Личный враг Бога - Михаил Кликин

Солнце садилось. Река, извиваясь кольцом, уходила за скалы, и алеющий на небе закат пламенел и в ее водах.

— Через час стемнеет, — сказал Епископ. — Только ноги переломаем, бродя тут впотьмах. Придется ждать утра.

— Прямо здесь? — Глеб вспомнил услышанный ими Плач и реакцию Борова на произнесенное имя демона Й’Орха.

— А где же?

— Жутковатое место, — Глеб покосился на обломок скалы, похоронивший под собой лодку, на каменные баррикады, на языки осыпавшегося щебня.

— Живой Камень больше не шевелится, — сказал Епископ. Но Глеба беспокоило вовсе не возможное землетрясение.

Но делать было нечего. Друзья выбрали ровную сухую площадку примерно в десяти метрах от реки и стали готовиться к ночевке. Первым делом, пока еще не совсем стемнело, они обшарили подножье Утеса в поисках дров. Из многочисленных свежих обвалов торчали поломанные кусты и вскоре хворосту было припасено достаточно для того, чтобы поддерживать огонь всю ночь. Затем товарищи надергали сухой, вьющейся по камням травы и соорудили подобие постелей.

— Зря мы едой не запаслись, — сказал Глеб. — Есть же старинное правило туристов: идешь в путь на день, запасов бери на неделю.

— Кто знал, что так получится? — ответил маг. — Собирались только посмотреть и сразу назад.

— В следующий раз умнее будем.

— Переживем. Подумаешь, один день без ужина.

— Не знаю, как ты, а я, прыгая по этим скалам словно горный баран, изрядно проголодался.

— Пощипли травки.

— Ну, не настолько же я похож на барана…

Солнце скрылось за горизонтом. Небо на западе еще светилось рдяно, но постепенно меркло, угасало, подергивалось пепельной серостью. С востока надвигалась тьма…

Маг пошептал на кучкой хвороста, помахал руками, и костер занялся. Друзья подвинулись ближе к огню. Пляшущие языки пламени напомнили Глебу о горячей еде, и желудок тут же пробурчал что-то сердитое.

Епископ полез за пазуху, вынул кусок хлеба, протянул товарищу:

— На, пожуй. Завалялось тут у меня…

— А ты?

— Последние дни я только то и делаю, что ем. Я не голоден. Бери.

— Спасибо, — Глеб торопливо сжевал хлеб, но лишь еще больше растревожил пустой желудок. Он сходил к реке, под завязку напился холодной воды, черпая ее ладонью. Вернулся к костру.

Епископ уже разложил свою книгу, погрузился в чтение. Глеб вытянулся на охапке травы. Сказал:

— Так как больше делать нечего, то я бы не прочь поспать.

— Спи, — коротко ответил маг.

— Ты посторожишь?

— Здесь нет ни души, — ответил Епископ.

Спорить Глеб не захотел. Он поднялся на локте, осмотрелся вокруг.

Тьма сгущалась. Плоская каменная площадка, которую они выбрали для ночлега, возвышалась над рекой, и горящий костер, наверное, был виден издалека, словно маяк. С северной стороны высился огромный широкий валун, он защищал от холодного ветра, но и прятал за собой Утес. Оставаясь незамеченным, таясь за скалой до самого последнего момента, с той стороны мог подкрасться враг. Зато отлогие подходы справа и слева были совершенно открыты. Любое существо, ступив на осыпающийся щебень, немедленно выдало бы свое присутствие.

И все же, спать в таком месте было безрассудством. Поразмыслив, Глеб решил эту ночь не смыкать глаз.

Епископ все читал и читал. Вокруг было тихо. Рассеялись по небу звезды. Трепыхался жар по углям…

Добрых два часа Глеб боролся со скукой и одолевающей сонливостью. В конце концов, успокоенный тишиной и понадеявшись на извечное «авось», он уснул.

Показалась луна, и читать стало значительно легче. Епископ перелистнул страницу и долго разглядывал маленький рисунок, на котором был изображен прозрачный каплевидный камень, внутри которого виделось черное пятно зрачка.

— Глаз Й’Орха, — шепотом прочитал он надпись. И вдруг в воздухе родился жуткий звук. Епископ, захлопнув книгу, вскочил на ноги. Он глянул на безмятежно спящего Глеба, схватился за посох, выпрямился, вслушиваясь.

Плач доносился будто бы отовсюду: с небес, со скал, с воды, из-под земли. Он был кругом. Давил, теснил, душил. Весь Утес исходил приглушенными рыданиями, негромко подвывал, скорбел. Маг чувствовал, что уже близок к безумию, ему хотелось броситься на землю, грызть камни, залиться слезами. Беспричинное безутешное горе наполнило все его существо, и Епископ опустился на колени, обхватил голову руками. Ужас отступил. Было лишь страдание и чувство вины, скорбь и горячая горечь в горле.

Скалы исторгали нечеловеческий Плач…

Внезапно все прекратилось.

Эхо прорыдало последнюю ноту и тоже стихло.

Епископ какое-то время сидел неподвижно, стиснув голову руками, затем словно очнулся, дернулся, поднялся, тяжело опираясь на посох. Он вдруг понял, что не знает, сколько прошло времени с момента начала Плача, он был уверен, что это длилось бесконечно долго, но луна все еще висела на прежнем месте и было странно, что за прошедшую эпоху она даже слегка не сдвинулась, да и окружающие скалы не изменились, и Глеб все так же спит у костра. Неужели Плач управляет временем?

Епископ затряс головой, приходя в себя. Взмахнул рукой, набирая из ночного воздуха Силу, покачал посохом, определяя Равновесие. Локоть сдавили зачарованные оковы, но магия все же помогла: голова слегка прояснилась, вернулась способность трезво рассуждать, обострились зрение и слух.

Он огляделся и вдруг увидел — или ему показалось, что он видит? — совсем недалеко, на вершине ближайшего валуна застыла какая-то невысокая горбатая тень, смутный силуэт, сливающийся с мраком ночи, не имеющий четких очертаний.

— Плач, — прошептал Епископ, и страх сковал его. Маг закрыл глаза, не в силах смотреть на безмолвный неподвижный призрак, но так было еще страшней. Он вновь глянул на обломок скалы.

Там уже было пусто.

Глава 16

На конечной они вышли.

Бетонную остановку тесно обступили одноэтажные домики: по большей части старые, скособоченные избы, черные, вросшие в землю. Но кое-где торчали над прогнившими крышами свежевыкрашенные коньки теремков, каменные башенки, вычурные карнизы. Проблескивало на солнце оцинкованное железо, краснела чешуя черепицы…

Иван уверенно шагал по коротким пересекающимся улочкам. Глеб едва за ним поспевал.

Они остановились возле глухого забора, сложенного из красного кирпича, перед пуленепробиваемыми железными воротами. В небольшой нише справа от ворот пряталась неприметная кнопка.

— Будь рядом, — сказал Иван. Он был необычайно серьезен и собран. — Молчи. Разведи плечи, не сутулься. Вот так. Голову чуть опусти. Но смотри прямо. Нахмурься… Хорошо! Помни — ты крутой мужик.

Иван еще раз внимательно осмотрел Глеба, довольно хмыкнул и надавил на кнопку.

Прошла минута, прежде чем по ту сторону ворот раздался голос:

— Кто?

— Открывай, — сказал Иван. Голос у него изменился до неузнаваемости. — Мы от Серого.

— Что надо?

— Ты знаешь. Должок.

— У меня ничего нет.

— Это ты налоговой расскажи. Вон какие хоромы отгрохал. Открывай, поговорим. Добром прошу.

На некоторое время установилась нерешительная тишина. Потом загрохотал засов, взвизгнули петли, и ворота распахнулись. За ними стоял коренастый мужик, небритый, с бегающими заплывшими глазенками, нездорово бледный. На нем были мятые брюки, длинная шуба, вроде бы женская, на ногах — домашние тапочки. Руки он держал в карманах, и сам весь съежился, словно хотел превратиться в маленький незаметный комочек.

— То-то же, — удовлетворенно сказал Иван и шагнул на территорию, огороженную забором. Глеб последовал за ним.

— У меня сейчас ничего нет, — взвизгнул хозяин двухэтажного терема, пятясь назад.

— Ты врешь, — уверенно заявил Иван, надвигаясь на него. — Мы знаем, товар сейчас у тебя.

— Нет, — мужик замотал головой.

— Да. Неси сюда.

— Я же говорю… — пробормотал мужик, и вдруг глаза его сделались отчаянными. Он выдернул руки из карманов и заверещал:

— Убирайтесь! Немедленно! Убью! И никогда больше.. — В правой руке он держал пистолет.

Иван остановился, выставил перед собой пустые ладони:

— Тихо, тихо. Хорошо, мы уходим…

— Сейчас же! Я ничего не должен! Никому!

Глеб видел как дергается черный глаз дула: от него к Ивану, с Ивана на него. Пистолет словно высматривал себе жертву, примерялся. А коренастый бледный мужик исступленно орал:

— Убирайтесь! Оба! Не смейте появляться здесь! Никогда!