Веллоэнс. Книга первая. Восхождение - Андрей Шумеляк

– Буду размышлять над твоей волей, Великий. Пора заняться работой.

Покровитель, духовно беднеющий, да будет растерзан на мириады гвельтов.

С этими словами она исчезла, рассыпавшись снопами багряных искр.

По установленному порядку Гроумит и Фортуний рассеялись после

разрешения Высшего.

Старец подошел к краю чаши, оперся о каменные перила. Глаза изучали

далекий эмпирей, за которым, в невидимой человеческому взору дали, начиналась

населенная людьми земля. За семь тысяч лет род людской довел картину до

ужасного состояния, упреждая самые пессимистичные виды Творца на пару тысяч

человеческих годков. И теперь, когда оставалась сотня лет до катарсиса, перерождения, появились искры, исцеляющие обезображенное полотно. Высший, несомненно, был рад тому, что часть Его сущности пробилась в этом захудалом

мире. Вот только смущали покровители. Слишком замысловатыми казались им

планы Творца. Если Гроумит и Фортуний слушались, ожидая, что когда-то

подрастут, поймут, впитают божественные искры, то Мокошь все чаще проявляла

своеволие. Ишгар вообще оказался неспособным к милосердию. Строптивые

подростки – так бы их назвали в человеческом мире.

– Да, – вздохнул старец, – придется им в этот раз играть роли намного ниже

своих способностей.

Верховный некоторое время прогуливался по саду, наслаждаясь апельсинами и

яблоками, приятным соленым воздухом, ароматом хвои и черемухи. Вдоволь

нагулявшись, назвавшийся Рафой хлопнул в старческие ладоши и яркой вспышкой

осветил озаряемый засыпающим солнцем небосвод.

***

Пустоту коридора заполнил мерный гул шагов. Каждый раз ступни врезались в

твердый металлический пол, создавая волну звука. Пространство сжималось и, отражаясь от полукруглого гофрированного свода, обрушивало на идущего

объемное эхо.

В дверь постучали. Молодой светловолосый мужчина отложил перо, поправил

очки. Полные пальцы дробью пробежались по прозрачной поверхности стола. Стук

повторился.

– Заходи, еще с входного блока услышал.

Из поверхности стены проявлялся силуэт человека, атомы металлической

преграды раздвигались и вот, перед Сартмесом стоял прилично исхудавший парень.

Глаза светились, на смуглом лице растянулась довольная улыбка. Он привычно

махнул головой, поправляя темно-фиолетовую, потяжелевшую от дождя шевелюру.

На пол полетели брызги, ученый неприятно поморщился, пальцы опять зажали

перо, начали малевать на поверхности кристалла замысловатые графики и

формулы.

– Опять ты со своими спортивными замашками. Между прочим, с такой

комплекцией, заболеть в две секунды.

Диптрен скинул плащ, одернул затопорщившуюся рубашку. На стеллаже

горделиво занимали свои постаменты образцы породы, фигурки экспериментально

выращенных животных, макеты аппаратов – прямо-таки коллекция увлеченного

подростка. Вико Сартмес стал великолепным кабинетным ученым, создавая теории

и проводя лабораторные опыты, при этом не вполне трезво осознавал реальность за

пределами научного комплекса. «Но ведь этого и не нужно» – напомнил себе Ирэн.

Мировое Древо создавалось как площадка для наращивания интеллектуальной и

экспериментальной базы, проведения опытов. Здесь разрабатывалось множество

видов модуляторов, источники и поглотители энергии, различные биопласты.

Ученым не нужна прибыль, их мысль устремляется дальше, вслед за неведомой

химерой, они томимы жаждой познания. Вот и сейчас располневший от

неподвижной жизни сокурсник содрогается от одной мысли о внешнем мире –

холодные капли воды вызывают у него дискомфорт. «Я же практик до мозга

костей» – Диптрен тоже по праву относился к научной элите, -«каждый шаг

направляю для изменения. Мира, себя, других. Зачем голая теория, она бесполезна.

Только мозг греет. Да чувство собственного достоинства».

– А-а-а, Вик.

Ученый вздрогнул, уже позабыл, что у него гости. Обернулся, тяжело вздохнул

– опять его тянут в этот тусклый мир.

– Да, я в твоём распоряжении.

– Над чем ты сейчас работаешь?

У мужчины просветлел взгляд, на лице скользнуло одобрение. Он указал на

кристалл.

– Смотри. Извини, присаживайся. Придвинься. Видишь вот этот блок? Долгое

время наша лаборатория работала над созданием искусственной биологической

массы – мышц, тканей, костей. Удалось создать животных, даже утерянных и

привить им необходимые для существования навыки.

Он поправил очки, указательный и большой пальцы левой руки отерли уголки

губ.

– Ваши практики их отправили восстанавливать квазиестественную среду

обитания на островах. Некоторые смогли размножаться, оказались способны

выживать.

Диптрен слушал внимательно, смахнул налипшую на лоб прядь:

– Но?

Сартмес виноватым тоном произнес:

– Приспособленность эта слишком мала. Ее можно сравнить с маятником – на

изменение погоды слегка редеет, или густеет шерстяной покров, к примеру. А в

остальном… Предок и потомок абсолютно идентичны. Как клоны. Они не умеют

приобретать новые навыки, микроэволюция внутри вида отсутствует.

– И вы сейчас разрабатываете блок искусственного интеллекта? Накопления

опыта предков, передающегося с генами?

У толстяка от возбуждения затряслись руки, лицо порозовело. Видимо,

автором идеи был он, и догадка Диптрена была лестным комплиментом:

– Правильно! Не совсем интеллект, до этого далеко, а вот блок переноса и

накопления опыта – поточнее. Модели сырые, весьма грубые, но мы находимся на

грани открытия. Ирэн! Возможно, через несколько лет мы сможем создать вид, по

качеству мозга не уступающий человеческому!

Черноволосый молчал. Потер ладони, пальцы правой руки задумчиво

затеребили ухо.

– Помоги мне в одной задумке. Вы предоставите место для испытания

разработок. А я создам формы и займусь огранкой некоторых ваших моделей –

опыт есть, не сомневайся.

Сартмес хмыкнул.

– К чему это тебе?

Парень улыбнулся, глаза светились:

– Хочу оживить людскую фантазию. Да, я стяжатель, мне развитие во имя

развития чуждо. Но зато блоки пройдут интенсивную проверку, у лаборатории

будет много полезных данных. Ваш отдел в этом скоро убедится.

Глава 22. Невинная

Оранжевые язычки неуверенно поднялись и лизнули нанизанного на вертел

кабана. Гуцуп стиснул неполнозубые челюсти, хворост с треском надломился и

бродяга подкинул веток занявшемуся огню. Пламя жадно объяло добычу. Запах

дыма заглушила сладкая вонь паленой щетины, смешиваясь с ароматом

жарящегося мяса. Капли жира, шипя стекали по туше и срывались на краснеющие

угли. Улейх достал небольшой цветастый туесок. Разбойник поморщился:

– Испортишь мясо своими травами, зарежу.

Второй посмотрел испуганно, убрал приправу в мешок. Стал оправдываться:

– Надо вонь от мочи перебить и хворь изгнать. Мало ли какая зараза.

Первый повернул вертел, улегся на тюфяк.

– Скотина то степная, чистая. Это от домашней свиньи можно занемочь. Да от

трав твоих скорей ноги протянешь. Рюмик-то, покойный, после твоих корешков

прямо в седле обделался. Да еще подле кагана. Обоих резать пришлось. Его то что

– таких, как он – сотни, а коня жалко. Посмотри, чего там еще есть?

Молодой степняк повернулся к лежащему на песчанике телу, стал рыскать в

кафтане. Из глазницы, руки и груди торчат неоперенные стрелы. Женщина

оказалась горда, не бежала, не молила – даже когда насиловали, не проронила ни

звука. Уже потом Гуцуп, издеваясь, стрелял. Почти в упор. Сначала в руку, потом в

грудь и, наконец, в голову. Улейх же ощущал себя побежденным, униженным, осмеянным. Одно дело, когда крестьянки орут, убегают, плачут, сопротивляются.

Испытываешь презрение к этим оседлым, похожим на человека, скотам. Таких и

взять не зазорно. Но когда молчат и тихо ненавидят… Мысли прервал грубый

окрик:

– Ну, слизень, чего там? Хватит у этой бабы в нутрях ковыряться. Потом еще

такую найдем.

– Нет ничего. Здесь люди нищие, турмы их не жалуют.

Гуцул огрызнулся, почесал толстое брюхо:

– Будто нас жалуют. Пока сами не оборотимся, мы для них как помои. Как

придем в пристань, надо Махора прирезать. В жертву Ваалу. Надоело уже

человеком быть, только и делаешь, что за стеной путников гра…

Череп Гуцупа пробил тяжелый тесак, на лицо худого брызнула кровь с

похожим на студень мозгом. Испуганный Улейх открыл было рот, пытаясь

закричать, но услышал лишь бульканье. Из горла торчало кривое черное лезвие.

Крови на металле не было.

Грозный мужчина соскочил с гнедого коня, встал над бьющимися в агонии

телами. Лысая голова блестит на солнце. Темная, из вареной кожи безрукавка с

медными застежками, по крепким рукам пробегают изогнутые шланги вен, шерстяные штаны плотно обхватили ноги, прорисовывая каждую жилку. Густые, черные как смоль, брови сдвинулись, один глаз закрыт повязкой. Человек протянул