Убитый манекен : сборник - Стееман Станислас-Андре

— А кто вам сказал, что он этого не сделал, что вы интуитивно не вернули вещи на свои места? Откровенно говоря, мэтр, если бы приходилось заново пересматривать дело каждый раз, как свидетель испытывает запоздалые угрызения совести…

— Я не просто свидетель, говорю же вам. Я лжесвидетель, виновный в подтасовке улик с целью добиться осуждения обвиняемого!

Маршан покачал головой:

— Но даже вам не удалось окончательно сбить с толку правосудие, мэтр. Лазар, простите меня, был любовником госпожи Лежанвье, и я удивляюсь, что вы не испытываете по отношению к нему никакого злопамятства. Госпожа Лежанвье и Лазар должны были встретиться в тот вечер, судя по записке, которую он вам показал. Она, как мы можем заключить, угрожала ему. Значит, он защищался или, скорее всего, вырвал оружие у жертвы, выстрелил намеренно?.. Кто раз убил, убьет…

Лежанвье провел рукой по лбу.

Кто сейчас защищает Лазара? Защитник или обвинитель?

— Короче говоря, принимая во внимание мой почтенный возраст и запоздалое раскаяние, вы считаете, что я несу вздор?

— Никоим образом, дорогой мэтр! Ваше поведение делает вам честь, и, напротив, я вам весьма признателен… (Маршан поднял пухлую, похожую на епископскую, ладонь.) Боюсь только, что слишком поздно менять ход событий.

— Никогда не поздно попытаться спасти чью-то голову.

— У нас очень мало времени…

— Тем более надо торопиться.

Под настойчивым взглядом Лежанвье Маршан дрогнул. Кем его будут считать? Человеком, боящимся осложнений, смирившимся с проигрышем?

Он попытался защищаться:

— Поймите меня, мэтр! Само собой, я всеми помыслами на стороне клиента. Но тем не менее я так уважаю вас, что обязан был высказать некоторые соображения, эти же соображения наверняка сформулирует и прокурор… Вы, естественно, понимаете, что занятая вами позиция равносильна для вас нравственному самоубийству?

Лежанвье склонил голову. В конце концов, это будет лишь повторным самоубийством…

— Что вы рискуете, помимо прочего, тем, что вас обвинят в лжесвидетельствовании, возможно, даже…

— Я знаю.

— В таком случае!.. — вздохнул поверженный Маршан.

Он нажал на кнопку переговорного устройства:

— Клара? Позвоните прокурору кассационного суда., Если он ответит, немедленно соедините меня с ним… Если его нет на месте, выясните час и место, где я мог бы с ним встретиться… Поторопитесь, речь идет о деле чрезвычайной срочности…

— О жизни и смерти, — подсказал Лежанвье.

— О жизни и смерти, — покорно повторил Маршан.

Оба хранили молчание, пока не раздалось жужжание:

— Да, — сказал Маршан. — А?.. Вы настаивали?.. Ладно, хорошо… Прокурора нет на месте, — обернулся он к Лежанвье. — Его секретарь не знает, где его застать. Он велел не ждать, если не вернется к шести часам. Вроде бы он собирался ужинать у друзей. Что делать?

Лежанвье был близок к отчаянию. Если нужно бороться еще и с невезением… Он оттянул узел галстука, слишком хорошо знакомая боль, предвещающая сердечный приступ, ударила с левой стороны груди, как кинжал.

— Вызовите вашу крашеную блондинку, — произнес он охрипшим голосом. — Пусть она запишет мои показания… Затем мы отправимся к прокурору и будем ждать, сколько потребуется… Я, нижеподписавшийся, — минутой позже диктовал он, сжавшись в кресле, — Лежанвье, Вернер-Лионель, родившийся в Кагоре, 1 января 1908 г., адвокат, свидетель по делу Лежанвье — Лазар, заявляю при свидетелях и добровольно…

Жоэль собиралась выходить, когда зазвонил телефон. Бросив куртку на стул, она сняла трубку:

— Да?

Это оказался мэтр Маршан. У него были плохие новости для нее, он умолял сохранять спокойствие, но мэтр Лежанвье…

«Это должно было случиться!» — думала Жоэль, безмолвно слушая. Тем не менее сейчас, когда это случилось, она испытывала болезненное чувство, что ее обманули. В. Л., хотя, и скрывал это, боролся со смертью вот уже год. Почему же он не нашел в себе силы побороться еще несколько часов?

— Я еду! — бросила она в трубку и положила ее на рычаг.

Меньше чем через пять минут она уже мчалась по дороге за рулем «мерседеса».

Машина «скорой помощи» стояла у дверей, в кабинете мэтра Маршана веяло катастрофой. Адвокат был бледен. Перепуганная мадемуазель Клара металась из конца в конец. Двое санитаров в белых халатах приготовились поднять носилки, на которых лежало неподвижное тело Лежанвье. Всем распоряжался лысый, нездорового вида, срочно вызванный доктор.

— Он… он еще дышит? — спросила Жоэль.

— Да, — резко ответил врач. — Как рыба без воды. Вы его дочь?

Жоэль, не ответив, склонилась над носилками:

— В. Л.! Ты меня слышишь?

У Лежанвье дрогнули веки, но доктор вмешался:

— Позже, мадемуазель! Мы попробуем сделать невозможное, но… Давайте, поднимайте, но осторожно! Малейший удар может стать роковым для него. Ступайте на цыпочках.

Жоэль упала в кресло со стесненным дыханием — уж не страдает ли и она болезнью сердца? — закурила сигарету:

— Как это случилось?

— Он начал диктовать заявление моему секретарю, — подбирая слова, объяснил Маршан. — Она печатала. Вот…

— Я, нижеподписавшийся, — прочитала Жоэль, — Лежанвье, Вернер-Лионель, родившийся в Кагоре 1 января 1908 г., адвокат, свидетель по делу Лежанвье — Лазар, заявляю при свидетелях и добровольно… Это все? — разочарованно спросила она.

— Да, — ответил Маршан. — Это все. Он морщился, диктуя, приступ свалил его на полуфразе.

— Но вы знаете, что он хотел сказать?

Адвокат кивнул:

— Он посвятил меня в обстоятельства трагического конца госпожи Лежанвье, хотел изменить свои показания. По его словам, это он вложил смертоносное оружие в руку находящегося без сознания Лазара, выстрелил два раза в окно павильона, чтобы обмануть следователей относительно времени убийства. Он хотел как можно скорее довести все это до сведения прокурора кассационного суда, чтобы тот приостановил приведение в исполнение приговора. Он… он, кажется, подозревал какое-то третье лицо в убийстве вашей мачехи.

Жоэль нервно затушила сигарету:

— Кого, по-вашему?.. Старика Билли?.. Может, меня?.. Если не считать Диану, больше никого не было в «Жнивье» в тот вечер.

Маршан только развел руками. Он так не любил осложнений!

Жоэль вытащила из куртки новую сигарету, повертела между пальцами:

— Как откладывают казнь?

— Ну… Это случается редко… Тут важно поколебать уверенность прокурора кассационного суда, указать на какое-нибудь нарушение судебной процедуры или сообщить ему новые факты. Если прокурор сочтет необходимым, он сообщит министру юстиции, чье решение суверенно…

— Что вы собираетесь делать?

— Попытаюсь как можно быстрее связаться с прокурором, но никто не знает, где его застать, он вернется поздно, и сделаю все возможное, чтобы склонить его на точку зрения мэтра Лежанвье. К несчастью, приступ помешал вашему отцу закончить заявление. А защитника в обязательном порядке подозревают в истолковывании фактов в пользу клиента…

— Понимаю… — задумчиво произнесла Жоэль. — Вы позволите мне сопровождать вас к прокурору?

— Разумеется, — согласился Маршан. — Но ваш отец… Извините, но я опасаюсь, что ему осталось жить несколько часов…

— Лазару тоже осталось жить лишь несколько часов, — напомнила Жоэль. — Вы идете?

Прокурор вернулся домой лишь около половины двенадцатого ночи, к тому же в очень плохом настроении.

Он бы выпроводил Маршана, если бы Жоэль, упершись, не отказалась наотрез покинуть помещение.

— Ладно! — вздохнул он, доведенный до исступления. — Я вас слушаю.

Когда Жоэль выложила все, он покачал седой головой:

— Я сожалею, но не вижу в этом ничего исключительного. Если бы мы пересматривали дело всякий раз, как свидетель начинает испытывать запоздалое раскаяние! (Втайне польщенный, Маршан поздравил себя с тем, что прокурор повторил его формулировку.) Я не верю с судебные ошибки, мадемуазель. Конечно же, случается, что эксперты ошибаются, что свидетели друг другу противоречат, но это ничего не меняет по сути дела, в нашем несовершенном мире истина рождается из ошибки… Вы говорите, мэтр Лежанвье под грузом угрызений совести написал заявление. Оно у вас с собой?