Мертвый лев: Посмертная биография Дарвина и его идей - Винарский Максим

В конце XIX в. в Германии и Австро-Венгрии уже процветало мощное антисемитское движение, к которому принадлежали многие влиятельные политики, промышленники, университетские профессора{270}. Гитлер, выросший в столь ядовитой атмосфере, стал прилежным учеником этих людей. С расизмом еще интереснее. Вопреки распространенному мифу, «арийский» расизм имеет вовсе не немецкое происхождение, для Германии это импортный продукт.

Его творец – француз, граф Артюр Жозеф де Гобино (1816–1882), автор четырехтомного трактата «Опыт о неравенстве человеческих рас», опубликованного за несколько лет до появления дарвинизма (к которому сам Гобино отнесся отрицательно){271}. По своим взглядам Гобино был аристократом и пессимистом. Он считал, что со времен Французской революции с ее требованием равенства и братства европейская цивилизация неуклонно движется к своему закату. Равенство – это вовсе не добродетель и не благо. Лучшие времена Европы, когда господствовала аристократия, давно миновали, и одна из главных причин текущего упадка – смешение рас. Гобино доказывал, что все творческие достижения культуры и искусства, все великие технические изобретения – дело рук представителей арийской (нордической) расы. Это касается даже китайской цивилизации, самобытной, очень культурной и долгое время изолированной от Европы. По мнению Гобино, тут тоже не обошлось без арийцев, пришедших в Поднебесную из Индии. И так везде: куда бы ни ступила нога арийского человека, наступает торжество культуры и прогресса.

Привнесение чуждой арийцам «крови» ослабляет творческий потенциал этой расы, поэтому следует оберегать ее от смешения. А теперь, вероятно, самый важный для темы этой главы постулат Гобино: нигде в Европе нордическая раса не сохранилась в такой чистоте, как в Германии. Граф был германофилом, известно его высказывание, что почти все хорошее в Римской империи имело германские корни. В немцах он видел последнюю надежду европейской цивилизации и считал, что их обязанность – поддерживать свою расовую чистоту. Этим, собственно, после прихода Гитлера к власти они и занялись в общегосударственном масштабе.

В какой книге Дарвина можно найти что-либо подобное?

Но не будем забывать и то, что нацистская идеология не сводилась только к национализму и антисемитизму. В числе прочих ингредиентов этого адского блюда историки называют «вождизм» (Führerprinzip), антикоммунизм, а еще милитаристскую идею создания «Великой Германии»{272}. Прикажете и в этом видеть «длинную руку Дарвина»?..

В завершение темы попробую и я сформулировать свое мнение по поводу концепции «от Дарвина к Гитлеру». Виновен ли главный герой моей книги в ужасах, которые принесла миру нацистская идеология? Мой ответ: да, виновен – но в такой же степени, в какой Нагорная проповедь «виновна» в резне Варфоломеевской ночи. Или древнегреческий философ Демокрит, создатель первой теории атома, – в бомбардировках Хиросимы и Нагасаки. Дело в том, что все великие произведения творческого гения, к которым, безусловно, надо причислить и дарвинизм, неизбежно выходят из-под власти их создателей и начинают вести собственную жизнь. Сделавшись достоянием всего человечества, они уже не застрахованы от попыток употребить их во зло. Банальный бытовой пример: острый кухонный нож. Им можно нарезать колбасу к завтраку, а можно и ближнего своего убить. Сам по себе нож – просто орудие, которым управляет добрая или злая воля. Несет ли ответственность за их деяния мастер, этот нож изготовивший?

Наивно думать, что если бы Дарвин не создал своей эволюционной теории, то не было бы в новейшей истории ни «пивного путча», ни лагерей смерти, ни самой разрушительной на людской памяти войны и мир сейчас выглядел бы совсем иначе. Это может вдохновить фанатов альтернативной истории, но если взглянуть на вещи трезво, то станет совершенно ясно, что теория естественного отбора все равно явилась бы на свет во второй половине позапрошлого века. Даже если бы Дарвин скончался на борту «Бигля» от тропической лихорадки, ее создал бы Альфред Уоллес (или Герберт Спенсер?). И с той же железной определенностью рано или поздно нашлась бы какая-нибудь Клеманс Руайе, чтобы сделать из этой теории далеко идущие «социологические» выводы.

Итак, подведем итог: дарвинизм в его оригинальной форме, как теория биологической эволюции, не имеет прямого отношения к формированию идеологии немецкого национал-социализма. Расизм и антисемитизм Гитлера имели другие корни, а его дарвинистская риторика вытекает из превратных интерпретаций, сделанных «незваными соавторами» Дарвина{273}.

Я предвижу, что, прочитав предыдущий абзац, иной читатель откроет томик Тацита и с укоризной напомнит мне про sine ira et studio. Автор, мол, профессиональный биолог, сторонник эволюционной концепции, а потому не может выступать беспристрастным судьей в этом вопросе. Он такой же «профессор Вейкарт», только с обратным знаком. Да будет так, но позвольте мне взять в союзники Маркуса Фогта, на чью книгу о социал-дарвинизме я неоднократно ссылался. Фогт по специальности богослов, стало быть, причин «подыгрывать» Дарвину не имеет. Тем не менее он пишет:

Довольно сложно систематизировать абсолютно ненаучное и противоречивое мышление Гитлера и воспринимать всерьез [как его источник] дарвинизм… заимствованный в форме словесной шелухи{274}.

Трескучая словесная шелуха – вот чем был «дарвинизм» Адольфа Гитлера.

Все сказанное выше касалось в основном теории немецкого национал-социализма. Но была ведь и практика, в которой дарвиновский (скорее, псевдодарвиновский) след прослеживается гораздо более определенно.

Среди читателей и читательниц этой книги наверняка найдутся такие, которых зовут Евгений или Евгения. Это красивое греческое имя на русский переводится как «благородный(ая)». Та же этимология у слова евгеника, обозначающего особую отрасль биологии, заслужившую в истории ХХ в. очень неоднозначную, а скорее, даже недобрую репутацию. В Германии эту науку{275} называли более конкретно: расовая гигиена (Rassenhygiene).

Все утопические проекты в человеческой истории, в том числе и те, что обернулись на практике миллионами жертв, создавались и реализовывались ради самых лучших и высоких целей. Равенство, всеобщая сытость, справедливость, порядок (и в сортирах, и в головах)… Идеальное общество, которое нам живописуют авторы утопий, – чаще всего общество сконструированное, взятое из головы. Появляется великий мудрец или группа мудрецов, точно знающие, что надо изменить в отношениях между людьми, чтобы залечить социальные язвы, снять все противоречия и принести максимальное количество счастья максимальному числу людей. Если принять за аксиому, что человек становится хорошим или дурным под влиянием общества, в котором он воспитывался, то задача построения утопии решается весьма просто. Достаточно исправить порочные социальные отношения, например уничтожить частную собственность, или «взять все, да и поделить», или ввести общность жен, чтобы со временем настало полное довольство и благорастворение воздухов.

Биология конца XIX в., не без влияния дарвинизма, выдвинула альтернативу: возможно, главной причиной социальных проблем служит не среда, а наследственность. Пороки людские вполне могут быть врожденными, полученными от родителей или более далеких предков. Тогда социально вредный индивидуум просто исполняет генетическую программу и в принципе не способен противостоять своим отрицательным склонностям.

Одним из самых последовательных сторонников такого взгляда был итальянский психиатр и криминалист Чезаре Ломброзо (1835–1909), прославившийся исследованиями причин преступного поведения. Он не только считал, что преступниками рождаются, а не становятся, но и утверждал, будто врожденные криминальные наклонности можно достоверно «вычислить» по внешнему виду их носителя. По его мнению, преступный характер проявляет себя в особом телосложении, особых чертах лица, других анатомических признаках{276}. Даже наш повседневный разговорный язык подтверждает эту ломброзианскую интуицию. Всем приходилось слышать такие выражения, как «бандитская рожа» и ему подобные, подталкивающие нас к скоропалительным суждениям о характере и поступках человека по его внешнему виду. В криминалистике столетней давности всерьез пытались использовать подобные идеи для профилактики преступности. В пособиях для полицейских красовались портреты «типичных» убийц, воров, мошенников (рис. 6.1).