Соломон. Забытая нежность - Слава Доронина

Глава 19

Соломон 

Слишком много выдалось бессонных ночей за последние дни. Сначала болезнь Маши, а теперь Аня... В доме стояла оглушительная тишина, часы показывали начало пятого утра, а сна ни в одном глазу. Через пару часов сработает будильник. Я лежал в кровати и глядел в потолок. Мысли, вот уже который час, занимала девушка, что спала в соседней комнате, и наш недавний ночной разговор. От моего внимания не ускользнули перемены в ее поведении. Это она думала, что ведёт себя как обычно, но я видел это отчуждение и замкнутость, эти настороженные и заинтересованные взгляды в мою сторону. Только я и так вёл себя исключительно, почти как монах. Или батюшка при монастыре, давший обет не нарушать Божьих заповедей. Хотя Аня всем своим неискушенным видом и красотой была подобна змею-искусителю, просившему отведать запретный плод. И это был чертов мазохизм, держать в доме самого дьявола-искусителя и продолжать строить из себя равнодушного соседа по жилплощади. Но ради присутствия девочек в моей жизни, я готов был и не такие муки стерпеть. Да и Аня, слава богу, меня никак не провоцировала. Это я мысленно нарушал запреты и постоянно себя одергивал. И до сегодняшнего дня и этого разговора с Аней и Светиной сценой ревности, я думал, что держу все под контролем. А в итоге получалось, что ни черта я не владел собой. Наломал дров с Аней, наговорил лишнего Свете. Готов был уже сегодня ей сознаться, что убийство Кеннеди моих рук дело, лишь бы она успокоилась и ушла. Совсем не ожидал от нее такой выходки и того, что она придет ко мне домой в столь поздний час. И от Ани не ожидал такой реакции на безобидное слово "ребёнок". Но должен же я был как-то остудить Свету и выставить ее из дома, усыпить бдительность, чтобы не раздувать скандала.

Конечно, Аня уже не ребенок, и я прекрасно это видел. В общем, сам виноват, и что самое ужасное, ничего исправлять не хотел. Пусть лучше Аня меня считает полным недоумком и бессердечным сухарем, нежели увидит отклик и взаимный интерес. А я уж как-нибудь сам на местном уровне разберусь со своим наваждением. И со Светой тоже разберусь.

Сдержав стон отчаяния, я уткнулся носом в подушку, снова представляя лицо Ани, ее большие выразительные глаза и как она умилительно сегодня смотрела на меня… а потом с вызовом, когда сказала, что перейдёт на вы, если услышит ещё хоть раз, что я назову ее ребёнком. Ей казалось, что я ничего не замечал, а я все видел и потому держал дистанцию. И прекрасно отдавал себе отчет, что девочки значили для меня уже очень много, им хотелось не просто помочь, о них хотелось заботиться, с ними хотелось быть рядом и принимать участие в их жизни. Мне нравились наши тихие вечера, нравилась нежность и покорность Ани. Она быстро всему обучалась. Нравился запал Маши и ее тяга ко всему новому. Она только-только окрепла после болезни. Я договорился со Стасом на днях, что ее полностью обследуют в его клинике. Собирался свозить девочек к родителям, чтобы они познакомились. Просто чувствовал, что так правильно. А вот Света в эти планы не входила. И рассказывать о девочках я ей не хотел, потому что на тот момент, когда привез их к себе, сам ещё метался и был загружен другими проблемами. Да и как-то со Светой мы больше другими вещами занимались до встречи с девочками, не разговорами. Не понимаю, что дало ей повод так себя некрасиво вести, я никогда и ничего ей не обещал. И домой я летел на всех парах с появлением девочек, в меня будто вдохнули жизнь, а в моей квартире стало тепло и уютно.

Не к Свете, а к девочкам...

И с родителями хотелось поделиться тем теплом, которое исходило от них. И девочкам эта поездка тоже необходима, я хотел, чтобы Аня чувствовала себя рядом со мной, как в семье, а у Маши появились дедушка и бабушка. Я был уверен, что мама обрадуется Ане и Маше. Мама вообще была мировым человеком. После смерти Наташи и Аси я замкнулся в себе, а теперь вот словно очнулся от долго сна и пытался вернуться к жизни. Получалось, правда, так себе. За время, проведенное в коме, без чувств, мир продолжил жить, а я на время выпал из колеи и многому разучился. А сегодняшний вечер и ночь неплохо так меня растормошили. Я понял, что выбрал неверную тактику в поведении и общении с Аней, но менять уже было что-то поздно. Да и нужно ли?

Утро выдалось беспокойным и суматошным. Я погрузился с головой в дела компании. После обеда позвонил Стасу и договорился, что Маша и Аня подъедут завтра рано утром в его клинику. Он обещал в частном порядке решить этот вопрос, и к выходным предоставить полную картину относительно Машинного здоровья. Если Аня захочет, доктор и ее посмотрит. Но я боялся посягать на территорию девушки после вчерашней ночи и ненароком ее спугнуть. Уж слишком рьяно она отстаивала свое право на отдельное жилье. Неужели так стеснялась меня? А ведь я уже не представлял без девочек своих вечеров, да и целиком жизнь. Машу видел вечером, чувствовал, как она маленькими ручками обнимала меня за шею и на ушко шептала «дядя Игорюша», так внутри все сжималось от нежности.

А вот Аня… это отдельная история! Иной раз она тоже доставляла мне определённые волнения, но я просто-напросто блокировал любые подвижки и ощущения в паху, когда она задерживала на мне свой открытый и пристальный взгляд, ласково улыбалась и пыталась делать вид, что не разглядывает меня тайком. Уж я такого за всю свою жизнь повидал, и меня не провести вокруг пальца. Она, наивная простота, думала, я не замечаю ее внимания, но украдкой все видел, и в такие минуты внутри меня бился наружу зверь. Мне на луну выть хотелось от беспомощности и противоречий, что сеяли неуверенность внутри. Я пообещал этой девочке, что никоим образом не посягну на ее территорию и не дам ей усомниться в чистоте своих помыслов. Может быть, я превозносил ее чистоту и непорочность, но разум подсказывал, что, вероятно, я не ошибался. Да и зачем ей нужен такой мужчина, который потерял себя уже несколько лет тому назад. Там в душе столько обломков, что даже я боялся тронуть это все и ненароком сломать ещё сильнее, а потом не найти себя под этими завалами. 

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍