Большевики - Михаил Алексеев

Большов быстро протискался сквозь толпу и стал посредине.

— Здравствуйте, товарищи! — громко сказал он. — Это что ж вы здесь, бунтуете, что ли?

Появление его произвело необыкновенный эффект. Шум совершенно утих. Красноармейцы сконфуженно опустили головы.

— Да голодно, обуться не во что, обносились!

— Вошь заела! — стали раздаваться одиночные восклицания.

— Вошь заела, ха–ха. Какой барин! А ты на войне думаешь как? Думаешь как в 17 году, от железной дороги на версту не отходить в сторону! Вагонами вас возить? Пешком воевать не хотите? Печеньями кормить? Да еще баб что ли приводить — такие вы вояки.

Толпа молчала.

— Стыдно, товарищи, совестно. Недостойно красноармейца. Своего командира не слушаетесь.

— Как не слушались, — заявил один голос. — Очень даже слушались. Только у нас теперь митинг. Разве мы не понимаем!

— Ну, а если митинг, нечего запутываться здесь. Нечего реветь белугами. Нельзя всем сразу галдеть. Не стадо гусей.

— Откуда, Большов? — спросил его военный, стоявший с ним в центре толпы. Он обернулся к Михееву, и Михеев узнал в нем помощника командира батальона «Вохр», которого он видел как–то в городе. Он был бледен и взволнован. Девичье лицо его побледнело.

— А я из отряда. От командира с приказанием — выступить вам для слияния с батальоном немедленно.

— А как же орудия?

— А вот будем тащить лесом. Там у дороги двести человек партизан с топорами и пилами.

Радость разлилась на лицах красноармейцев.

— Отдавай приказ, тов. Старкин. Пусть подготовятся к дороге. До захода солнца мы еще сумеем часа три выгадать времени. Надо спешить.

Старкин отдал распоряжение — прикрепить канаты к орудиям и снарядным ящикам, а также раздать все продовольствие на руки. Потом он подошел с Большовым к Михееву.

— Хорошо что выручили, — улыбаясь сказал он. — А то мои ребята не на шутку бунтовать решили. Все–таки я обвиняю в этом командира батальона. Почему до сих пор не установили с нами связи? Тут на днях мы задержали одного крестьянина, так он нам рассказал, что вас всех до одного изрубили казаки еще неделю назад. Ну, это и подействовало на ребят.

Под говор, крик и смех, стали тащить по лесу орудия. Люди держались за канаты и волокли прыгающие и звенящие по корням зеленые пушки и зарядные ящики. По лесу раздавались крики: «Эй, правей! Левей! левей! — Так, прямо».

Возле каждого орудия и зарядного ящика суетилось по 30–40 человек. Красноармейцы распоряжались партизанами. Те им безропотно подчинялись. Впереди орудий, шагах в 50‑ти, шла цепь партизан, выискивающая удобопроходимые места для орудий. А еще впереди их шли проводник, Большов, Старкин и Михеев. Шествие двигалось причудливыми изломами. Иногда приходилось делать большие крюки от одного края разведчиков к другому.

— Тута пройдет! — кричал разведчик партизан, и, если ближайший разведчик молчал, то орудия тянули к подавшему сигнал.

Тащили посменно, до наступления темноты. Лес был редкий и отряд сделал около восьми верст без особых затруднений, и только всего один раз вышла заминка. Разведчик подал сигнал, что путь свободен, а не заметил впереди болотце. Чуть было в болотце орудие не вкатили. Еле удержали с горки. Пришлось орудие тянуть обратно и искать обходного пути. Когда стемнело, устроились на ночлег прямо между деревьями. Выставили караулы. Впроголодь закусили и, не зажигая огней, легли спать. Среди синей мерцающей тьмы то вспыхивали, то гасли в разных местах поляны огоньки цыгарок.

В потемках, где–то неподалеку, стали громко говорить два голоса. Один хриплый, басистый, а другой звонкий, задорный.

— Чего там? Нешто мы не понимаем? — хрипел бас. — Чего уж тут говорить, эх‑х.

— Понимаешь, а говоришь непутевое, — звенел молодой голос.

— Да ты пойми, малец, землица–то, что милая жена, — так и тянет. Особливо теперь. Хлеба скоро преть начнут на корню. А ты думаешь мне не жалко. Вот и ропчешь. О, господи!

— Ну, чем тут Советская власть, скажи к примеру, виновата?

— Покою нет. Вот ты это и пойми, малец. А разве так можно, чтобы хлеб прел? Власть должна быть крепкая… Чтобы порядок был — вот, что я говорю. А ты понимай.

— Дак, а ежели генерал прет сюды, дак что ты, к примеру сказать, делать будешь, а?

— Помириться надоть… И покойнее будет.

— Эх, дурак ты, дурак, дядя, — вот что! Дак тогда же землицу, что у тебя, отберут… и шомполов всыпят.

— А може и не всыпят… Сказывали, что он не берет земли.

— Сказывали… А ты и раззяв рот. А чего в отряд ушел–то?

— Да скотину забрали… Да бог с ней, со скотиной–то. Вот, скажем, к примеру, урожай гниет. А ты говоришь — Советская власть.

— Замолчите, сороки, — неожиданно заревел третий голос. — Ишь, раскаркались. Спать надо, а не авкать по–собачьи.

— Ладно, без тебя знаем, — огрызнулся молодой голос. Но разговор все–таки прекратился.

Ранним утром отряд тронул в дальнейший путь. Чем глубже отряд уходил в лес, тем труднее становилась дорога. Местами мешали пески, приходилось под колеса вставлять бревна. Стали по пути попадаться труднопроходимые овраги, низкие сырые места, заросли молодняка и кустарников. Много раз до полудня брались партизаны за топоры и вилы. И всего к полдню прошли около пяти верст. Михеев и Большов нервничали. Послали разведчиков, чтобы они лучше заранее прощупали дорогу. Через час разведчики вернулись и сообщили, что дорога такая же, какую они прошли утром.

— К вечеру пройдем не больше 5–6 верст, — сделал печальный вывод Большов. — Этак мы, пожалуй, к завтрашнему вечеру не доберемся к стоянке.

Через несколько минут отряд снова двинулся в мучительно–трудный путь. И со вчерашнего вечера и до ночи он сделал всего не многим больше полпути.

А следующий день путь был еще труднее. Приходилось чуть ли не на каждом шагу делать прорубки, подкатывать бревна. К вечеру все партизаны страшно устали и еле держались на ногах. Всего, по словам проводника, отряд сделал около 7 верст.

— Восемь да шесть, да семь — двадцать одна верста, — подсчитал Большов. — Этак мы и завтра не успеем. А ведь уже будет четвертый день в отлучке. Боюсь, как бы уже там не началась стрельба без нас.

— И похоже на это, — говорил Михеев: — мы находимся на расстоянии 10–8 верст от стоянки, а между тем ни человека до сих пор не встретили на пути. Похоже, что отряд свернулся в кулак.

— Я сейчас пошлю связных в штаб.

— А доберутся ли без проводников? Кругом болота, трясины.

— Нужно попробовать.

Отрядили десять хорошо вооруженных партизан в разведку.

Во главе их поставили красноармейца, хорошо знавшего дорогу. Но связные ни ночью, ни утром не вернулись назад.

К полудню, когда орудия уже были в трех верстах от Ивановской топи, между деревьями стали доноситься отдельные винтовочные выстрелы. Когда отряд снова тронул батарею, из штаба прискакал на взмыленной лошади связной, с приказанием спешить как можно скорее. Не отдохнувши как следует, отряд спешно пошел в путь. Но теперь уже по всем сторонам его шли цепи стрелков, Двигались страшно медленно. Местами приходилось строить большие мосты из бревен — до того была ненадежна зыбкая почва. А где–то неподалеку все разгоралась стрельба. К частым переливам винтовок, стала примешиваться трескотня пулеметов. Все партизаны были напряжены и вели работу почти молча. Неподалеку, слева послышалась стрельба. То боковая цепь охранения батареи завязала перестрелку с казаками. Но болота были пройдены, и зеленые орудия с зарядными ящиками, уже громыхали на песчаном сосновом косогоре перед стоянкой.

Михеев и Большов поднялись на бугор.

— Мы отрезаны от отряда, — закричал Большов. — Вы слышите, над нами свищут пули и, видите, вот впереди по поляне разбросалась спиною к нам цепь белых?

Большов быстро приказал отряду рассыпаться цепью вокруг орудий. Возле орудий он поставил пулемет.

— Не стреляйте без моего свистка, приказал он цепи.

У орудий Старкин, Михеев и Большов устроили минутное совещание.

— Нужно пойти в атаку с тылу, — предложил Большов.

— Еще вопрос, сколько их. — Старкин поморщился. — Мы не можем рисковать орудиями.

— Товарищи! — предложил Михеев, — нужно пустить в дело орудия. Они нагонят на них панику. Наши же ободрятся. А потом можно будет предпринять атаку. Давайте спешить!

— Я думаю, что лучше не пускать в ход орудий, — начал Большов, но его прервал Михеев.

— Я приказываю! — сказал он. — Разговаривать некогда! Прошу повиноваться!

Старкин отдал стоявшему около командиру батареи немедленное приказание расставить орудия так, чтобы они поражали всю поляну и вдоль и поперек и по сигналу бить картечью по неприятелю; Большов же побежал к цепи, созвал в кружок отделенных командиров и командиров взводов, чтобы подготовить атаку.