Моя крайность (СИ) - Чепурнова Тата

— А ты попробуй, — ласково подталкиваю к объяснениям, почему-то уверенная, что страшного греха не может водится за Максимом. Надуманная, скрученная в тугую спираль ситуация, мучившая его чувством вины, перестанет его разрушать, как только он сможет ее наконец-то рассекретить. — После новости о твоем возможном отцовстве, меня вряд ли что-то напугает или отвернет от тебя.

— Я не хотел с тобой отношений, — насупив брови, Макс играет желваками, пытаясь взять себя в руки. — Никогда не хотел и всячески сопротивлялся, потому что губить тех кого не любишь проще. А я тебя люблю и Альку любил, и погибла она из-за меня, — ледяные пальцы касаются моих губ, застывших в немом оцепененье, пуская по коже неприятный холодок.

Глава 52 "Взваленный груз"

Марго

Недоверчивый смешок вырывается из него совсем неожиданно и покачав головой, Макс отворачивается к окну, сложив руки на затылке, и как, мне кажется напрягается сильней прежнего. Борется изо всех сил с тем, что видимо собирается откровенничать и дальше.

— Вина за смерть Альки всецело лежит на мне, ну и на алкоголе, который я влил в себя в тот вечер.

Тугой комок из переживаний застывает где-то в груди, теперь я хоть и образно, но имею представление, что так гложет Макса, терзает и мучает кошмарами по ночам. Чувство вины, которое становится с ним одним целым, не позволяя излечиться, отпустить и начать нормальную жизнь без оглядки на прошлое. Мыслей нет, абсолютно ни одной, впрочем, как и правильных, нужных в такой ситуации слов.

Мне не дает покоя пронизывающее насквозь желание обнять Максима, и хоть немного разделить с ним боль, которая несомненно терзает его сейчас. Я бесшумно подхожу ближе, медлю, словно обдумывая и просчитывая каждый свой жест. Прижимаю ладошки к напряженной спине, веду ими к сгорбленным плечам, согнутым под тяжестью душевного груза, легонько сжимаю и массирую пальцами окаменевшие мышцы, не находя в них отклика. Статуя. Холодная, неприступная, с запертым внутри горьким секретом, отравляющим всё нутро уже несколько лет подряд.

Пытаюсь совладать с головокружением, понимая что мои неясные эмоции нужно спрятать до лучших времен и помочь, выслушать спровоцированное мной же признание. Утыкаясь лбом в широкую спину, ощущаю как тело Максима бьет мелкая дрожь, будто он болен и его нещадно лихорадит.

— Макс, — привстав на цыпочки, целую выступающий позвонок на шее, попутно побуждая его опустить руки, которые тут же послушно повисают вдоль тела. Максим запрокинув голову, трется затылком об мою, мучительно постанывая, но не стараясь отстраниться от меня. Позволяет мне ловить кончиками пальцев свой ритмичный пульс на запястьях. — Что произошло? — боязливо спрашиваю я, уткнувшись носом в пропахшие сигаретным дымом и недешевым парфюмом волосы.

— Он сказал, что я без него никто, пустое место, — глухо отзывается Макс, сжимая кулаки так крепко, что я чувствую под пальцами его вздутые жилы. — И могу катиться обратно под юбку своей бесхребетной матери, — отвращение проскальзывает сквозь его стиснутые зубы, когда он отпускает спусковой крючок воспоминаний, выстреливая ненавистью прямо в упор, пошатнувшись при этом в сторону. — Машина — прощальный подарок, который он не потребовал обратно. И ведь назло это делал, кидал как подачку с барского плеча. Я понял, что сбежать от злобы хрен получится…, — он сначала замолкает, а после, резко развернувшись, хватает ладонями мои щёки, до болезненного дискомфорта стискивает их. Не жалея, а скорее всего даже неосознанно наказывая. — Я ее убил…понимаешь? Она там в Питере в земле гниет, а я тут…заживо… без неё!

Боль, с которой он произносит слова, буквально на физическом уровне полосует кожу, высекая искры из его слегка увлажнившихся глаз.

— Я не понимаю, Максюш. Ни черта не понимаю, — несмело кладу свои руки поверх его, надеясь, что он догадается, отпустить мои, наверняка уже, покрасневшие щёки.

— Всё просто, я налакался до поросячьего визга в ближайшем баре. Позвонил Альке, назвал адрес и велел забрать это жестяное ведро, боясь показаться ещё большим трусом, — его руки перекочевав с лица на плечи, хорошенько встряхивают меня, с жёстким напором утрамбовывая смысл сказанного ранее. — Она три раза заваливала экзамены в автошколе, ей видимо было не дано. Но мне было насрать, я усадил её за руль. Я хотел, чтобы она вернула отцу машину, — голос взволнованно дрогнув, прерывается надсадным рыком. — Мы влетели под газель. Аля скончалась на месте, ее подружка и я, отделались переломами, и пожизненными муками совести. Мне ремнем сломало ключицу и ребра, потому что меня она пристегнула, а себя забыла и вылетела в лобовое.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ты не виноват, это просто стечение обстоятельств, — выдыхаю в его закусанные до крови губы, уже начиная ощущать соленую влагу на них. — А истязает тебя не причастность к её смерти, а гипертрофированная претензия к самому себе. Ты слишком критичен, слишком подвержен желанию быть идеальным, — собираю последние остатки смелости и смотрю прямо ему глаза. Холодные, грустные, наполненные дикой ненавистью к самому себе. Боль скручивает его изнутри, внешне лишь проявляясь гримасой сожаления и раскаяния. — Нужно попытаться простить себя и жить дальше… за двоих.

— Не получается, — с усилием давит на свой шрам, трёт его, зажмурившись сильнее, потому что перегибает и намеренно причиняет себе физические терзания.

— Позволь мне помочь, — секунду я не двигаюсь, успокаиваясь сама и давая Максу время перевести дух. А после аккуратно убираю его пальцы от телесного напоминая надуманного грешка и Максим неохотно подчиняется.

Стремительный поток воздуха вырывается из его носа, прежде чем он окончательно расслабляется и позволяет мне коснуться грубой полоски кожи на своей ключице. — Отпусти её, и боль, и Альку, ей бы не хотелось видеть тебя таким жалким.

Я морщу нос, жалея что не могу немедленно забрать свои слова обратно. Ведь теперь я знаю источник его проблем, которые ему докучали. Вину, которую он возложил на себя сам, постоянное бремя, которое нёс, боясь признаться.

— Спасибо, что рассказал, — шепчу ему в ухо, что разделю с ним всё, если он позволит и останусь рядом, и никогда не оттолкну.

Глава 53 "Бог любит троицу"

Максим

Пальчики порхают по коже, неспешно обводят контур острой ключицы, собирая мелкие капельки пота, проступившие от страсти и секса, выпрошенного в качестве лекарства от душевных ран. Поглаживают шрам, чуть задерживаясь на каждом из шести швов, трепетными прикосновениями снося мне крышу, похлеще любой интимной ласки. Марго не боится и не брезгует, нежно трогая мою уродливую метку, а я и не думаю прятаться, словно забыв о грубо сшитом увечье. Рядом с Крайновой мне безумно спокойно и умиротворенно, любой недостаток, переросший в надуманный мной же комплекс, незаметно растворен в тягучей ласке. В поцелуях с жадностью сорванных Маргаритой по пути из кухни в спальню, где на смятых простынях легче забывалось и о чувстве вины, и о моем внезапном, фальшивом отцовстве.

— У тебя до сих пор стоит пластина?! — вполне предсказуемо интересуется Маргоша, горячей ладонью накрывая шрам.

— Угу, — устало мычу, прикрывая глаза, совершенно не желая ни разговаривать, ни делать резких движений, просто наслаждаться тишиной в компании той, которая вопреки моим опасениям не отвернулась от меня, не осудила, а выслушав, не опустилась до нравоучений.

— Почему не убрал?

— Это память…только и всего, — с трудом сглатываю тревожный ком. Хоть мне и пришлось сегодня вывернуть душу наизнанку, то проворачивать подобный фокус еще раз — нет желания. Тем более когда можно найти занятие повеселее, чем бередить совсем недавно вскрытую рану.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Марго улыбается так, будто с трудом верит моим словам, а я, ощутив приятное тепло в груди и потребности закрыть ей рот столь приятным способом, таким как поцелуй, притянув ее к себе, целую в мягкие распухшие губы.