Сталин и контрразведка - Анатолий Терещенко

15 октября Госкомитет обороны СССР принял секретное постановление об эвакуации Москвы. Это касалось предприятий и учреждений, в том числе НКО и ВМФ, а также населения Москвы и Московской области, не занятого на производстве оборонного значения. В тот же день И.В. Сталин навестил в военном госпитале раненого генерала Еременко А.И. – командующего Брянским фронтом, который с большими потерями вывел свои войска из окружения.

Сталин проговорил с ним более часа, подробно интересуясь обстановкой в войсках.

А в городе стали с перебоями ходить троллейбусы и метро, встала часть трамвайных маршрутов, закрылись некоторые крупные магазины и столовые. По рассказам очевидцев с каждым днем и часом нарастал поток автомобилей по шоссе Энтузиастов на восток. На железнодорожных вокзалах пронзительно гудели паровозы. Спешно шло минирование заводов, складов, учреждений, мостов, крупных магазинов. 16 октября был заминирован Большой театр. Чтобы интендантские склады не достались врагу, секретарь МК партии Щербаков А.С. распорядился бесплатно раздать горожанам продукты, хотя потом и был обвинен за это в «упадническом настроении».

Родственница супруги автора Котова Анна Ефимовна рассказывала:

«Помню в эти октябрьские дни пронесся слух, что немцы уже возле города, что правительство бежало, войска отвели и город остался беззащитным. Думается, эти панические слухи стали сигналом к массовым беспорядкам. Я жила тогда в коммуналке в районе Полянки. Тысячи людей ринулись грабить магазины, другие – делать ноги из города. По ночам начались погромы – люди разбивали витрины и тащили из магазинов, кто что хотел, и кто что мог уволочь. Мародеры выбивали двери квартир жильцов, покинувших столицу. Другие – «смелые» селились в такие помещения.

Прихожу как-то домой с работы, а в соседней комнате уже новенькие два мужика. «Как вы здесь оказались и кто вы?» – спрашиваю. «Ваши новые соседи» – отвечают, а глазенки бегают. Я-то знала, Мария Ильинична уехала в деревню к брату. Позвонила в милицию. Забрали мерзавцев вместе с набитыми мешками.

Моя знакомая по работе в Кремле заметила, что быстрее всех улизнуло партийное чиновничество среднего звена, еще недавно призывавшее сражаться до последнего.

Потоки машин шли и шли из Москвы в сторону Горького. Были случаи, когда отчаявшиеся люди вытаскивали из салонов «государственных мужей», а машины переворачивали.

– Не страшно было?

– Страшно, сынок, очень страшно было поначалу, а потом как-то все к концу года стало улаживаться, успокаиваться, вера у людей появилась, что эту коричневую гадину армия и народ раздавят.

– Чем занимались в свободное время от работы?

– Ездили на рытье окопов и противотанковых рвов, тушили с соседями зажигалки на крышах домов, ходила дружинницей по городу…»

17 октября по радио выступил А.С. Щербаков. В конце своего выступления буквально выкрикнул:

«Провокаторы будут пытаться сеять панику. Не верьте слухам!»

К 18-му порядок в Москве был восстановлен.

Понятно, руководству страны надо было что-то делать, чтобы затушить очаги паники и грабежей.

19 октября Сталин подписал постановление ГКО «О введении в Москве и прилегающих к городу районах осадного положения».

В Постановлении говорилось:

Охрану строжайшего порядка в городе и в пригородных районах возложить на коменданта города Москвы генерал-майора т. Синилова, для чего в распоряжение коменданта предоставить войска внутренней охраны НКВД, милицию и добровольческие рабочие отряды. Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду Военного Трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте.

В результате принятых мер в городе удалось более или менее навести порядок, паника была преодолена. В дальнейшем жители города внесли огромный вклад в разгром фашистов под Москвой. Отстояли столицу своим самоотверженным трудом и, конечно, своими жизнями, массово участвуя в ополчении. Внесла свой вклад в победу и ветеран войны Котова Анна Ефимовна.

Наблюдения из дневника москвича Н. Вержбицкого, напечатанные в сборнике «Москва военная» и приведенные в книге Льва Безыменского «Укрощение «Тайфуна»:

«16 октября.

Грузовик, облепленный грязью, с каким-то военным барахлом, стоит на тротуаре. К телефонной будке на улице привязаны лошади с репьями в гривах, с грязными ногами. Жуют сено, положенное в будку. Рядом военная телега, пустая, дышло уткнулось в тротуар. По улице разбросана солома, конский навоз. Убирать некому.

Тянутся один за другим со скрежетом и визгом тракторы, волокут за собой какие-то повозки, крытые защитным брезентом. Шагают врассыпную разношерстные красноармейцы с темными лицами, с глазами, в которых усталость и недоумение. Кажется, им неизвестна цель, к которой они направляются.

У магазинов огромные очереди, в магазинах сперто и сплошной бабий крик. Объявление: выдают все товары по всем талонам за весь месяц.

По талону за 26.Х выдают по пуду муки рабочим и служащим.

Метро не работает с утра. Трамваи двигаются медленно… Ночью и днем рвутся снаряды зениток, громыхают далекие выстрелы. Многие заводы закрылись, с рабочими произведен расчет, выдана зарплата за месяц вперед. Много грузовиков с эвакуированными: мешки, чемоданы, ящики, подушки, люди с поднятыми воротниками, закутанные в платки.

Бодрый старик на улице спрашивает:

– Ну почему никто из них не выступил по радио? Пусть бы сказал хоть что-нибудь. Худо ли, хорошо ли – все равно. А то мы совсем в тумане, и каждый думает по-своему.

Баба в очереди:

– Раз дело касается родины, значит, все должны одинаково страдать.

– Ну да уж. Сейчас так получается, что каждый должен гадать насчет себя. Кому что удастся.

– Вы не уезжаете?

– Куда там! Сунулись на вокзал, а билетов уже не продают.

– Мой сын пешком пошел. Вскинул на плечи мешок с сухарями, расцеловался и пошел – куда глаза глядят.

– Октябрьскую революцию будем праздновать?

– Обязательно… вон, слышишь, немцы уже конфеты привезли, сейчас на Рогожской сбросили – угощайтесь!

– А нам эти бомбы уже ничего не представляют – пообвыкли.

– Двум смертям не бывать.

– И где она стукнет, никогда не предугадаешь.

– Кому суждено.

– Смерть не страшна, а вот, коли он начнет издеваться, дурость свою показывать.

– Все говорят: у немцев нет того, нет другого. А у нас, гляди-ка, народ мучается в очередях!