Цена Империи - Александр Мазин

От искусственного наводнения городок практически не пострадал, но, когда рухнула стена, его жители еще некоторое время сопротивлялись, хотя и довольно вяло. Их боевой дух подкосило падение стены. Бойцы Коршунова даже в раж войти не успели, и ему удалось остановить резню почти сразу после того, как защитники побросали оружие. Перебили всего человек триста.

— Он — не главный, — перевел Скулди. — Он — один из старшин. Но он может говорить за остальных. Теперь он — самый важный. Остальных, говорит, мы убили.

Вполне порядочный римлянин преклонных лет в замызганной тоге, с поцарапанной лысиной и испуганными оленьими глазами. Еще бы ему не бояться! Коршунов отлично представлял, как выглядят со стороны его татуированные раскрашенные головорезы. Пусть боятся, это хорошо. Целее будут.

Алексей отлично понимал, насколько хрупко установившееся равновесие. Да, они взяли город почти без потерь. Сейчас все выходы перекрыты герулами Диникея, патрули Ахвизры контролируют улицы… техника оговорена и отработана на прошлом штурме. Гордые варвары расхаживают по узким улочкам, а жители сидят в домах, не смея носу высунуть… но его гревтунги — отнюдь не сторожевые псы. Они по-прежнему волки. Малейший повод — и они, забыв приказ вожака, бросятся рвать добычу…

— Отлично, — кивнул Коршунов, окидывая старшину Цекулы внимательным взглядом. — Только говорить ему пока не надо. Пусть слушает, а ты переводи…

Требования Коршунов продумал заранее.

— Я даю вам день, — четко произнес он. — Завтра в это же время здесь, на этих камнях должно лежать все ценное, что есть у вас в городе: золото, серебро, бронзовая и стеклянная утварь, благовония, оружие — всё, что имеет ценность. Предупреди всех: если кто посмеет что-то утаить, хоть крошечную серебряную ложку, — умрет. Причем умрет не один — вся семья, все, кто обитает в его жилище…

— Но в наших жилищах живут разные семьи… — попытался возразить старшина.

— Меня это не интересует, — отрезал Коршунов. — Убиты будут все, а жилище сожжено. Убедись, Скулди, что он хорошо понял!

— Ты хорошо все понял? — Скулди, оскалившись, навис над римлянином, приблизил свое вызелененное лицо к побледневшей физиономии старшины так близко, что коснулся бородой крючковатого римского носа, ухватил за мягкий загривок: — Ты хорошо понял, что велел тебе рикс, ты, жирный каплун?

— Да-а-а… — проблеял вспотевший от страха старшина.

— Дальше, — продолжал Коршунов. — Вы должны подготовить для нас продовольствие и фураж на обратную дорогу. Половина всего провианта, что есть в городе, должна завтра лежать тут. Дальше: снаружи, перед воротами города, должно стоять семьдесят пять фургонов. Тебе покажут, какими они должны быть. Разрешаю тебе послать своих людей в ближайшие поместья. А чтобы твоим людям никто не посмел отказать, их будут сопровождать мои воины.

Дальше! Мои храбрые воины устали и проголодались. Поэтому ты должен устроить для нас настоящий пир. И пусть на этом пиру моим воинам прислуживают ваши женщины, не старые и не уродливые, в количестве, достаточном, чтобы хватило на всех. Объясни всем, что убытка им не будет. Иные так даже в прибытке останутся! — Коршунов усмехнулся, а окружавшие его воины жизнерадостно заржали. — Смотри, ромлянин! Лучше, если мои воины получат то, что им нужно, в достаточном количестве! Иначе они возьмут сами, и вы все об этом горько пожалеете! Он хорошо понял, Скулди?

— О да! — Герул похлопал мозолистой рукой по мягкой спине старшины. — Пришли мне свою внучку, каплун! Если она мне понравится, я подарю ей аурей[16]! Я щедрый! Мы все щедрые, если нам угодить! Пусть ваши женщины будут ласковыми и ублажают нас с полным усердием. Тогда в положенное время они родят воинов, а не каплунов!

Скулди засмеялся, затем повторил сказанное на своем языке и получил полное одобрение соратников.

— Что еще, Аласейа? — спросил он Коршунова.

— Пока все. Проследи, чтобы дед ничего не перепутал.

— Будь спокоен! — Скулди кивнул нескольким своим людям: со мной! Затем взял старшину за плечи, развернул: — Пошли, каплун, наш рикс не любит, когда ленятся!

— Агилмунд! — позвал Коршунов. — На тебе — фургоны. Фургоны — это самое главное, — добавил он, понизив голос. — Фургоны и лошади. Надо убираться отсюда как можно быстрее. Чует мое сердце: легионеры уже идут сюда. А ходят они быстро, ты знаешь.

— Не беспокойся, Аласейа! — пробасил Агилмунд. — Мы успеем. Боги нам благоволят, а удача твоя по-прежнему велика. Не беспокойся!

— Ну да, — пробормотал Коршунов, когда Агилмунд отошел. — Везет нам немерено. Как бы перебора не было…

— Делить будем сейчас! — Диникей сверху вниз мрачно глядел на Коршунова. — И ежели доля моя покажется мне малой, я возьму еще! И баб возьму, сколько хочу! И рабы мне тоже нужны! И убивать буду, кого хочу! А ты… Я тебе верностью не клялся! — маленькие покрасневшие глазки сверлили Коршунова. Хорошее римское вино гуляло в кудлатой башке Диникея, выплескивая наружу старые обиды. — Делить будем сейчас! Я хочу видеть свою долю! Мы все хотим видеть свои доли! Да!

— Верно! Хотим! Делить! — загалдели его сторонники. — Сейчас! Давай! Мало!..

«Идиоты!» — подумал Коршунов.

Он знал, что не в доле дело. Сука Диникей давно искал повод. Наверняка это он подзуживал тех герулов, что прикончили ювелира…

Город выполнил все обязательства. Выставил угощение и выделил девок. Заплатил выкуп, целую груду «контрибуции» навалили посреди площади. Проставился провиантом и фуражом. Построил фургоны: последнюю дюжину сейчас покрывали кожами… короче, полностью ответил по обязательствам. И Коршунов уже собрался поблагодарить старшину и откланяться, как ему доложили, что полдюжины подвыпивших герулов, выяснив, где живет местный ювелир, ворвались к нему в дом, перевернули все, ничего не обнаружили и принялись поджаривать бедолаге пятки, выясняя, где тот прячет золото, и игнорируя вопли несчастного о том, что всё уже на форуме.

Истошные вопли привлекли патруль Ахвизры…

Пока гревтунги пререкались со своими союзниками, не желавшими отказаться от своей идеи, кто-то послал за самим Ахвизрой.

Тот примчался, совершенно бешеный еще и потому, что сам был бы не прочь потрясти местных на предмет захоронок, но из уважения к Аласейе вынужденный от этого развлечения отказаться.

Хорошо хоть мечи в дело не пошли. Гревтунги, которых было раза в три больше, накостыляли самостийным «экспроприаторам», скрутили их и приволокли на площадь: на суд и расправу.

И Коршунов наказал бы их по полной при общем одобрении масс, которые, как и Ахвизра, сами были не прочь пограбить и очень обиделись, что кто-то позволил себе то, от чего они отказались.

Но тут появился Диникей.

Коршунов нащупал в кошеле на поясе пистолет. Блин, время, время уходит! Третий час они пререкаются. Солнце уже миновало зенит. Какая, на фиг, дележка! Давно пора грузить все и сваливать…

Диникей рычал и брызгал слюной. Преданные ему герулы, человек двести, вопили, как футбольные болельщики перед пенальти.

Агилмунд наклонился к Коршунову, проорал в ухо:

— Ответь ему!

Алексей мотнул головой. За ним тоже стояли воины. Побольше, чем за Диникеем, но здесь решают не голосованием. Сверху палило солнце. Голова вспотела.

Безумно хотелось снять шлем, стянуть подшлемник и почесаться…

Коршунов устал. Устал от напряжения, от нервотрепки, от ответственности. От непрерывного ожидания чего-то скверного. Очень хотелось все бросить, повернуться и уйти. И пусть эти недоумки делают, что хотят. И пусть придут римляне и вырежут их всех…

Нельзя. Он, Коршунов, обещал горожанам, что их не тронут, если все требования будут выполнены. Он обещал…

Но для Диникея это — не довод. Какие могут быть обещания — врагам? Тем более этим ничтожным ромлянским рабам? Диникей наезжал по полной: почувствовал, мать его так, слабину… возможно, даже страх…

И Коршунов не мог ему сказать, что боится он вовсе не Диникея. Блин, ну чего он, собственно, боится?! В любую минуту можно сесть на коня и уехать, сбежать… Черт! Нельзя! Никто тогда за ним не пойдет. Даже Агилмунд. Тогда — всё. Полный проигрыш.

— Делить! — орал Диникей, наступая. — Мое — мне! — и уже хватался за рукоять меча.

— Ответь ему, Аласейа! — рычал в ухо Агилмунд.

Коршунов огляделся. Вокруг — здоровенные гревтунги и такие же здоровенные герулы. И огромная, в человеческий рост, куча добра — между ними. На заднем плане — перепуганные представители горожан. Это их будут резать, если Коршунов не справится с ситуацией. Заросшие рыжей и желтой шерстью раскрашенные и татуированные лица, распяленные воплем рты… и все смотрят на него, на Алексея. Совсем не так, как раньше… внезапно Коршунов понял: и свои, и чужие ждут от него одного — разрешения на грабеж. И Диникей это прекрасно знает. Дай Коршунов такое разрешение — и потеряет лицо. А запрети — лидером тут же станет он, Диникей.