Пирамида Хуфу - М. Любовцова

— Может быть, ты и прав, но нужно делать не так, а с согласия ее и родителей. Ты должен это исправить. А юношу мне жаль, он не заслуживает такого.

— Именно ты, святой отец, не должен его жалеть.

— Ты странные речи ведешь, Яхмос! — с недоумением проговорил Птахшепсес.

Яхмос пристально, не мигая, смотрел выпуклыми черными глазами на собеседника.

— Нет, святой отец! Ты более других заинтересован, чтобы скульптор исчез.

— Но почему?

— Давно уже замечают, что он не спускает глаз с твоей дочери, и она отвечает взаимностью.

— Тия? — взволнованно прошептал Птахшепсес и бессильно откинулся на спинку кресла. Младшая Ипут, резвая и беззаботная, даже не пришла ему в голову. Перед ним возникли мечтательные глаза старшей. Девушке уже четырнадцать лет. Пора замуж. А они с женой все отказывают женихам, все медлят... И жених есть. Настойчивый, красивый, царского рода. Вот уж два года добивается ее руки. Он представил себе Инара. Ах! Как нравился ему этот юноша! Вспомнилось утро, когда скульптор появился в саду для работы. Тогда Тия побледнела, но они с женой не придали этому значения. Теперь ему многое объяснилось в поведении любимой дочери. Если бы этот юноша был знатным! А вдруг это станет известно многим... Его, верховного жреца, засмеют. Его семья станет посмешищем при дворе. Этот Инар околдовал всех своими ясными глазами, умными и добрыми. Даже сыновья в восторге от него. Но выдать за него Тию! И в то же время давно забытое чувство от воспоминания собственных юношеских волнений вызвало у него глубокую жалость к дочери. Боги! Что он делает? Ведь у Тии такой прекрасный жених. Только она к нему совсем равнодушна. Скользит глазами, как по пустому месту. И как это он, отец, умудренный опытом, не понял раньше, что нельзя приближать к дому красивых молодых людей, когда в семье есть девушки-невесты. В словах коварного жреца не приходилось сомневаться. Ясно стало, что Яхмос и ему подставил ловушку, чтобы облегчить свое дело. Как же опасен его помощник... Он только теперь понял и поверил тем, кто раньше предупреждал его. Он у него в руках. Но нельзя допустить, чтобы изнеженная дочь была женой ремесленника, работала на зернотерке, стирала. Может быть, Яхмос и прав. И еще придется его благодарить за своевременное предупреждение.

Яхмос поглядывал на верховного жреца и опускал глаза, в которых искрились насмешка и торжество.

Побледневший, как полотно, Птахшепсес, наконец, пришел в себя.

— Откуда ты взял, что моя дочь увлечена скульптором?

— Я наблюдал это не раз. Она даже бледнела при виде Инара. Об этом и слуги твои говорят.

«Он даже знает, что говорят мои слуги. Вот даже как!» — думал Птахшепсес, все больше поражаясь.

— Неужели об этом есть разговоры в городе?

— Пока еще нет. Но они будут непременно. Ты должен их предупредить. Ты знаешь, что любовь не признает сословий. Тебе будет спокойней, если его не будет.

— Как не будет? Я ни в коем случае не соглашусь на казнь. Тем более что наш храм обязан ему лучшим своим украшением.

— Но в начале разговора ты, святой отец, сам предложил это, — ядовито напомнил Яхмос.

Птахшепсес устало возразил:

— Но я не знал причины его поступка.

Птахшепсес опять представил глаза дочери, когда она все узнает. Нет! Ради нее он должен смягчить участь Инара.

— Что же ты предлагаешь?

— Я согласен заменить казнь южными золотыми рудниками.

— Это одно и то же. Казнь — быстрая смерть, южные рудники — тоже смерть, только более мучительная и медленная. Заменим их каменоломнями Туры. Это суровое наказание.

— Так и решим, святой отец! — Яхмос низко поклонился.

— Девушку, сестру Инара, отпусти к родителям, если она не хочет быть жрицей.

— Будет сделано, как ты сказал, — скромно опустив глаза, ответил Яхмос.

— Где же сейчас Инар?

— Падая со стены, он разбился, сейчас лежит без сознания. Лечит его Джаджаманх. Как будет здоров, отправим в Туру.

Задумавшись, Птахшепсес слабо кивнул головой.

Яхмос удалился с довольной улыбкой.

Участь Инара была решена.

Вечером того же дня, когда Инара на носилках отнесли к врачевателю Джаджаманху, Яхмос, поразмыслив, отправился к непокорной пленнице.

Девушка не повернула головы на шорох его шагов. Так было всегда. Она смотрела на протекающий ручеек, плескалась в нем рукой и любовалась падающими каплями. За эту вереницу дней яркий цвет лица ее побледнел, она похудела и была задумчива.

Яхмос стоял, смотрел на нее и спрашивал себя, что привлекает его в этой гордячке? Ведь всего-навсего дочь ремесленника. Тети вскинула блестящие глаза, в них сверкнула ненависть. Может быть, вот этой ненавистью она и привлекает? Его, знатного богача, которого боятся все жрецы, женой которого согласится стать любая девушка в городе. Ну и что ж, что любая. Но он не может оторвать глаз именно от этой. Тети повернулась к нему спиной.

«Хорошо, — подумал Яхмос, — сейчас заговоришь иначе».

Он присел рядом на скамейку и неторопливо начал:

— Твой брат пробрался ночью в храм за сокровищами, но сорвался со стены. При падении он разбил голову и до сего времени не пришел в себя.

Тети со страхом и недоверием слушала жреца.

— Мой брат ничего дурного не может сделать. Я тебе не верю. — Но что-то в душе ее дрогнуло в предчувствии непоправимой беды. Яхмос холодно улыбнулся.

— По законам нашей страны он должен быть казнен.

Девушка вспомнила ночные шорохи, которые ее так пугали. Значит, Инар, пытаясь выручить ее, попал сам в беду. И этот человек приписывает брату ограбление храма? Стараясь быть спокойной, она проговорила:

— Если мой брат и попал в храм, то только в поисках меня. Ты сам это отлично знаешь. Если это так, ты обязан его освободить.

— Ты, девочка, плохо знаешь законы своей страны. Это еще не все. Он подслушал тайное совещание жрецов. Как только он придет в себя, он будет приговорен к казни как государственный преступник.

Только теперь Тети поверила. Весь ужас случившегося предстал перед ней. Она прежде подумала о горе стариков, потерявших сразу обоих детей, и о брате, который ради нее решился на опасный и бесполезный шаг. Теперь все зависело от этого коварного человека. С беспощадной ясностью девушка поняла, что ее положение, ее будущее не имеют никакой цены перед несчастьем, обрушившимся на брата. Она должна спасти его любой ценой. И она опустилась на песок перед жрецом:

— Спаси его, мой господин! Только ты это можешь. Сохрани его жизнь. Он сделал это ради меня. Мои родители не переживут такого несчастья. Клянусь Птахом, я буду твоей покорной рабой!

На губах Яхмоса была довольная улыбка. Тети стояла на коленях! Она умоляла! Настал час его торжества. Наконец, она была в его власти. Он любовался тяжелыми волнами ее черных волос, прикрывших плечи. Пушистые ресницы, как черные опахала, опустились на алебастровую бледность лица. Яхмос невольно подумал: «Верно, сама страдающая Исида не была прекраснее ее, когда оплакивала своего любимого супруга Осириса. О, святая Эннеада! Прости мне греховные мысли».