Фарватер Чижика - Василий Павлович Щепетнёв

пошел к лифту. На восьмом этаже мой номер. С прекрасным видом на Москву.

– Эй, эй, – догнал меня он. – Ты что, на «ты» обиделся? Ну, извини. То есть извините. Я по простоте, мы ж писатели, одна компания.

– Так как же вас зовут?

– Андрий, Андрий меня зовут. Как сына Тараса Бульбы, того, что к полякам перебежал.

– А по батюшке?

– Степанович.

– Прошу вас, Андрий Степанович, подождите меня в креслах. Мне необходимо переодеться.

Андрий Степанович нехотя вернулся на место. Попахивает от него и винцом вчерашним, и пивком утренним, и вообще.

Вот тебе и бабочки…

Ладно, посмотрим.

Я наскоро принял душ, переоделся в дневной костюм, светло-серый, полушерстяной, и спустился в холл. Двадцать две минуты.

Андрий не ушел. Дожидался.

– Теперь я к вашим услугам, Андрий Степанович.

– А… Это… Мы не можем куда-нибудь пройти?

– В смысле? Холл – самое удобное место для разговора, разве нет?

Холл в «Москве» и в самом деле хорош. Мы сидели в удобных креслах у низкого столика, слева и справа стояли кадочные пальмы, прикрывая от чужих глаз. Что еще нужно для разговора двух незнакомых людей?

– А… Я думал, в ресторан…

– Благодарю, но я вынужден отклонить ваше приглашение. Во время турнира строгий режим, утром я обхожусь стаканом кефира, ради которого идти в ресторан непродуктивно. Время дорого.

Не думаю, что Андрий приглашал меня в ресторан, скорее, наоборот, он напрашивался на приглашение. Да, я частенько встречаюсь с писателями в ресторане, именно здесь, в «Москве» – но никогда за завтраком, это первое, и только с теми, с кем хочу – это главное. И да, сейчас я завтракаю в молочном магазине в пяти минутах ходьбы отсюда, стаканом кефира и свежей булочкой, их, свежие булочки, привозят аккурат к девяти, тёплые.

– Я – лучший писатель Москвы и окрестностей, – заявил Андрий. – Но писательством, настоящим писательством прожить сегодня нельзя.

– Вот как? – удивился я.

– Именно. Я написал лучший роман послевоенного времени, но вынужден перебиваться случайными заработками.

– Это бывает, – согласился я. – Простите, я провинциал, а до провинции новинки доходят не сразу. Какой роман вы имеете в виду? Где опубликован? Когда?

– Он… Он ещё не дописан.

– Понимаю.

– Гоголь «Мертвые души» всю жизнь писал.

– Положим, до «Мертвых душ» он «Вечера на хуторе» написал, и «Миргород», и «Ревизора», да и первый том все-таки к тридцати трем годам опубликовал.

– Мне тридцать два, – быстро сказал Андрий.

Я не ответил. Что тут отвечать? Выглядел он на сорок. Без всякой натяжки – на сорок.

– И вот… – он замолчал.

– И вот? – нейтрально сказал я.

– Я хочу… – он опять замолчал.

– Что вы, собственно, от меня ждёте? Что я могу для вас сделать?

– Это невыносимо – быть лучшим писателем Москвы и работать из куска хлеба, – продолжил Андрий.

– А кем вы работаете?

– Да так, – махнул рукой лучший писатель Москвы. – По разному. Грузчиком на базаре, дворником, на уборке яблок. Сейчас в котельную хочу устроиться, оператором, но нужно курсы пройти.

– Так что я могу для вас сделать? – повторил вопрос я.

– Примите меня в свой журнал, – заявил Андрий.

– В смысле – примите? Мы ж не пионеры. В качестве кого?

– Редактора. Или кого-нибудь в этом роде.

– А у вас есть опыт работы редактором?

– Опыт дело наживное.

– Допустим. А образование у вас…

– И образование – наживное. Техникум. Киномеханик. По диплому.

– И вы готовы переехать в Чернозёмск?

– Нет, но… почта…

– Давайте так. Напишите для нас рецензию на любое новое произведение в жанрах, соответствующих направлению нашего журнала. Мы незамедлительно её рассмотрим, и, если рецензия будет удобочитаема, опубликуем. И будем принимать рецензии и впредь. Рецензии, критические разборы, исторические экскурсы – всё, что интересует наших читателей.

– И много будете платить?

– Четыреста рублей за сорок тысяч знаков. Но сорок тысяч знаков в каждый номер мы вам не дадим, разве что работа будет хороша и своевременна. Напишите для начала десять тысяч знаков. Плюс-минус. А там посмотрим.

– И куда посылать?

– В нашу редакцию, заказным.

– В какую редакцию? Какого журнала то есть?

Я хотел было сказать «Кролиководство Северного Кавказа», но передумал. Рано.

– Журнал «Поиск».

– А где взять адрес?

– Адрес редакции присутствует в каждом номере.

– Но у меня нет вашего журнала.

– Возьмите в библиотеке.

– Я не записан…

– Послушайте, Андрий Степанович. Если вы не в состоянии найти наш журнал, я не думаю, что вы сможете с нами сотрудничать. Что вы собираетесь для нас написать, если ничего о нас не знаете?

– Я лучший писатель Москвы, – твердо сказал Андрий. – Напишу. По высшему разряду.

– Будем ждать. А пока простите, мне нужно идти…

– Аванс! – потребовал Слива.

– Что?

– Мне нужен аванс, – сбавил тон лучший писатель Москвы. – Рублей пятьсот, хотя бы.

– Пятьсот рублей?

– Или сто. Хотя бы пятьдесят…

Я вытащил из кармана блокнот, достал авторучку.

– Пишите!

– Что?

– Расписку. «Получено от редакции журнала „Поиск“ двадцать рублей в счет аванса. Дата, подпись».

– Но я не проживу на двадцать рублей месяц!

– Напишите за три дня. Хоть за день. Писателю это несложно. Пишите, посылайте, мы оценим ваш труд и вышлем сколько положено. Не забудьте указать адрес для денежного перевода.

– Сейчас?

– Вместе с рецензией, Андрий Степанович. Вместе с рецензией.

Когда я достал две десятки, он выхватил их из моей руки мгновенно, чуть не разорвал купюры.

– Мне бы больше… за электричество нужно заплатить…

– Верю, Андрий Степанович, верю. Всем нужно больше. Но только при себе я крупных сумм не держу. Чем богат, так сказать. Впрочем, если вас не устраивает… – я тоже могу быть быстрым.

– Устраивает, – угрюмо ответил лучший писатель.

Я вернул ему двадцать рублей, и он стремительно ушёл. Видно, испугался, что я передумаю.

Я же поднялся в номер за курткой. В городе слабый плюс, и куртка будет в самый раз.

Вышел на улицу. Падал слабенький снежок, совсем слабенький. Решил пройтись.

Да, Слива, похоже, тот ещё тип. Но как знать, как знать…

Жил да был в Праге писатель Гашек. Так себе писатель. Средненький. На шахматные деньги – кандидат в мастера. Уровня нашего Лейкина, даже ниже. Алкоголик. Бродяга. Нет, человеком он был веселым, общительным, забавным, но крайне, крайне ненадежным. Мог занять у приятеля пятьдесят крон до завтра, но это завтра никогда не наступало, всегда было сегодня. Мог выйти из дому купить для годовалого сына молока – и вернуться через неделю, через две. Без денег, без шляпы, без часов. И без молока, да. Захотелось, мол, погулять в окрестностях Чешских Будейовиц.

Пришла война. Первая мировая. Великая. Империалистическая. Гашека призывают в армию. Идёт, куда же денешься, присягал императору,