В конечном счете - Жорж Коншон

Вот что хотел бы сказать Марк. Вот что он должен был бы сказать. Он знал, что, если бы у него хватило на это воли, он вновь обрел бы душевное спокойствие и веру в себя. Но, положа руку на сердце, он не мог не признаться, что у него не хватает на это воли.

Если бы он это сказал, он имел бы право на понимающую улыбку Леньо-Ренге. Он оказался бы в числе действительно безупречных людей, людей высокой морали.

Но он не был человеком высокой морали. Он был человеком компромисса. Десять лет своей жизни он потратил на то, чтобы стать человеком компромисса. Десять лет своей жизни он потратил на то, чтобы подготовиться к мысли, что ему следует принять этот чек. Десять лет своей жизни он потратил на то, чтобы научиться не быть дураком.

Но хотя могло показаться, что он обманывался на свой счет, что он нисколько не сожалел о том, что не принадлежит к людям высокой морали, и принял эти деньги как чаевые, считая это вполне естественным, те, кто так думал, глубоко заблуждались. Марк всегда был даже слишком щепетилен во всем, что касается денег. Он то преуменьшал, то преувеличивал их значение, но никогда не смотрел на них просто. Это был прочный комплекс. Здесь играли роль primo, четырнадцать тысяч четыреста двадцать восемь франков, в растрате которых когда-то обвиняли его отца, secundo, тот факт, что с ранних пор деньги для него олицетворялись Женером и его окружением. Tertio, его отношения с Женером, которые всегда имели под собою денежную почву, всегда получали денежное выражение. Играли роль и менее ясные факторы. Однажды ему сообщили, что его вызовут в следственную комиссию, которая расследовала некоторые спекуляции. Он твердо решил ничего не скрывать, по крайней мере из того, что ему достоверно известно, и не его вина, что его так и не вызвали. Таким образом, он чуть было не стал человеком высокой морали. Но когда, например, шофер такси не мог дать ему сдачи, он досадовал на свою глупость и либо говорил: «Возьмите все», либо бегал из кафе в кафе с бумажкой в руке, как будто его честь зависела от того, разменяют ли ему эту бумажку. Он не раз говорил себе, что ему нужен хороший психоаналитик.

Кристина Ламбер вошла, когда он болтал с Ле Руа. На ней было очень красивое платье — первое дорогое платье, которое она купила себе, когда поступила к Драпье и стала получать семьдесят пять тысяч франков, подумал Марк и спросил себя, надела ли она это платье для него или для того, чтобы хорошо выглядеть на заседании совета. Она сначала пожала руку Ле Руа, а когда повернулась к нему, он спокойно встал и поцеловал ее в губы.

— Черт возьми, — сказал Ле Руа, — у меня, должно быть, идиотский вид! У меня всегда в этих случаях такой идиотский вид, будто я с луны свалился. Я никогда ничего не замечаю. Оказывается, есть важные новости.

— Чертовски важные, — сказал Марк.

Кристина покраснела, и Марк нашел, что она очаровательно краснеет. Он прижал ее к себе, но она почти тут же высвободилась.

— Порицание — вот и все, чего я добилась, — сказала она.

— Я так и знал, — сказал Марк. — Я ведь вам говорил.

— Ничего, — сказал Ле Руа. — Пока вы не получили трех порицаний, не стоит беспокоиться. Увольняют только после третьего.

— Я знаю, — сказала она. — Да это и не так уж важно. Я, наверное, уйду из этого банка.

— Я тоже так думаю, — с улыбкой сказал Марк.

— Вы… Я понимаю, — проговорил Ле Руа. — Кажется, я должен пожелать счастья вам обоим?

— Да, — сказал Марк. — Вот именно.

— Желаю вам счастья, — сказал Ле Руа проникновенным тоном. — Я люблю Марка. Это звучит банально, но это правда. Я люблю его всей душой. Он прекрасный человек.

— Не трудись это доказывать, — сказал Марк. — Я думаю, она склонна тебе поверить. Она тоже прекрасная девушка. Мы оба прекрасные люди и вполне довольны друг другом.

— Да, да. Она была изумительна. По правде сказать, я не думал, что вы это сделаете.

— Она это сделала, хотя это было для нее еще труднее, чем ты думаешь.

— Я тоже хотел бы уйти.

— Я знаю, — сказал Марк.

— Мне бы следовало отослать то письмо. И заметь, я готов был это сделать! Но, черт возьми, кто это сказал, что в тот день, когда человек женится, он теряет девять десятых своего человеческого достоинства? Это ужасная глупость: если бы у меня оставалась одна десятая моего человеческого достоинства, я наверняка ушел бы отсюда. Скорбите, скорбите о тех, кого самые законные привязанности держат в аду.

— Это не ад, — сказал Марк, — а всего лишь чистилище, и оно так хорошо устроено, что проходит много лет, прежде чем замечаешь, что это не рай.

Они пожали друг другу руки. В последнюю минуту Ле Руа удержал Марка за рукав.

— Я хотел бы тебя обнять, если ты ничего не имеешь против. Ты воплощенное человеческое достоинство.

— Не думай так, — сказал Марк. — Не думай так…

Марк крепко держал Кристину за локоть, как держат за руку ребенка в темноте. Они, не обмениваясь ни словом, шли по коридорам. Марк здоровался со служителями; у Кристины был слегка растерянный вид, и она еще ни о чем не решалась его спрашивать.

В лифте он опять не мог удержаться, чтобы не поцеловать ее. Это предвещало настоящую страсть.

В холле он сказал ей:

— Знаете, сколько он мне выписал?

— Нет.

— Два миллиона. Два миллиона с лишним.

Он с минуту помолчал, чтобы дать ей время спросить, принял ли он эти деньги. Он боялся, как бы она не задала ему этот вопрос, но, с другой стороны, даже желал этого.

Однако он был все же не так простодушен, чтобы думать, что если она не задает его, значит он и не приходит ей в голову.

— Вы ни о чем не жалеете?

— Нет, — ответила она. — Ни о чем. Уже много лет я не была так счастлива.

— Сколько лет?

— Не знаю. Как странно, ведь мы виделись каждый день.

— Да.

— Когда я солгала, я уже любила вас.

— А! — проронил он и выжидательно посмотрел на нее.

— Вы и я… Я считала это невозможным. Я была в вас влюблена с самого начала.

— Сколько раз вы были влюблены?

— Один раз. Один-единственный, и…

Когда они вышли, сквозь туман весело поблескивало солнце. Марк увидел Бетти Женер, выходившую из такси. Она бросилась к нему. Она разыскивала его повсюду. Она приехала с улицы Газан.

— Познакомьтесь, пожалуйста, — сказал Марк. — Мадемуазель Ламбер. Мадам Женер.

Бетти, казалось, не слышала.

— Поедемте, — сказала она. — Вы должны поехать к нему.

— Думаю, что не смогу, — сказал Марк.

— Почему? Почему вы не хотите мне верить?

— Чему верить? — спросил Марк.

— Он… Вы ведь знаете, что я никогда не лгу. Вы ведь знаете, что я говорю это не для того, чтобы вы… Что с ним случилось вчера вечером? Скажите мне, что с ним случилось? Хотя нет, нет, что это может изменить? Поедемте, прошу вас!

— А что произошло вчера вечером? — спросил Марк.

— С ним случился удар. Почти сразу же, как он вернулся домой. Я его застала в его кабинете. И все из-за вас, я знаю, что из-за вас! Я всю ночь боролась за его жизнь. Неужели вы не понимаете, что должны приехать к нему, хотя бы из жалости?

— Простите, — сказал Марк, — он просил меня приехать?

— Он умирает. И теперь вы боитесь его видеть?

— Нет, — сказал Марк. — Но он просил меня приехать?

— Нет, и это самое плохое! Зачем вы довели его до такого состояния? Что вы ему сделали?

— Ничего. Я здесь ни в чем не повинен.

— О, я понимаю! — сказала она. — Все дело в вашей гордости, в вашей глупой гордости.

— Моя глупая гордость здесь ни при чем, — сказал Марк. — Боюсь, что он сам теперь не может меня видеть.

— Марк, — сказала она, — что бы ни произошло между вами, я умоляю вас поехать к нему!

— Нет, я не поеду. Я понимаю ваши чувства. Ведь я его любил. А вы…

Марку хотелось сказать: «А вы тоже не смогли устоять перед его обаянием. Даже вы, женщина, как какой-нибудь Кавайя, поддались тонкому обаянию этого немощного старика!» Но он сказал только:

— А вы и теперь его любите.

Она была очень бледна и подавлена. Запахивая воротник мехового манто, она сказала:

— Почему вы его ненавидите? Что вам сделал этот несчастный человек? Вы знаете, зачем он поехал к Драпье вчера вечером, почему он унизился до того, что попросил Драпье принять его? Знаете, почему?

— Да, прекрасно знаю.

— Вы можете мне это сказать?

— Да. Но предпочту не говорить.

— Тогда я вам это скажу. Брюннер сообщил ему, что вам собираются дать какие-то гроши, и он поехал сказать Драпье, что это было бы позором для банка и что если Драпье не выплатит вам приличного вознаграждения, то он, Женер, сам это сделает.

— Из своих собственных средств?

— Да.

— Не думаю, что бы он это сделал.

— За эти слова, Этьен, вас мало убить! В последний раз спрашиваю, вы поедете?

— Нет, — сказал Марк.

— Я вам этого никогда не прощу!