Король-сердцеед - Понсон дю Террайль

— Дальше от дверей! — крикнула Сарра.

Рене отступил еще дальше. Тогда, не отнимая кинжала от груди, красавица еврейка вышла из дверей на улицу.

Теперь она была свободна и стремглав кинулась бежать к кабачку Маликана.

Там ее встретила Миетта.

— Боже мой! — — крикнула девушка. — Откуда вы? Что с вами случилось? Где вы были?

Сарра нашла в себе силы сказать лишь одно слово:

— Генрих?

— Спасен, спасен! — ответила Миетта. — Его рана оказалась неопасной, он останется жив!

— Я хочу видеть его! Где он?

— Он в безопасном месте, но сейчас идти туда рискованно: ведь вас может выследить Рене!

— О, теперь я не боюсь Рене, — ответила Сарра, — потом я объясню тебе все, а сейчас. Бога ради, бежим туда!

Так и случилось, что Сарра появилась в комнате принца. На вопросы Генриха и Ноэ, изумленных ее неожиданным появлением, она рассказала все, что с ней случилось.

— Черт возьми! — крикнул Ноэ. — Рене совершил небезвыгодное дельце!

— Да что же мне было делать с сокровищами Самуила Лорьо? — ответила Сарра.

— Ну, положим, — пробормотал Генрих, — для таких вещей всегда можно найти применение!

— Мой ребенок умер! — ответила Сарра, покачав головой.

— Все равно, чтобы меня черт побрал! — рявкнул Ноэ. — Все равно, я не допущу, чтобы Рене вступил во владение этими сокровищами!

— Я поклялась! — заметила Сарра.

— И мадам Лорьо совершенно права, — сказал Генрих, хитро подмигивая в то же время товарищу, как бы желая сказать: «Ты уж не беспокойся, мы все это устроим!».

Миетта скромно сидела в углу комнаты и потупилась, так как чувствовала на себе страстные взгляды Ноэ.

Амори уступив свое место у кровати Генриха Сарре, подошел к окну, выходившему на улицу, затем стал подзывать девушку знаками к себе и наконец тихо произнес:

— Миетта!

Девушка покраснела, но подошла и опустилась рядом с Ноэ на подоконник.

— Милая Миетточка, — сказал Ноэ, — я очень рад, что с Саррой не приключилось никакой беды…

— О, разумеется! — ответила Миетта.

— Но клянусь тебе, что вместе с тем я'был бы очень доволен, если бы ее сейчас не было здесь!

— Но почему? — изумленно спросила Миетта.

— Неужели ты не понимаешь? А ведь это так просто!

— Ах, поняла! — сказала вдруг Миетта. — С минуты на минуту может приехать принцесса Маргарита. Или, по крайней мере, Нанси. И она увидит Сарру… А Сарра любит принца.

— Еще бы!

— Но и принцесса тоже любит его!

— А он любит их обеих!

— Ну вот! — сказала Миетта, скандализованная сказанным Ноэ. — Как же это возможно любить одновременно двух женщин?

— Я не говорил, что он любит их одновременно; он любит их по очереди. Но дело не в том, как это возможно, а в том, что сейчас нашей единственной покровительницей является принцесса Маргарита, и если она встретит здесь соперницу, то, будучи оскорблена в своей любви, может перейти на сторону наших врагов!

— Это совершенная правда! — в ужасе сказала Миетта. — Сарра непременно должна уйти отсюда! Пойду попробую как-нибудь удалить ее!

Ноэ и Миетта отошли от окна и подошли к принцу, который нежно держал в своих руках руку Сарры. Надо полагать, что Миетта придумала что-нибудь очень гениальное, но что именно — это так и осталось неизвестным, потому что не успела она открыть рта, как в дверь постучались и на пороге появилась камеристка принцессы Маргариты.

Увидев, что Генрих держит в своих руках руку Сарры, Нанси недовольно сморщила брови, хотя Сарра по-прежнему была одета в костюм беарнского мальчика.

Заметив недовольный взгляд Нанси, Миетта и Ноэ почувствовали, что их пробирает легкая дрожь.

XXXII

Мы оставили герцога Гиза в комнате принцессы Маргариты. Долго простоял герцог в состоянии полного отчаяния, пока наконец не понял, что ему окончательно нечего здесь делать. Он в последний раз оглядел комнату, в которой столько раз был счастлив прежде, а затем, подойдя к столу принцессы и отыскав там перо и кусок пергамента, набросал следующие строки:

«Прощайте, принцесса! Возвращаю Вам Ваши клятвы… Любите кого любится. Я прощаю Вас! Генрих».

Положив записку на видное место, он вышел из комнаты, подавляя последний вздох.

Из Лувра он прямо отправился в лавочку Рене. Герцог был очень бледен той нервной бледностью, за которой скрывается сильное бешенство, но его взгляд был спокоен, и губы кривила грустная улыбка.

— Рене! — сказал он. — Я уезжаю из Парижа и хотел бы повидать тебя перед отъездом.

— Ваше высочество, поверьте…

— Я хотел видеть тебя, потому что скоро, как я и надеюсь, события объединят нас так же, как они объединили нас в этот вечер… Сир де Коарасс едва ли умрет; он молод…

— Черт! — с яростью крикнул Рене.

— Да, он не умрет, и потому должен настать день, когда мы с ним встретимся лицом к лицу…

— Господи! — с глубочайшим презрением сказал Рене. — Какой — то Коарасс, провинциальный дворянчик…

Герцог сморщил брови, а затем, желая как-нибудь объяснить, почему именно сир де Коарасс казался ему, герцогу, достойным противником, и при этом не выдать тайны действительного имени мнимого «мелкого дворянчика», сказал:

— Он беарнец и олицетворяет в моих глазах Наварру. Выслушай меня как следует, Рене! Наступит час, когда католики и гугеноты разделятся на две враждебные партии. Я не знаю, кто будет вождем последних, но клянусь тебе, что с сегодняшнего дня я проникаюсь непреклонной ненавистью к кальвинистам и стану их безжалостным истребителем!

Не желая вступать в дальнейшие объяснения, герцог пожал руку Рене, переступил порог лавочки и исчез в ночном мраке.

Через час после этого он скакал по направлению к городу Нанси, унося в глубине своего сердца смертельную ненависть к Генриху, будущему королю Наварры, добившемуся любви Маргариты, которую он, Генрих Гиз, так любил.