Украденная дочь - Клара Санчес

— Извините, вы кого-то ищете?

Я обернулась с таким ошеломленным видом, как будто за кем-то шпионила и меня в этом уличили.

— Я договорилась о встрече с хозяйкой этого дома, но мне почему-то не открывают дверь…

Передо мной стояли мужчина и женщина, обоим — лет по шестьдесят. Мужчина был одет в рабочий комбинезон, а женщина — в джинсы и серый свитер. Она держала в руке ключ, который неторопливо вставила в замочную скважину. Эти люди работали у «роковой женщины»: мужчина ухаживал за ее садом, а женщина — за домом.

— Я принесла биологические продукты, которые она заказала.

— А-а, ну да! — закивала женщина. — У нее такого добра полный дом.

— Ну и хорошо, — сказала я, думая, что не стоит ввязываться в разговор на данную тему. — Если вас не затруднит, скажите ей, что я приходила и приду еще раз, когда смогу. Мне сюда очень далеко ехать.

— Ты приехала не на автомобиле? — спросил мужчина, озираясь по сторонам.

Я отрицательно покачала головой и взяла свой чемоданчик, который до этого поставила на тротуар.

— У меня на дорогу туда и обратно уходит все утро, — сказала я, интуитивно чувствуя, что нужно попытаться вызвать у этой парочки чувство сострадания.

— По правде говоря, она была без ума от этих штучек, но пользовалась ими мало.

— Была? — удивленно переспросила я.

— Да, была, — кивнул мужчина. — Не переживай, она не умерла. Просто… просто мы не знаем, когда она вернется. И неизвестно, сможешь ли ты ей еще хоть что-нибудь продать.

— В прошлый раз она возила меня на «мерседесе» на встречу. Она для меня больше, чем просто клиент. Она заболела? Где я могу ее найти?

Женщина повернула ключ и открыла дверь. Потом жестом показала, чтобы я проходила во двор. Обстановка во дворе была невеселой — такой, как будто жизнь здесь подошла к концу. На стульях валялись сухие и зеленые листья, такие же листья плавали на поверхности воды в бассейне. Светло-красные плитки были забросаны кое-где комочками земли. Казалось, что с того момента, когда «роковая женщина» помахала мне на прощание в окошко своего автомобиля, в этом саду прошло несколько лет со всеми их сезонами.

— Не знаем, получим ли мы когда-нибудь за это плату, однако считаем своим долгом чуть-чуть здесь прибрать.

Мы все еще стояли перед входом. Фасад дома и все вокруг него было похоже на заброшенную декорацию для какого-то фильма.

— Соседи неодобрительно относятся к тому, что произошло. Если она возвратится, они от нее отвернутся, — сказала женщина, делая несколько шагов по дорожке, усыпанной опавшей листвой.

Я пошла вслед за ней и остановилась тогда, когда остановилась она. Мужчина начал осматривать растения и отламывать сухие веточки своими узловатыми пальцами.

Было очевидно, что женщина горит желанием рассказать о том, что же все-таки произошло, но я не стала ее расспрашивать, чтобы не показаться чрезмерно любопытной.

— Она в тюрьме «Алькала-Меко». Как-то раз, когда она приехала домой на своем автомобиле, ее уже ждали полицейские.

Я моментально всем своим существом почувствовала, что речь идет как раз о том дне, когда она ездила со мной в школу и вела себя очень странно. Моя собеседница, по-видимому, заметила, что я побледнела. Чувствуя, как слабеют ноги, я присела на скамеечку, покрытую мозаикой.

— Да, именно так, — сказала женщина, становясь передо мной. — Мы от этого очень пострадали, но все к тому и шло. У этой женщины не было тормозов, ей всегда всего казалось мало. — Она посмотрела на окна второго этажа. — По всей видимости, она попыталась его убить, однако всего лишь оставила лежать без сознания с впечатляющей дыркой в голове, а когда она вернулась, чтобы избавиться от тела, ее уже ждала полиция. Он сейчас в больнице в довольно тяжелом состоянии. Мы не знаем, женаты ли они, но, как нам кажется, хозяин дома — он. Через несколько дней мы поедем его навестить, потому что сюда к нему не приезжали ни друзья, ни родственники — в общем, не приезжал никто.

Я на прощание хотела было подарить ей образцы кремов жемчужной серии, но, подумав, что мне не понравилось то, что она сказала о «роковой женщине», я их ей не дала. Просто поблагодарила — и все.

Я не стала вызывать такси, причем не только из-за того, что ничего не продала. Новость, которую я узнала, так сильно меня взволновала, что я почувствовала потребность пройтись пешком, чтобы поубавить адреналина в крови. «Роковая женщина» оказалась способной убить человека, после чего подвезти меня на автомобиле, подождать в течение довольно долгого времени, немножко всплакнуть, наврать мне что попало и затем вернуться в свой дом, где, как она думала, лежит уже холодный труп мужчины, ставившего ей синяки, — который, может, был ее мужем, а может, и нет, — чтобы тем или иным способом избавиться от этого трупа. Возможно, она размышляла о том, как от него избавиться, когда ждала меня у входа в школу. Она стояла в то ясное утро под лучами солнца, курила и перебирала в голове различные варианты своих дальнейших действий. Ей даже могло прийти в голову закопать покойника в саду. Судя по словам прислуги, у него, похоже, практически не было ни друзей, ни родственников. «Роковая женщина» в течение нескольких часов наслаждалась удивительным ощущением свободы.

Мне ужасно захотелось поехать в больницу к маме и рассказать ей обо всем, и я мысленно поблагодарила «роковую женщину» за то, что она своим поступком дала мне возможность отвлечь маму от ее забот и переживаний, — точно так же, как она отвлекла и меня от моих забот и переживаний, потому что проблемы «роковой женщины» в чем-то показались мне еще более жуткими, чем проблемы нашей семьи.

Мама объяснила мне, что необходимо купить, чтобы пришить к чемоданчику длинный ремень, позволяющий носить его через плечо. Так мне будет легче. Еще мама, прищурив глаза, добавила, что ей ужасно хочется выйти из больницы и снова начать работать. «Начиная с сегодняшнего дня очень многое изменится, потому что мы не можем быть заложниками своего прошлого всю оставшуюся жизнь», — сказала она. Я поцеловала ее и открыла чемоданчик, в котором у меня лежали золотая и алмазная серии продуктов, два пакета водорослей «Нори» и несколько баночек с различными мазями. Я рассказала маме, что не смогла отдать этот заказ «роковой женщине» и что я ездила к ней утром, потому что занятия в университете у меня теперь проходят во второй половине дня. Мама слегка испуганным взглядом поискала среди моих вещей учебники. Она ни за что на свете не хотела осознавать, что я ее обманываю. Она не хотела, чтобы я разрушила ее представления обо мне как об идеальной дочери.

— Уже началась практика. Мне нет необходимости носить с собой учебники и даже конспекты. Это самая интересная часть учебы.

Ее взгляд снова стал обычным. Она всегда была готова закрыть глаза на что угодно, если ей предъявляли соответствующее алиби.

— Так ты не оставила заказ у нее дома?

Я, отрицательно покачав головой, присела на край ее кровати.

— Понимаешь, когда я приехала к ней домой, то оказалось, что…

— Невероятно! — воскликнула мама и даже слегка приподнялась на постели. — В тюрьме «Алькала-Меко», наверное, еще хуже, чем в этой больнице. Убить кого-то — это самое худшее, что может сделать человек в своей жизни… Если сможешь, съезди ее навестить. Я готова поклясться, что она хороший человек и у нее имелись серьезные основания для такого поступка.

Я придерживалась такого же мнения. Эта женщина импонировала мне гораздо больше многих других людей, которым никогда даже в голову не приходило кого-то убивать. Тот факт, что она попыталась прикончить своего мужа, не мог вытеснить из моей памяти чудесные воспоминания о том, что она покупала кремов на полмиллиона песет и была со мной очень любезна.

Вечером я рассказала обо всем этом отцу, однако он слушал меня невнимательно, вел себя рассеянно и немного нервничал. За ужином он ел очень много, даже слишком много, и пришлось сказать, чтобы он остановился, если хочет, чтобы у нас в доме осталась какая-то еда на ближайшие дни.

Я спросила отца об Анне. В последнее время именно он чаще всего виделся с ней, потому что они частенько сталкивались в больнице, потому что они встречались ради того, чтобы отец немного отвлекся от своих проблем, потому что Анна была лучшей подругой моей мамы или потому что… Я задавалась вопросом, а не влюбился ли он в Анну в попытке избежать психического напряжения, вызванного сложившейся в нашей семье ситуацией? Почему же он тогда так много ест? Разве не принято считать, что любовь приводит к потере аппетита? Возможно, его нервозность и неумеренный аппетит были вызваны неприятностями на работе и вообще всеми теми проблемами, с которыми он сейчас сталкивался. Меня ведь тоже заставляли понервничать затеянные мною поиски призрачной сестры.