Зовите меня Апостол - Бэккер Р. Скотт

Не самое глубокое дерьмо, но утонуть хватит.

От старого бомжа воняло. Я опустился на колени подле него, всматриваясь. Обыкновенный. Заурядное лицо. Таких много видишь, клянчащих на перекрестках, глядящих на прохожих из закоулков, хватающих свежие окурки. Вот только из левой глазницы лилась кровь.

В скрещенных лучах фонарей бродяга казался неземным существом — сияющим, светлым. И мертвее мертвого. Его тело, правда, еще не поняло этого, продолжало дергаться.

— У него пушка была! — завизжал Нолен над ухом.

Гребаный снайпер. Знал ведь: насмерть бьет.

— Ищите пушку! Она здесь где-то, здесь!

Чего он заходится? Такие дела спускают на тормозах. В особенности если свои расследуют.

Я встал, посмотрел на Молли — бледный призрак с фонарем в руке. Интересно, как я выгляжу, защемленный между конусом света и тенью на стене? Наверное, бледней беглого каторжника. Нелепей горюющего клоуна. А ведь множество людей меня видели именно таким.

Нолен шарил в темноте, спотыкаясь, искал волшебный бомжатский пистолет. Трясущийся кисель в форме. Вот тебе тайны и пропавшие красавицы.

Я подошел к Молли.

— Пойдем-ка отсюда. На такси домой поедем.

— Да вы же видели, видели! — завыл Нолен.

Ох ты, слезы по щекам, сопли. Все обрушилось, все чаяния бедняги прахом. Поверил в надежду, и худшие страхи сделались явью. На лице — одичалое недоумение. Я не виноват! А невиновные, само собой, невиновных не убивают.

— Апостол, сделай же что-нибудь! — взвизгнула Молли.

Я пожал плечами. Единственное, чего мне хотелось, — поскорей добраться до мотеля и завалиться спать.

Дорожка одиннадцатая

НЕДВИЖИМОСТЬ В ТРЕХ ЧАСТЯХ

Все пошло наперекосяк.

Иногда работать над делом — будто ладить с большим семейством. Лавина все равно сойдет, не остановить, но ее можно хотя бы направить. Если бы дело «мертвой Дженнифер» было семьей, старшенький курил бы крэк, дочурка снималась в любительском порно, а малыш попался бы на краже женских трусиков из «Уол-марта».

Конечно, Молли мои домогательства отклонила.

— Давай расставим точки над «i», — сказала она мне на нейтральной полосе между дверями наших комнат. — Девушка мертва. Карьера хорошего полицейского безнадежно загублена. Несчастный бездомный бродяга умер с пулей в голове. А ты только думаешь, как бы еще раз залезть на меня?

— Молли, каждый скорбит по-своему.

Брошенный ею взгляд я наблюдал уже сто тридцать восемь раз: отчаяние женщины, осознавшей пропасть между ее мечтами и моей реальностью. Хотя, возможно, мне показалось. Долгое курение травки способствует паранойе.

— Ты меня пугаешь, Апостол. Ты понял, пугаешь, — изрекла с деланым равнодушием, приберегаемым девушками для искренних признаний.

Измучилась, изнервничалась, и тут я — толстокожий хам.

— Ну да, — согласился я. — Ведь тебе же еще пятнадцать сотен слов писать.

Не ожидал, что заплачет. Хотела что-то сказать, но всхлипнула, захлебнулась, закрыла ладонью рот. Молча кинулась к своей двери. Но я-то знаю, какие слова умерли на ее языке.

— Апостол, зачем ты отравляешь все, к чему прикасаешься?

Я доковылял до кровати, обозрел хаотичный пейзаж из скомканных простыней, разбросанной одежды и прочего барахла. Неряха я. Свинья.

До смерти усталая свинья.

Я выкурил самокрутку.

Подрочил.

Заснул.

Воскресенье

Спал я как убитый. Толстокожие хамы всегда спят как убитые. Проснулся чуть не в полдень.

Как в Пенсильвании расследуют учиненные полицией убийства, я понятия не имел и потому решил спрятать мешочек с травой подальше. Отправился в одиночестве позавтракать в «Случайную встречу» и спрятал мой револьвер в тамошнем туалете за подвесным потолком. «Случайную встречу» украшал древний телевизор, толстоэкранное чудище, выглядевшее футуристическим во времена Клинтона. Эдакое электрическое окно в мир, а заодно и прибежище взгляду, пойманному на вылазке в декольте официантки Бриттани. Роскошное декольте, приятное и вблизи, и издали. Достойная альтернатива телемельтешению.

Передавали про Раддик — я узнал фасад местного суда, на чьем фоне вещала сахариновая телекрасотка. Провинциальная звездочка, не с центральных каналов, судя по не вполне правильному лицу и длинноватому носу. Шло без звука, выключенного либо сломанного, но текст бегущей строки подтвердил уже известное мне.

Офицер полиции подозревается в убийстве бездомного бродяги!

Да, Молли при деле. Я ощутил гордость за нее — и немалое сожаление. С надеждами на оживленный трах придется распрощаться.

Известность и слава — любовники, с которыми не потягаешься.

Взбодренный кофе, я вернулся в комнату и уселся на кровать с мобильником в руке. Настало время звонить миссис Бонжур. Голова гудела — надо же осмыслить и переварить события прошлой ночи да еще понять, как вести себя в новых обстоятельствах.

Прежде всего разберемся с Церковью Третьего Воскресения: либо преподобный еще безумней, чем я думал, и на нем ответственность за убийство Дженнифер, либо кто-то пытается его подставить. Нутром чую: именно это и пытаются сделать. Но в отличие от прочего человечества у меня к нутру доверия никакого. Оно неплохо справляется с переработкой обеда в говно, но в остальном способности у него откровенно дерьмовые.

Знаю: люди охотно ведутся на «чую нутром» и «голос сердца». Эта тема постоянно всплывает там и сям — от рекламы женских прокладок до получателей «Золотой пальмовой ветви» в Каннах. Но я-то помню все случаи, когда мое чутье ошибалось, не говоря уже про чутье окружающих. Человеческие мозги настроены на закрепление успеха — потому люди помнят в основном то, что подтверждает их догадки. Вот почему людям и свойственно гордиться чутьем, в особенности тем, кто переполнен дерьмом под завязку.

В общем, пусть нутро заткнется, я и так уже порядком херней промаялся. Нужно обдумать «третьих» и, возможно, поговорить с Тимом… то бишь Датчи.

Думаю, беднягу изрядно выбило из колеи.

Жаль, Нолен остался не у дел. Расследование передадут его заместителю Джеффу Гамильтону, и на пару дней дело застопорится: вхождение в курс, передача полномочий и прочее. Ноленовского благодушия и щедрости от Джеффа вряд ли дождешься — твердолобый тип. Конечно, раз я представитель Бонжуров, крошки со стола он отсыплет: расскажет о продвижении дела, может, подкинет намек-другой. Но уж протоколы допросов — вряд ли. Наверняка все лавры собрать постарается самоутверждения ради.

Конечно, грядущее нашествие прессы и телевизионщиков может все изменить. «Мертвая Дженнифер» прогремит на всю страну, а следовательно, есть вероятность появления новых очевидцев — тех, кто заметил, но раньше не придавал значения. Но вот Бонжурам достанется — их горе начнут мусолить на каждом углу. Еще один серьезный минус: к делу примешается большая политика. ФБР заявится, конечно, а с ним и начальство из Питтсбурга, и прокуратура штата.

Рано или поздно сюда наедут большие шишки, и крохи с барского стола будут падать все реже. Дружеское похлопывание по плечу и снисходительные улыбки я ненавижу.

К тому же я не уверен, сколько пристального внимания массмедиа к своей особе сможет вынести злостный неудачник Апостол Мэннинг. На экране-то я выгляжу неплохо. За это мне кое-что простят — поначалу, конечно. Люди обожают приятную видимость. Но если репортеры начнут докапываться…

У-у, меня похоронят под тонной цемента.

В этом и загвоздка. У каждого свой ареал обитания — местность, где можно в безопасности кормиться и трахаться. До сих пор я за свои границы не вылезал. Но времена меняются, и не к лучшему. Внимание прессы — экологическая катастрофа для мелких грызунов вроде меня. Смогу ли я работать под софитами? Какая выгода в том для дела и для избитого, суматошного и прокуренного фарса моей жизни?