Съемочная площадка - Джун Зингер

20

Я распаковывала вещи, довольная тем, что наконец мы вернулись домой. Прошло всего три дня, но за это короткое время я поняла, как счастлива. Я вытащила флакон духов от Сюзанны, поставила их на свой туалетный столик и вспомнила о ее подружке Поппи, у которой тоже был такой флакон. Мне не давала покоя мысль, что сталось с этой девочкой из Кентукки после того, как она покинула дом Сюзанны.

Поппи вернулась в мотель «Большая волна» и увидела, что Герман лежит на кровати и, потея, сам себя ласкает.

— Какого черта ты тут делаешь, мальчик с куриными мозгами? — Он робко улыбнулся. — Ты думаешь, я притащила тебя на себе в Лас-Вегас для того, чтобы ты тут валялся, как мешок с дерьмом, и играл сам с собой?

— А чем мне еще заниматься? Ты же сама сказала, чтобы я не уходил из комнаты.

— Я говорила тебе тысячу раз: когда меня нет, ты должен заниматься, репетировать. Постоянно. Чтобы всегда быть в форме.

— Я репетировал, Поппи. Как ты велела. Постоянно, неделями.

— Неужели? Хорошо, в среду вечером, ты выступаешь. Это твой первый поганый концерт в большом городе, и желательно тебе спеть хорошо, потому что мне надоело возиться с никчемным идиотом, который не отличает своего члена от своей задницы и не находит ничего лучшего, как валяться в постели и играть со своей штучкой.

— Я действительно буду петь? Я получил приглашение? Самое настоящее?

— Да, придурок. В «Серебряной жиле».

— Клево. Как тебе это удалось, Поппи?

— О Боже! Меня когда-нибудь стошнит от тебя. Да уж порядочно покрутилась, кретин. Теперь слушай внимательно. Завтра утром ты отправишься в Эль-Пасо.

— Зачем?

— Чтобы кое-кому оказать услугу. Ты окажешь услугу — тогда и тебе ответят тем же. Заберешь пакет и привезешь сюда.

— А ты не поедешь со мной?

— Нет, не могу. У меня дела. Ведь тебе хочется выступить в среду?

Он кивнул.

— Тогда сделаешь, как я тебе сказала, и не потеряй посылку. Если потеряешь, лучше не показывайся мне на глаза. Кстати, теперь тебя будут звать Бо Бофор.

Он удивленно взглянул на нее.

— Почему?

— Потому что оно благозвучнее, чем Герман Бофор, идиот!

— А, понятно, — добродушно согласился он. — Бо Бофор… Мне нравится, Поппи.

— О Господи, какое достижение!

— Ну и воняет же от тебя сегодня!

— Я всю ночь просидел за рулем, чтобы пригнать свой пикап из Эль-Пасо. Уже несколько месяцев я мотаюсь туда и обратно. Туда и обратно. Я вымотался, Поппи.

— Слушай. Начиная со следующей субботы, ты поешь в «Плавучем театре». Это действительно первоклассное место. Если ты покажешь себя на этом концерте, то, может быть, тебе больше не придется ездить в Эль-Пасо. Я пригласила кое-каких людей, чтобы они присмотрелись к тебе, так что ты должен быть на высоте. Мы перекрасим тебя в блондина, и перед тем как ты начнешь петь свои обычные песни, я хочу, чтобы ты исполнил попурри из ранних песен Элвиса, с которых он начинал. И хочу, чтобы ты, как Элвис, завил свой чуб и научился бешено крутить бедрами.

— Но это не мой стиль, Поппи. Я пою строгое «кантри».

— Заткнись, идиот. У меня уже в печенках твой скулеж. Ты сделаешь так, как я скажу. И к субботе должен быть готов со своими…

И она запустила ему что-то из его музыкальных штуковин прямо в лицо.

Бо важно расхаживал по своей гримерной в новом облегающем, усыпанном блестками костюме ковбоя, откидывая то в одну, то в другую сторону свои свежевыкрашенные белокурые волосы.

— Похоже, это уже что-то, — сказал он, с удовольствием оглядывая себя в зеркале. — Кажется, что под этими штанами спрятаны целые арбузы.

— Отличная идея, парень.

Поппи тоже переменила наряд. Короткая черная атласная юбка сидела на ней так же, как обычная джинсовая. Черный атласный верх. Под юбкой на этот раз оказались красные кружевные трусы — деталь туалета, которой она редко пользовалась.

— Слушай внимательно, Бо. Когда закончишь петь Элвиса, я сниму свои трусы и брошу ими в тебя.

Его глаза изумленно округлились.

— Зачем?

— Ты поймаешь их, понюхаешь, лизнешь, потрешь их о свой чуб и кинешь обратно.

— Зачем?

— Просто сделай так! И если после этого кто-нибудь из толпы швырнет тебе свои трусы, сделай то же самое. Поцелуй их, оботрись ими, перекинь через спину, вытри пот со лба! И кинь обратно.

— Но зачем мне утираться их обосранными трусами?

— Заткнись и сделай так! Болван! Мы станем секс-символом. Как Том Джонс. Как Элвис. Ты вывернешься наизнанку, ты взорвешь эту сцену! Ты так будешь мотать своей элвисовской задницей, будто она у тебя из резины! Вот… — Она порылась в сумочке. — Возьми. — И протянула ему красные пилюли. Не успел он спросить ее, что это такое, она сказала: — Это тебе для тонуса. Чтобы никто не подумал, что ты труп.

Как Поппи и предполагала, швырянием трусов они добились того, чего хотели. Она знала, что изголодавшиеся по сексу старые шлюхи, чинно сидевшие в зале со своими лысыми толстыми муженьками, обязательно последуют ее примеру. Пилюли тоже сделали свое дело. Бо был как заведенный. И важные господа в черных костюмах, которых Поппи притащила сюда, увидели, как рождается новая звезда. И это сделала она, Поппи! В 1970 году, на Рождество, она подарила миру новую звезду!

— Я хорошо выступал сегодня, Поппи? А ведь я понравился тем женщинам. Разве я не делал так, как ты велела?

— Не могу сказать, что ты пел потрясающе, — заметила она, — но ты был совсем не плох.

— А я получу контракт, о котором ты говорила?

— Думаю, да. Если не успеешь опозориться. И если я приложу все усилия. А сейчас тебе необходим отдых. Завтра у тебя три концерта.

— Но, Поппи, я сейчас не усну. Я так возбужден, что, кажется, вот-вот взорвусь.

— На. — И она протянула ему капсулу. — Чтобы ты смог угомониться.

Он с усмешкой посмотрел на нее:

— Маловато будет.

— Снимай костюм и повесь его на крючок. Потом прими пилюлю и ложись.

Он сделал все так, как она сказала. Он всегда ее слушался.

— А теперь закрой глаза, глупыш, и Поппи поможет тебе уснуть.

И пока она ласкала его языком, он спросил:

— Как ты думаешь, когда у нас появится возможность отправиться в Голливуд?

21

Тодд начал строительство торгового центра в июне 1970 года и, сегодня, одиннадцать месяцев спустя, состоялось его официальное открытие. Верный своему слову, Тодд действительно заказал бронзовую статую для огромного фонтана на главной площади Галереи Кинга, и она очень напоминала меня. А сам фонтан переливался всеми цветами радуги. Его окружала живая изгородь из самшита, окаймленная рядами цветов всевозможных оттенков.