«Ворон» - Михаил Ахманов

Ван Мандер, попыхивая трубкой, с одобрением взглянул на сундуки.

— Взяли, как никогда, — пробормотал он. — И дележ был честный… Все-таки уважает орден вольных охотников! Тут моя лавочка в Амстердаме, а для других — что пожелается: бабы, камзолы с кружевами и спиртное бочками… — Оторвавшись от созерцания сундуков, шкипер повернулся к де Пернелю: — А ваш магистр как потратит свой доход? Храм построит или новый бастион?

— Деньги пойдут на богоугодные дела, — сообщил рыцарь. — Прежде всего на выкуп христианских душ, что истомились в плену у неверных. За это золото можно тысячи спасти и заслужить себе райское блаженство!

Тегг поерзал задом о пушечный ствол:

— Мы своих в Алжире тоже могли бы выкупить. Что скажете? Ты, Мартин, и ты, Абдалла?

— За один сундук можно скупить весь алжирский невольничий рынок, — подтвердил Деласкес. — Если угодно дону капитану.

Серов поворочал головой и с сомнением хмыкнул.

— Дону капитану не угодно, — истолковал эти звуки Сэмсон Тегг. — Дон капитан понимает, что, если выкупать у Карамана Шейлу и Стура с парнями, тот догадается, что за пташек к нему принесло. Мы его шебеку потопили, Джербу взяли и гонялись за этим гадом от Эс-Сувейры до Туниса… Пойдет он к дею и нас продаст. Золото отнимут, а наши головы будут торчать на пиках у ворот касбы… Верно я говорю, капитан?

— Верно, — согласился Серов.

— Можно действовать через посредника, — предложил де Пернель, ткнув пальцем в карту. — Тут, в Алжире есть французские купцы и братья-монахи трех-четырех орденов. Все они способствуют выкупу единоверцев.

Серов снова хмыкнул. Купцы, монахи… Именно эти ублюдки и заложили трижды дона Мигеля!

— Твое предложение, рыцарь, капитану не нравится, — снова пояснил Тегг. — Мы привыкли брать, а не платить. Это что же такое! Взяли золото у сарацин, — тут он грохнул в сундук тяжелым морским сапогом, — и им же возвращаем! Это… это…

— …Безнравственно, — подсказал Серов и процитировал на английском бессмертные строки поэта: — Все куплю, сказало злато, все возьму, сказал булат… Я — за булат!

Выручить своих ему очень хотелось, а за Шейлу он бы голову отдал. Но хотелось еще и другого — увидеть, как Одноухий болтается в петле, как меркнут его глаза, как вываливается язык… Он ненавидел его больше, чем Эдварда Пила, едва не отнявшего когда-то и Шейлу, и корабль. Во всяком случае, Пил был уже мертв, а Караман — еще жив.

Его глаза скользнули по лицу Абдаллы и остановились на Деласкесе:

— Если мы натянем халаты и придем на бригантине в Алжир, это вызовет подозрения? Если будем все в чалмах, будем славить Аллаха и представляться магрибскими разбойниками? Конечно, на османов и арабов мы не похожи и языков их не знаем, но вид у нас что ни на есть пиратский. Что сделают стражники дея?

— Ничего, синьор, — сказал Деласкес. — Ничего, если вести себя по-умному.

— Дать бакшиш портовому начальству и городским стражам?

— Нэпременно тэм и другим, — заметил Абдалла. — Одна рука в ладоши не хлопат.

— Кроме бакшиша нужно кое-что еще. — Деласкес погладил бороду, коснулся медной серьги в ухе. — Мессир капитан не похож на магрибца или турка, не знает их речи, но это ничего — среди разбойников есть греки и сардинцы, сицилийцы и испанцы, даже люди из Франции, Голландии и Англии. Те, кто отринул Христа, признал Аллаха и вышел в море грабить бывших соплеменников.

— Ренегаты, — процедил сквозь зубы де Пернель. — Презренные ренегаты!

— Да, так их называют, — согласился Мартин Деласкес. — Вы, мой капитан, можете надеть халат и чалму, стать французом-ренегатом и смело плыть в Алжир. Это никого не удивит, если вы будете иногда заглядывать в мечеть и хотя бы раз в день творить намаз. Вы знаете, что это такое?

— Знаю и умею, — отвечал Серов, вспоминая чеченскую службу. — Ополоснуть лицо и руки, встать на колени, повернуться к Мекке, почаще кланяться и бормотать «иншалла». Нет проблем!

— О! — Казалось, Деласкес поражен. — Простите мое любопытство, сэр… Сыновей французских маркизов и этому учат?

— Только незаконных — так, на всякий случай. Мало ли в какую передрягу попадешь…

Тегг захохотал, ван Мандер ухмыльнулся, и даже по суровому лицу де Пернеля скользнула усмешка.

— Я надеюсь, Мартин, — произнес Серов, — что вы с Абдаллой научите полсотни наших молодцов, как творить намаз и как вести себя в мечети.

— Нет, мессир, с пятьюдесятью это не получится, хотя я рад вам услужить. Вы не знаете турецкого и арабского, но Абдалла и я будем вашим языком и вашими ушами. Но еще пятьдесят ренегатов будут, конечно, подозрительны.

— Согласен, — кивнул Серов, переглянувшись с Теггом. — Дюжина ренегатов должна раствориться среди людей арабского происхождения — например, мальтийцев. Сколько их сейчас на наших кораблях?

— Не меньше чем две сотни рыл, — сообщил второй помощник. — Те еще головорезы! Думаю, тридцать-сорок наберем, из самых надежных… — Он почесал грудь под камзолом и добавил: — Жаль, Фарука нет… Он бы сейчас пригодился.

Фарук был турком, коего неведомыми путями занесло в Вест-Индию. Он плавал с капитаном Бруксом лет пять или шесть и погиб во время смуты в Пуэнте-дель-Оро, когда Эдвард Пил поднял мятеж.

— Жаль, — подтвердил Серов. — Придется Хрипатому турка играть. Я возьму его со всей ватагой… — Он посмотрел на Тегга. — Обойдешься без боцмана, Сэмсон?

Тот кивнул:

— Моя задача, капитан?

— Будешь месяц болтаться у берега со всей флотилией и ждать нас. Полагаю, мы справимся раньше — месяц это условный срок. Плыви на запад к Орану, плыви на восток к Ла-Калю, пускай на дно магрибские шебеки… Сезон охоты начался, не заскучаешь!

— Тут большое расстояние, — молвил ван Мандер и провел пальцем вдоль алжирских берегов. — От Орана до Ла-Каля четыреста миль, и, плавая туда-сюда, мы можем вас не встретить. Нужно договориться точнее.

— Хорошо. Раз в десять дней заходите в Ла-Каль. Если не встретимся в море, мы будем там вас ждать. — Серов повернулся к де Пернелю. — Это ведь французский город?

— Да, маркиз. Там большой гарнизон и есть отряд нашего Ордена. Магометане туда не сунутся.

— Хм-м… есть орденский отряд… — протянул Серов. — А что в Алжире? Найдутся там верные ордену люди? Ваши лазутчики?

Де Пернель потупил взгляд:

— Не знаю, клянусь Святой Троицей… секретное дело, мессир капитан… Я военачальник, предводитель рыцарей и солдат, а лазутчики не по моей части.

— Поговорите, друг мой, с великим магистром. Мы будем нуждаться в помощи — надеюсь, очень небольшой. Необходим человек, который знает, где поместье Карамана, и, может быть, проводит нас к его усадьбе. За эту услугу я его вознагражу. Щедрей, чем король Франции!

Рыцарь кивнул:

— Я сделаю это. Я поклялся Святой Троицей, что кое-какие секреты мне неведомы, и это воистину так. Однако не сомневаюсь, что в Алжире найдется не один десяток тайных христиан, которые служат Господу нашему и ордену. И потому мессир де Рокафуль в точности знает, что у алжирского дея на ужин и с какой наложницей он развлекается ночью.

— Ценные сведения, но о Карамане мне такие подробности не нужны, — промолвил Серов. Потом спросил: — Есть, очевидно, слова, которые надо сказать лазутчику? Секретные пароли?

— Да, разумеется, и я произнесу их в нужное время и в нужном месте, — заверил его рыцарь. — Вы ведь понимаете, мессир, что я вас не оставлю, а пойду с вами. Не только потому, что связан клятвой, есть и другая причина: я испытываю к вам искреннее расположение.

«Открыт и честен, как всегда», — подумалось Серову. Он стиснул руку рыцаря в знак молчаливой благодарности и произнес:

— Вы одарили меня своей дружбой, и это значит, что Бог милостив ко мне. Спасибо всем. Совет закончен.

…В ту ночь он долго не мог уснуть — пришли воспоминания о прежней жизни, о семье, приятелях, знакомых девушках, еще не появившихся на свет, о времени, которое он все еще считал родным. Но было ли так на самом деле?.. С новой реальностью, с ее событиями и людьми, его уже связали нерасторжимые узы; они крепли день ото дня, оттесняя прошлого Серова на задворки памяти и все яснее намекая, что он не притворяется корсарским капитаном, супругом Шейлы Брукс и мстителем Сирруллой, он и есть капитан и корсар, муж чудесной женщины и мститель за свое поруганное счастье. Острое сознание того, что иного нет и не будет, пронзило Серова. Может быть, подумалось ему, он преуспеет на государевой службе, станет генералом или адмиралом, получит титулы и поместья, и жизнь его прервется на поле брани или в глубокой старости, в кругу детей и внуков. Но как бы ни повернулась судьба, здесь его мир, его отчизна, и дом, который он построит в питерских болотах или подмосковных рощах, станет для него родным. Другого не будет никогда.

Он уснул, и во сне пришли к нему люди, пропавшие в безднах времени, — врач Евгений Штильмарк, журналист Максим Кадинов, Игорь Елисеев, несчастный всезнайка, Фрик, Ковальская и все остальные, кого он пытался найти, да так и не нашел. Обступив Серова, они глядели на него, и на их лицах блуждали смущенные улыбки. Это удивляло, и удивление длилось, пока издатель Добужинский не сказал: «Мы виноваты, Андрей, все перед тобою виноваты… Мы — причина того, что ты здесь очутился. Не было бы нас, ты бы жил-поживал по-прежнему в Москве, в своем законном веке, ловил мошенников, а о пиратах читал бы только в книжках… Ты уж нас прости, Андрюша!»