасть. Шахтеры предложили спуститься с ними в забой. Кто же от такого предложения откажется? А там через бездонный ров, в котором что-то рычит и громыхает, перекинута хилая досточка. У меня с детства проблема с равновесием, из-за этого лишь в сорок лет осмелилась сесть на велосипед и встать на коньки. Мужики – раз! – и уже смеются на той стороне. Как быть? Вернее, быть или не быть? Плюнуть и вернуться? Ни за что! Я – российский политик или где? Встала на четвереньки и переползла.

То приезжаю домой вся в синяках, со стесанным животом и коленями, опять-таки счастливая оттого, что жива. Это я попарилась в баньке у алтайских отшельников. Они обитают на озере Телецкое, куда добраться можно только на вертолете. Двое бывших ученых из Академгородка, оба – доктора наук. Они не мизантропы, никакого фанатизма, просто не смогли, не захотели приспосабливаться к новому миру, и все. Числятся егерями. У них ни радио, ни телевизора, ни электричества. Костер, котелок, сети и на берегу бурной горной речки собственноручно срубленная банька. В нее-то меня и засунули с инструкцией: попаритесь – и бегите во-он туда, на пригорок. Там ложитесь в реку, она вас понесет, а мы будем здесь, у выемки, вас ловить. Не поймали…

То я возвращаюсь в Москву с ворохом невероятных туалетов. Это краснодарские кутюрье, три ядреные тетки, затащили меня к себе, нарядили в свои рюши, воланы, люрексы, нащелкали и после повсюду хвастались, что Хакамада одевается исключительно от краснодарских модельеров. От краснодарских так от краснодарских. Возражать себе дороже. На юге – народ яростный, артистичный. Российская Италия. Баба рыдает, что на рынке за торговое место дерут столько, что скоро детей будет кормить нечем. Смотришь на нее – большая, розовая, и кофточка сверкает, и рвет она ее как-то очень театрально. Вот он, темперамент! Но загадочная русская душа загадывает свои загадки и здесь.

Вот прилетели в Краснодар. Прилетели, сели. Сели, сидим. Час сидим, два сидим. Душно, но почему-то никто не вопит: выпустите нас. На третьем часу, потрясенная кротостью горячих южан, поинтересовалась: а что сидим-то? А трап один на весь аэропорт: очередь. Через четыре – подъехал трап. Летели два с половиной. При этом главный вопрос в Краснодаре – кому отдаете Курилы.

Россия не складывается в единую картину. Ни в какой Америке нет такого многоцветья национальностей, культур, верований. В каждой области, в каждом городке – свой характер, свой ритм, своя аура.

Медлительная Вологда с пирогами, куполами, церквушками. Теперь я знаю, что настоящее вологодское масло – это то, которое в блестящей с желтенькими цветочками фольге. А то, что в нарядных туесках, коробочках, крыночках, – подделка. Мне это объяснили на вологодском молокозаводе. И посетовали, что кефир у них тоже замечательный, а почему-то в столицах не очень идет. Посоветовала написать, что в нем кишмя кишат бифидобактерии, и нарисовать на упаковке фигуристую женщину.

В Нижнем Новгороде народ столичный. Ядреный, развитой и наглый. Как образовался – непонятно. А Самара очень сексуальная. Все светится, все напоказ, все чувственно. Набережная с шашлыками, кофейнями, дискотеками. Иркутск и Томск, резные, изящные, деревянные, погружают в девятнадцатый век. А иркутские художники! Сезанн отдыхает. В Барнауле меня долго угощали и развлекали в мексиканском ресторане. И подарили текилу. Трех видов 25-летней выдержки. Я была в Мексике. Там днем с огнем коллекционную текилу не купите. А в Барнауле – пожалуйста!

В Ингушетии мужчины сидят на корточках около всяких публичных мест и обсуждают большую политику, старейшины смотрят на тебя со своих скамеечек сложным взглядом, а женщины в черных платках, как тени: фырк с одного двора в другой – и нет их. А в соседней Осетии и женщины одеты по-европейски, и на каждом шагу казино. Я в детстве часто гостила здесь у маминой родни. Вот он, Терек, а все не так. Неизменными остались гостеприимство и осетинский пирог. Это не хачапури. Он закрытый, размером с велосипедное колесо, а тесто тоненькое-тоненькое, а внутри или мясо, или рыба, или зелень, и все это запекается в духовке. Из-за осетинских пирогов я в свое время родила сына. Моя тетя, когда приезжала из Орджоникидзе, всегда их готовила. И в тот раз напекла пять или шесть штук и поставила остывать на кухне под льняными полотенцами. Я выползла со своим девятимесячным животом и съела три пирога. Через полтора часа начались схватки. А еще через три часа родился Данила.

В Улан-Удэ я вошла в зал и увидела две сотни Хакамад. У всех на голове мой французский выщип, у всех на лунообразных лицах такое благоговение и обожание, что я оторопела: похоже, Ира, от тебя ждут Нагорной проповеди, а ты как-то не по этому профилю. Их не интересовала моя программа, им было важно, что я похожа на них, а они на меня, и при этом я во-он где, наравне с большими мужиками правлю миром, и по всем приметам, описанным в древних легендах, я и есть та самая царица с восточными глазами, которая должна явиться из северных краев и сделать бурятскую землю счастливой. Я растрогалась, однако от чести баллотироваться в президенты Бурятии благоразумно отказалась.

Угодить в героини народного эпоса – это, конечно, крайность. Но со взглядом на столичную персону как на некую эфирную субстанцию, некое полумифическое существо, чей организм лишен простых физиологических слабостей и нужд, я сталкивалась повсюду. Не знаю, с чем это связано? То ли с безграничным чинопочитанием, то ли с элементарным недомыслием. Наверное, и с тем, и с другим. В одном из городов «красного пояса» меня довели чуть ли не до смертельной испарины. Кодла мужиков в галстуках как взяла в плотное кольцо у самого трапа, так и понесла с реактивной скоростью. Встреча в одном вузе, встреча в другом вузе, с факультета на факультет, из аудитории в аудиторию. В лабиринте коридоров очередного института мне удалось на минуту оторваться от свиты. Я ринулась искать туалет, ориентируясь на запах и интуицию. Нашла и поняла, как важно увеличить финансирование системы высшего образования: все кабинки были без дверей. У меня не хватило духу развлечь общественность интимным зрелищем – популярный политик на горшке. Через два часа, входя в кабинет губернатора области, я уже не считала отсутствие дверей непреодолимым препятствием: какая-то минута позора в обмен на невыносимую легкость бытия! Почему я не родилась птицей? Губернатор меня поприветствовал, я открыла рот, массовка почтительно замерла:

– У вас где-нибудь можно… вымыть руки?

Я закрыла рот.

Губернатор дрогнул, но кивнул охране: сопроводите. Охрана сопроводила. А теперь, уважаемые знатоки, внимание – вопрос: куда охрана привела Ирину Хакамаду, если с тех пор Ирина Хакамада высказывает все свои пожелания, в том числе и политические, предельно четко, без лишних метафор и эвфемизмов? Правильно, в буфет, к умывальнику. Никакой другой сантехники рядом не было.