Джули отрешённый - Джеймс Олдридж

И теперь мы ждали, чего защитник станет добиваться от оставшихся двух свидетелей: от Нормы Толмедж и от Бетт Морни.

Первой он вызвал Норму, и, к моему удивлению и облегчению, она вышла с таким видом, словно рада была вручить ему свою судьбу.

– Начнем, Норма… вы не возражаете, что я так вас называю?

– Называйте, – ответила Норма. – А вообще у нас в городе я теперь мало кому это позволяю.

– Спасибо, дружок, – поблагодарил мой отец нашу огненную Иезавель, да так мягко и ласково, совсем, совсем другим тоном, чем говорил с доктором Хоумзом. – Я перейду прямо к делу.

– Что ж, давайте, мистер Куэйл, да только здесь полно ханжей, так что, пожалуй, никто из них вас не поймет.

– Я хочу спросить вас об этих знаменитых танцульках, которые вызывают такое негодование в нашем высоконравственном, христианском, добропорядочном и разумном городе…

Норма чуть пригнулась, словно готовилась с радостью кинуться в драку.

– …о джазе и выпивках, – продолжал отец. – Обо всем, во что, как полагают, погрузился Джули, отрекаясь от своей матери и своей веры. Вы ведь часто бывали на этих танцульках, не так ли?

– Да, и еще пойду, и всегда буду ходить! – крикнула она и с вызовом оглядела зал суда.

– Я в этом не сомневаюсь, Норма. И там вы часто видели Джули, не так ли?

– Да.

– Вы когда-нибудь видели, чтобы он пил спиртные напитки?

– Нет. А если бы и захотел, я бы ему не позволила. Но он и не хотел. Джули не такой.

– Он когда-нибудь сквернословил?

– Сквернословил?

– Да.

Накрашенные губы Нормы дрогнули, и она расхохоталась.

– Да он и слов-то таких не знает. А если покрыть его самого, он просто не поймет.

– Вы когда-нибудь слышали, чтобы он оскорбительно отзывался о своей матери?

– Никогда. Он вообще никогда о ней не говорил. Зато я говорила.

– Вы когда-нибудь слышали, чтобы он с насмешкой отозвался о своей евангелической вере?

– Вы не знаете Джули. Он никогда ни над чем не насмешничает, даже над этими чудаками-евангелистами. Он не то, что я, мистер Куэйл…

– Он танцевал?

Норма опять рассмеялась, но даже не стала отвечать на такой нелепый вопрос.

– Понятно! – сказал отец. – Стало быть, вы твердо знаете, что Джули не танцевал, не пил и не заигрывал с девушками?

– Нет. Ничего похожего.

– Но соблазны там были?

– Ну, ясно! Сколько угодно. Но если кто пытался подъехать к Джули с бутылкой или к нему подходила какая-нибудь девчонка, я в два счета с ними разделывалась. – Послышался смех, но Норма оглядела публику и бросила в зал: – Чего смеетесь? Такие вот скоты и привели его на скамью подсудимых…

Обычным шумным способом – криком, топаньем, стуком молотка, грозными предупреждениями – порядок был восстановлен. Отец молча ждал, просто ждал, потом продолжил допрос:

– Иными словами, вы оберегали Джули?

– Да, оберегала.

– От чего?

– От гнусной подозрительности этого города, мистер Куэйл, – запальчиво ответила Норма, уязвленная смехом слушателей. – От них! – Норма гневно ткнула пальцем в зал.

– Почему вы так говорите?

– Потому что в этом городе полно людей с вывихнутыми мозгами, и они вечно ищут, о чем бы почесать грязным языком.

– Вы хотите сказать, что в городе всегда много сплетничали о Джули?

– В этом сволочном городе сколько лет только этим и занимались.

Еще прежде, чем Страпп или судья запротестовали против столь неподходящих выражений, отец очень мягко, даже с нежностью сказал Норме:

– Минутку, дружок. Мне понятны ваш гнев и возмущение, я тоже возмущен поведением некоторых людей в нашем городе, но если вы будете так выражаться, вы только скомпрометируете себя как дружественного свидетеля, а ведь вы этого не хотите. Так что просто отвечайте на вопросы и скажите, какие толки ходили про Джули.

– Вы уже сами это сказали. Болтали, будто он танцует, играет в джазе, пьет и, как выразился доктор Хоумз, развратничает. Будто возвращается домой пьяный и ссорится с матерью, бьет ее. Господи, да с чего они взяли?

– Он вступал с кем-нибудь в сексуальную связь? Что вам об этом известно?

Зал опять замер. Для того времени да еще для наших мест слова эти были слишком прямы и непривычны, и в этом зале они повисли, точно прозрачные маленькие бомбы, заряженные духовной взрывчаткой. А Норма запрокинула голову и расхохоталась, как девчонка.

– К этому алтарю Джули надо еще привести, мистер Куэйл. Сам он никогда к нему не подойдет.

– Джули когда-нибудь ласкал вас?

– Если бы!

– А вы его ласкали?

– Я его целовала всякий раз, как довозила до дому.

– А он что делал в ответ?

– Он не знал, что делать.

– Почему?

– Так ведь это Джули! Он не может так сразу. Он просто говорил «до свиданья» и входил в дом. Вот и все.

– А как, по-вашему, ему нравилось, когда вы его целовали?

– Да, нравилось.

– Как вы думаете, кто-нибудь был с ним в более интимных отношениях, чем вы?

– Никто. Разве что Бетт Морни. Но Бетт сама вроде него, так что вы уж ее саму спросите.

Все взоры обратились на Бетт, она же, как и следовало ожидать, покраснела. Мы засмеялись.

– Итак, вам известно, что Джули не пил, не танцевал, не сквернословил, не заигрывал с девушками и не развратничал?

– Конечно, известно. Да это всем известно! Все эти дурацкие сплетни распускали здешние ханжи, у которых в мыслях одна грязь. Вот они тут все, глазеют на Джули и на меня. Поглядите на них! Как им только не стыдно! Пошли отсюда! – крикнула она в зал.

– К порядку…

– Значит, по-вашему, и два последних обвинения против Джули, наиболее серьезных обвинения, что он ссорился с матерью, избивал ее, тоже ложь?

– Как они могут такое говорить? Они-то почем знают? Да я была бы рада, если б он с ней поссорился. Была бы рада, если б ударил ее. Мне наплевать, что там болтает этот Хоумз, будто Джули с ней ссорился… И очень жаль, что это неправда! Да если б я захотела, я б могла вам кой-что рассказать про этого Хоумза. Все знают, что…

Голоса Страппа и судьи одновременно перекрыли шум, поднявшийся в зале. Секретарь, суда во все горло призывал к порядку, стучал молотком, и мало-помалу публика утихомирилась.

– Молодая особа… – сердито начал Лейкер.

– Лучше не трогайте меня, мистер Лейкер, – напустилась Норма на судью, который, как все знали, иногда бывал у Толмеджей. – Про вас всем известно, как вы незаконно играете на бегах, каждый вечер до одурения напиваетесь в клубе…

– Мистер Куэйл! Мистер Куэйл!

Отец подошел к Норме и положил руку ей на плечо.

Но Норму было уже не остановить.

– Не нравится, когда про вас болтают, а? – кричала она Лейкеру. Сержант Коллинз схватил ее, она вырывалась и кричала теперь уже на него: – А этот полицейский, только поглядите на него! Да вы сами каждую субботу напиваетесь у себя в кухне, а потом колотите жену и блюете в раковину… – Сержант тащил ее из зала мимо Страппа – теперь досталось и ему: – Сейчас я вам расскажу кой-что про вашу дочку, вам это, ох, как не понравится. Она всегда ходит без штанов… – Норма, наконец, вырвалась из рук Коллинза и, указывая на одного из присяжных, Тернера, известного бабника, крикнула: – А уж он…

Зал ревел от восторга, судья стучал карандашом по стене, Коллинз опять ухватил Норму и тащил к двери, отец пытался ее оберечь. Мой брат Том, верный своим особым рыцарским понятиям, опустился на четвереньки и подбирал всякую мелочь, что высыпалась из Норминой сумочки, которую она обронила, вырываясь из рук сержанта. Том шарил под одним из столов, пытаясь достать не то помаду, не то зажигалку, и тут его спину вдруг заметил судья Лейкер.

Судья бросил карандаш, дождался, когда зал, наконец, утихомирился, и зловеще произнес:

– Ну, хорошо, мистер Куэйл. Оч-чень хорошо! Вы свое дело сделали, хотя, разрази меня гром, никак не пойму, чего вы все-таки добиваетесь. Никак не пойму.

– Попрошу мисс Бетт Морни, – сказал отец; он не захотел вступать с Лейкером даже в обычный вежливый обмен колкостями, да и слишком тот разъярился, не стоило сейчас с ним спорить.

Бетт была последней свидетельницей отца, и я достаточно хорошо знал судопроизводство, чтобы понять: она – последняя его надежда. В любом британском суде уголовное дело создается и оспаривается уликами – за и против, и хотя отец сумел показать Джули в совсем ином свете, он пока не привел ни одной серьезной улики, ни единой, которая доказывала бы его невиновность. Никто из свидетелей защиты не представил тому никаких доказательств. По сути, пока отец добился только одного: что бы он сейчас ни говорил, что бы ни делал, все вызывало в слушателях ожесточенный протест. И если расположение присяжных к защитнику влияет на приговор, то отец уже проиграл дело. Даже судья Лейкер – и тот был втянут в сражение.

– Бетт, – сказал отец, когда она уже дала присягу и ее вспыхнувшее от волнения лицо вновь стало нежно-розовым. – Вероятно, вы самый близкий друг Джули Кристо. Вы с этим согласны?