Поглощенные Грешники (ЛП) - Скетчер Сомма

Я даже не вздрагиваю от звука клаксона Рафа, доносящегося с улицы внизу, я едва слышу его из-за рева в ушах. Он может сигналить всю ночь, мне все равно. Из всех игр, в которые мы играли, это та, в которой я уверена, что выиграю.

— Ради всего святого, пусть это прекратится, — стонет Мэтт через несколько минут, накрывая голову двумя подушками.

Возможно, Раф может слышать, что Мэтт говорит, потому что мы внезапно погружаемся в тишину. Он облегченно вздыхает, и я тоже вздыхаю, но уже по другой причине.

— Это еще не конец, — говорю я.

Дверь в наш многоквартирный дом распахивается с такой силой, что окно вздрагивает. Звук тяжелых шагов эхом доносится из коридора, и мы оба поворачиваемся, чтобы посмотреть на мою входную дверь.

Мэтт напрягается.

— Он поднимается?

Я слишком занята, осматривая комнату в поисках чего-нибудь острого, чтобы ответить.

— Э-э, — продолжает он дрожащим голосом. — Не похоже, что он сможет выломать твою дверь. Я пытался на той неделе, помнишь? Чуть ногу не сломал. Она должна быть стальной или...

Бах.

Дверь распахивается, и флуоресцентный свет из коридора заливает ковер. Меня охватывает неистовая ярость, и я вскакиваю на ноги, но у Мэтта другой инстинкт выживания: он издает странный, девичий звук и натягивает одеяло на голову.

А потом Раф оказывается прямо здесь, затемняющий мой дверной проем. Его безумные глаза осматривают комнату, пока не встречаются с моими.

Фу. От его вида у меня сжимаются легкие, а потом начинает жечь горло. Прошло две недели с тех пор, как я проснулась в его окровавленной постели рядом с чеком на миллион долларов и трусливым признанием, написанным на карточке Анонимных грешников. И все эти две недели я была в невменяемом состоянии. Чередуя рыдания, составление планов его кончины и стирание его имени с моей поясницы.

Но вот он здесь, в своем самом черном костюме с самыми аккуратными складками. Две недели я провела, извиваясь в его проклятой ловушке, а он все это время гулял, как будто ему наплевать, что он потерял ключ.

Да пошел он. К черту его двадцать раз подряд.

— Убирайся вон!

Его внимание переключается на комок на диване и вспыхивает чем-то мрачным. Одна рука тянется к пистолету, другая срывает одеяло.

Он направляет пистолет в лицо Мэтту.

— Ты трахаешь мою девочку?

Мэтт взвизгивает и поднимает ладони вверх в знак капитуляции. Как только Раф понимает, что это всего лишь мой сосед — золотистый ретривер, он закатывает глаза и направляет ствол пистолета в сторону коридора.

— Ладно. Убирайся, пока не описался.

Мэтт даже не оглядывается на меня, прежде чем выбежать из моей квартиры.

Чертов предатель.

Хлопок двери эхом разносится по комнате, а затем затихает в тяжелой тишине.

Мы смотрим друг на друга в течение трех долгих секунд, прежде чем я обретаю дар речи.

— У тебя хватает наглости врываться сюда. И я не твоя девочка...

Он внезапно делает шаг ко мне, и у меня перехватывает дыхание, необходимое, чтобы закончить предложение. Я не успеваю увернуться от руки, которая летит к моему затылку, но мне бы этого хотелось, потому что от его близости у меня кружится голова. Он принес с собой зимний холод, но его рука горячая, и ее тяжесть до боли знакома.

— Пенни, — его глаза смягчаются, изучая мое лицо. Затем они скользят вниз и застывают на моей ключице. — Кто подарил тебе этот кулон?

Ах, на долю секунды я почти подумала... Боже. Мне стыдно признаться в том, что я подумала. Мне уже следовало бы знать, что любовь не такая, как в кино. Рафаэль Висконти сорвал с петель мою входную дверь не потому, что вдруг понял, что не может жить без меня.

Моя челюсть сжимается, и я сосредотачиваюсь на стене за его головой.

— Дай угадаю: тебе все еще не везет, несмотря на то, что ты вычеркнул меня из своей жизни, и теперь ты надеешься, что если купишь собственный кулон, это поможет? Знаешь, я начинаю думать, что твоя удача не имеет ничего общего со мной, а все из-за того, что ты огромная задница...

— Эта женщина, Пенелопа. Опиши мне ее.

Я пытаюсь вырваться из его хватки, но он только усиливает хватку. В его тоне слышится отчаяние, и это разжигает мое любопытство. Я снова смотрю на него и понимаю, что теперь это отражается и в его глазах.

— Я не знаю.

— Подумай лучше, — рычит он.

— Темные волосы, лет пятидесяти, наверное.

— Дай мне больше информации.

— Я сказала, что не знаю, Раф. Она выглядела дорого. Красивое платье, высокие каблуки. У нее на пальце был большой камень. Как называется такой фиолетовый драгоценный камень?

Его веки с трепетом закрываются. Он отпускает меня, подходит к окну, сцепляет пальцы за головой и пристально смотрит вниз, на улицу.

— Аметист. Обручальное кольцо с аметистом.

Комната наполняется звуком его тяжелого дыхания.

— Кто она? — шепчу я.

Его плечи напрягаются.

— Моя мама.

Пол под моими ногами становится мягким, пальцы тянутся к кулону, словно желая убедиться, что он все еще на месте.

— Как... — я запинаюсь, качая головой. — Откуда ты знаешь? Как ты можешь быть уверен?

Он раздраженно выдыхает.

— Я уверен, Пенни. Теперь вижу это так же ясно, как и все остальное. Твою мать, не знаю, как раньше не связал все воедино. Думаю, в дизайне нет ничего уникального или особенного. А если серьезно, то каковы были шансы? Но она никогда не снимала его, даже на шикарные ужины и балы. Просто покрывала его своими бриллиантами или жемчугом. Я помню... — он прочищает горло и проводит рукой по волосам. — Я всегда распутывал их для нее по дороге домой в машине.

Мое сердце раскалывается надвое, прямо посередине. Когда я делаю шаг вперед, его взгляд встречается с моим размытым отражением в окне. Мы смотрим друг на друга, в комнате воцаряется тишина.

Он прав. Каковы были шансы? Весь гнев в моем теле испарился, и я осталась с этой ужасной, глухой болью за солнечным сплетением.

— Это похоже на судьбу, — выдыхаю я.

В его смехе нет ни капли юмора.

— Да, похоже.

Он поворачивается и смотрит на меня. Действительно смотрит на меня, как будто запечатлевает в памяти каждую черточку моего лица. Выдыхает, потирая челюсть и качая головой.

— Блять, Пенни. Посмотри на себя.

Ошеломленная, я тупо смотрю вниз на свою комбинацию из спортивного костюма и мягких носков и хмурюсь.

— А что со мной?

Когда я поднимаю глаза в поисках ответа, мой пульс трепещет. Раф сокращает расстояние между нами, находя мои бедра и притягивая меня так близко, что мое тело сливается с его. Жар его живота, обжигающий меня сквозь толстовку, растапливает лед в моей груди. И когда он прижимается своим лбом к моему, заслоняя свет в комнате, это пробуждает воспоминания о бурных занятиях любовью и нежном массаже, и, черт возьми, о чертовых бабочках, которые всегда сопровождали их.

— О чем я только думал? — бормочет он, касаясь носом моего. — Как я мог когда-либо подумать, что смогу отпустить тебя, Куинни?

Прежде чем мои мысли успевают собраться воедино, он хватает меня за волосы и прижимает свой рот к моему. Грубая хватка противоречит его нежному поцелую, сбивая мой здравый смысл с оси.

Он захватывает мою нижнюю губу своими, медленно оттягивая ее, как будто смакует вкус. От этого движения в моей душе вспыхивает новый огонь, и впервые за две недели это не гнев или ярость, а потребность. Все, о чем я могу думать, когда он проникает языком в мой рот и одобрительно стонет, когда я позволяю ему, это о том, что он целует меня.

Нет ледяного дождя, от которого у меня немеет кожа, и я не скользкая от его крови, но ощущения не менее драматичные. Сердце бьется так громко, что заглушает все мои мысли, и вот я уже ничего не чувствую, кроме моих ощущений. Вижу звезды за веками, и зеленые огни, когда осмеливаюсь их открыть. Пробуя на вкус его мяту, вдыхая его мужской аромат. Даже не осознаю, что мы переместились, пока не чувствую, что мои ноги упираются в край дивана.