Влюбленные женщины - Дэвид Лоуренс

Беркин огляделся и пошел зажигать для Урсулы второй фонарь. Осветилось красноватое морское дно, по нему ползали черные крабы, в прозрачной воде мерно колыхались спутанные морские водоросли, а над поверхностью моря пламенел солнечный день.

— У тебя здесь и небеса, и подземные воды, — сказал Беркин.

— Да, не хватает только самой земли, — рассмеялась Урсула, она следила за его деятельными руками, готовыми в любой момент продолжить работу.

— Мне не терпится увидеть мой второй фонарь, — воскликнула Гудрун резким вибрирующим голосом, вряд ли доставившим удовольствие остальным.

Беркин зажег очередной фонарь. Он был приятного темно-синего цвета; на красно-коричневом дне сидела мягко омываемая серебристым водяным потоком каракатица. Моллюск, казалось, осознанно и хладнокровно пялился на них из фонаря.

— Какое кошмарное зрелище! — воскликнула в ужасе Гудрун.

Стоящий рядом Джеральд тихо рассмеялся.

— Но зрелище действительно страшное! — повторила Гудрун в смятении.

Джеральд снова рассмеялся.

— Можно попробовать поменяться с Урсулой на краба, — посоветовал он.

Гудрун помолчала.

— Урсула, ты способна вынести вид этой твари? — спросила она.

— Цвет рисунка хорош, — отозвалась Урсула.

— Согласна, — сказала Гудрун. — Но хочешь ли ты, чтобы этот фонарь висел в твоей лодке? У тебя не возникает желания его уничтожить?

— О нет, совсем не возникает.

— Тогда, может, возьмешь его, а мне отдашь крабов? Если ты уверена, что тебе не противно.

Гудрун пошла к ней, протягивая фонарь.

— Конечно, — согласилась Урсула, отдавая фонарь с крабами и получая каракатицу.

Но в глубине души ее уязвило, как Гудрун и Джеральд обошлись с ней: просто отодвинули на второй план.

— Пойдем, — позвал ее Беркин. — Отнесем их в лодку.

Он и Урсула пошли к большой лодке.

— Надеюсь, ты и обратно меня отвезешь, Руперт, — послышался из вечернего полумрака голос Джеральда.

— А ты разве не сядешь с Гудрун в каноэ? — спросил Беркин. — Это будет куда приятнее.

Воцарилось молчание. Силуэты Беркина и Урсулы, покачивающиеся фонари неясно вырисовывались у воды. Мир казался нереальным.

— Вы согласны? — спросила Джеральда Гудрун.

— Конечно, согласен. Но ведь вам придется грести? Не вижу причин, по которым вы обязаны доставить меня на берег.

— Почему бы и нет? — сказала Гудрун. — Я могу перевезти вас, как раньше Урсулу.

По ее тону Джеральд понял, что Гудрун хочется оказаться с ним в одной лодке, — тем более, что таким образом она как бы обретала над ним власть. Он подчинился женщине, и это странным образом волновало его.

Гудрун передала ему фонари, а сама пошла прикреплять камыш к носу каноэ. Джеральд последовал за ней и встал рядом, фонари покачивались у него в руках, освещая белые фланелевые брюки и подчеркивая густые сумерки вокруг.

— Поцелуйте меня, прежде чем мы отплывем, — послышался в темноте его тихий голос.

Гудрун прекратила работать и застыла в неподдельном изумлении.

— Зачем? — В ее возгласе было искреннее недоумение.

— Зачем? — насмешливо повторил он.

Пристально посмотрев на мужчину, она подалась вперед и поцеловала его в губы долгим сладким поцелуем. Потом забрала фонари, оставив Джеральда в состоянии, близком к обмороку, — огонь сжигал его тело.

Они внесли каноэ в воду. Гудрун заняла свое место, Джеральд оттолкнул лодку от берега.

— Вы уверены, что это не повредит руке? — участливо спросила Гудрун. — Я прекрасно бы справилась одна.

— Мне не больно, — сказал Джеральд тихим и мягким голосом, ласкавшим ее слух невыразимой красотой.

Гудрун не спускала с него глаз. Джеральд сидел на корме — близко, очень близко — ноги вытянуты в ее сторону, их ступни соприкасались. Гудрун мягко и неспешно отталкивалась веслом, ей ужасно хотелось, чтобы Джеральд сказал сейчас что-нибудь значительное. Но он хранил молчание.

— Вам хорошо? — спросила она ласковым заботливым голосом.

Он отрывисто рассмеялся.

— Между нами существует дистанция, — сказал он все тем же тихим, бесстрастным голосом, как будто кто-то говорил за него. И ей чудесным образом передалось его ощущение — они находятся в лодке как бы каждый сам по себе. Она с удовольствием подхватила эту тему.

— Но ведь я рядом, — сказала она, голос ее звучал нежно и весело.

— И все же далеко, — возразил Джеральд.

Она помолчала, переживая радостное чувство, потом заговорила, с трудом сдерживая волнение:

— Думаю, пока мы на воде, ничего измениться не может. — Гудрун говорила нежно и загадочно, и Джеральд чувствовал себя полностью в ее власти.

Розовые и желтые фонари, укрепленные на десятке или более лодок, покачивались у самой воды, раскрашивая ее яркими огнями. Вдали пыхтел и свистел пароход, его лопасти с плеском переворачивали воду, он двигался вперед в сиянии гирлянд, время от времени с палубы взлетали ракеты, освещая все вокруг пламенем фейерверка, — он рассыпался римскими свечами, звездами и прочими фигурами, в ярком свете отчетливо проступали те лодки, что плыли неподалеку. После очередного фейерверка сумерки вновь ласково окутывали озеро, мягко светили фонари и натянутые гирлянды, тихо плескалась вода под веслами, нежно звучала музыка.

Гудрун гребла почти бесшумно. Впереди, невдалеке от них, Джеральд видел ярко-синий и розовый шары — фонари Урсулы, они мерно покачивались в такт движениям Беркина, оставляя позади недолговечный радужный отблеск. Джеральд знал, что их фонари тоже оставляют за лодкой такой же нежный след.

Гудрун перестала грести и огляделась. Каноэ мягко покачивалось на воде. Колени Джеральда, обтянутые белыми брюками, были почти рядом.

— Как красиво! — почти благоговейно произнесла она и посмотрела на Джеральда.

Джеральд сидел откинувшись, свет фонарей за спиной окружал его бледным ореолом. Гудрун видела его лицо (хотя оно было в тени), но отдельных черт не различала. Ее грудь переполняла страсть к нему: молчание и загадочность делали его еще прекраснее. Мягкие очертания этого великолепного тела, источавшего мужественность, словно сладостный аромат, все его совершенство приводило ее в восхищение, кружило голову. Ей было приятно смотреть на него. Пока ей хватало и этого, не было нужды прикасаться к этому телу, узнавать, что еще оно может сулить. Он был рядом, но совершенно непостижим. Ее руки отдыхали на весле, ей хотелось только одного — смотреть на его смутную фигуру, ощущать значительность его присутствия.

— Да, — тихо отозвался Джеральд, — очень красиво.

Он прислушивался к слабым звукам вокруг — плеску воды, стекающей с весел, легкому постукиванию фонарей за спиной, шелесту юбки Гудрун, к отголоскам чужой жизни на берегу. Разум его почти бездействовал, он словно вышел из своего тела, впервые в жизни его поглотило то, что не имело к нему непосредственного отношения. А ведь он был всегда такой собранный, внимательный, неподатливый, упрямый. Сейчас же он расслабился, незаметно растворяясь в окружении. Это было похоже на самый настоящий сон, лучший сон в его жизни. Он всегда был такой осторожный, такой предусмотрительный. А сейчас в его душе был мир, покой и полное забвение жизненных принципов.

— Куда грести? К пристани? — спросила задумчиво Гудрун.

— Куда угодно, — ответил Джеральд. — Можно просто плыть по течению.

— Предупредите меня, если перед нами что-то окажется, — сказала Гудрун; выражение, с каким она произнесла эти слова, было спокойным, мягким, почти интимным.

— Увидим фонари, — отозвался он.

Течение несло их, оба молчали. Он наслаждался тишиной — такой полной, совершенной. Она же чувствовала себя неуверенно, ей хотелось слов, подтверждения, что все хорошо.

— Вас никто не ждет? — спросила Гудрун, желая узнать о нем больше.

— Меня? Нет. С какой стати?

— Я подумала: вдруг кто-то ищет.

— Зачем кому-то меня искать? — Тут он вспомнил о манерах. — Возможно, вам самой нужно возвращаться, — прибавил он изменившимся голосом.

— Совсем нет. Уверяю вас, — ответила Гудрун.

— Это правда?

— Конечно.

И они снова замолчали. Пароход пыхтел и свистел, на палубе пели. И вдруг вечер словно взорвался, кто-то отчаянно закричал, послышались еще крики, борьба на воде, жуткий шум лопастей парохода, дающего задний ход.

Джеральд выпрямился. Гудрун с испугом смотрела на него.

— Кто-то упал в воду, — сказал он, зорко всматриваясь в темноту. Голос его прозвучал сердито и беспокойно. — Вы не могли бы подойти поближе?

— Куда? К пароходу? — спросила Гудрун, охваченная нервной паникой.

— Да.

— Поправьте, если я начну уклоняться от курса, — прибавила в волнении она.

— Направление правильное, сказал он, и каноэ быстро заскользило по воде.