Электра - Дженнифер Сэйнт

ей это стоит, я видела – по мечущимся, оглядывая пространство в поисках опасности, глазам. Если, помимо Синона, на берегу остались дозорные, что сделают они с Еленой, обнаружив ее тут, беззащитную? Привидевшийся домик испарился, и на меня опять низверглась действительность. Дыхание перехватило. Я сама испытала ее заразительный страх, ощутив натиск тысячи зорких глаз, незримое присутствие безмолвной армии, выстроившейся против нас, ожидая удобного случая.

Она была права. Мне не добраться до ближайшего селения – все деревни по соседству греки сровняли с землей. Умирать тут одной не хотелось. Оглянувшись в последний раз на пустынный берег и притихшее море, я пошла по песку за Еленой. Если смерть и в той стороне, и в этой, что делать? Куда идти? И кто нам теперь поможет?

Мой брат Гектор был защитником и хранителем Трои, пока не сразил его Ахилл. Задумавшись над этим, я приостановилась, замерла на миг, не обращая внимания на раздосадованную Елену.

Гектор, царевич троянский, мертв.

Кроме меня, городу теперь надеяться не на кого.

Я одна предвижу угрозу, одна знаю, когда и от чего падет Троя. Не просто так Аполлон наградил меня проклятием. Которое Елена назвала однажды даром и, может, права была? Я проглотила слезы, желчь и боль от терзавших меня видений. Сегодня наконец все обретет смысл. Мне одной Аполлон открыл истину, а значит, я одна стою между Троей и участью ее, мною же предсказанной, когда Парис так беззаботно явился с гор и принес с собой нашу погибель. Я, Кассандра Троянская, могу спасти город. Спасти свою родню и себя спасти.

20. Кассандра

Город праздновал неистово. Увитый лентами конь стоял на центральной площади, а вокруг, крича и радуясь от всей души, плясали троянцы. И плакали тоже, и вопили, и восклицали что-то, обращаясь к усеянному звездами небу, – пьянящая смесь изумления, изнеможения, восторга кружила головы людей, так внезапно освободившихся от десятилетних страданий. Трою обуяло безумие, столь искусительное, что и я чуть ему не поддалась, чуть не решилась в кои веки не чураться семьи и сородичей, забыться вместе с ними в хмельном ликовании.

Вот только душа болела от горя, ведь я знала грядущее. Их иллюзорное счастье – ложь, сплетенная нашими врагами, так терпеливо ожидающими своего часа.

Лишь глубокой ночью, уступив наконец усталости, гуляки направились к своим постелям – вкушать долгожданный отдых, заплаканные лица горожан сияли от облегчения, ведь завтра, впервые за много лет, их не разбудят воинственные крики под крепостными стенами и жуткий лязг бронзы, оглашающий пространство.

Я спряталась, забившись в закоулок с краю площади перед храмом Афины, где установили коня. А когда все наконец ушли, унося за собой обрывки последних песен, размяла затекшие, ноющие ноги и бросилась через площадь бегом. Поднесла факел к неугасимому священному огню у входа в храм, и просмоленное его навершие на вытянутом конусе рукояти, скользившей в моей влажной ладони, распустилось цветком трескучего пламени. В другой руке я держала раздобытый заранее топор. Орудуя им, Гектор держал в страхе греков, пока даже его не сокрушила мощь Ахиллова гнева. В руках моего брата топор этот, казалось, не весил ничего, для меня же был тяжел и неудобен, но зато, оказавшись между лезвием его и пламенем, притаившиеся греки не спасутся.

Конь сделан из сухого дерева, а тростник, которым обвязаны его ноги снизу, прекрасно горит. Надо действовать быстро, нанести побольше высушенных дров из очагов здесь, на площади, обложить ими все четыре ноги у основания, а потом уж поджечь факелом. После того как запертые в конском чреве учуют запах гари, придется им в панике, в слепящем дыму спрыгивать на землю – тут я их и встречу с топором.

Но мешкать нельзя: кто знает, долго ли они промедлят, выжидая, пока троянцы погрузятся в туман оглушающего сна и можно будет выйти из засады, их не растревожив. И надо постараться, чтобы огонь занялся побыстрей – в бушующем пламени воинам не спуститься на землю. Сделав глубокий вдох и подняв повыше факел, я устремилась к вздымавшейся посреди площади громаде.

Поспешно разбросав по земле побольше дров и щепок, я опустилась на колени у передней ноги. Подняв голову, взглянула на округлое деревянное брюхо, вообразив на миг, что глаза мои способны пронзить его толщу и различить внутри скорчившихся воинов, готовых предать спящий город разорению.

Опустила факел, а когда пламя лизнуло деревянную ногу, удовлетворенно стиснула зубы.

– Кассандра! Нет!

Он налетел на меня вслед за раздавшимся воплем, через долю мгновения, выдавил воздух из груди, навалившись всей тяжестью, а после оставил лежать, ошеломленную, на каменных плитах. Сам же стал затаптывать костер, а я хватала его за ноги, силясь оттащить, но меня уже держали, и держали крепко – бесполезно было кричать и вырываться. Зажатый в руке моей топор вырвали, факел затушили, отшвырнули в сторону. Меня отволокли подальше, а от костра осталась уже жалкая струйка дыма.

– Что все это значит?

Голос отца.

– Сожгите его! – кричала я, вырываясь из рук стражников. – Сожгите скорей!

Это Деифоб затоптал пламя, Деифоб оттолкнул меня. Теперь он повернулся, чуть запыхавшись от усилия, к Приаму. Сказал сурово:

– Ты был прав. Она пряталась во тьме и хотела навредить ему.

Я все пыталась вывернуться, но меня держали за предплечья мертвой хваткой.

– Там греки внутри! Верьте мне! Молю, сожгите его, молю!

– Хочешь прямо здесь, посреди Трои, навлечь на нас гнев Афины?! – Отец схватился за голову, будто, осерчав на меня, вырвать хотел остатки своих седых волос. – Мало тебе случившегося с Лаокооном и его сыновьями?

Я закричала вновь, захваченная истой яростью, на моих губах запузырилась пена. Тогда брат ударил меня кулаком – в виске звездой вспыхнула боль, и я потрясенно притихла, вопль перешел во всхлип.

– Ты правда думаешь, что там внутри воины?

Ее прохладный голос выплеснулся из сумрака, всех нас застав врасплох.

– Елена?

Она вышла на площадь. Волосы рассыпаны по плечам, серьезный взгляд устремлен на коня. Пламя факелов отсветами трепетало на ее лице, задумчиво обратившемся кверху.

– Конь неприкосновенен!

Голос Приама прерывался от злости, а еще я уловила в нем усталость и отчаяние – отец старался как мог отвратить новое бедствие, готовое, взбурлив, излиться на нас и всех поглотить. – Мы доставили его сюда, чтобы обрести защиту, и не станем рушить по велению мертвого жреца и сумасшедшей!

Елена покачала головой.

– Рушить ни к чему, мы и так все узнаем, – сказала она спокойно. И размеренным, целеустремленным шагом двинулась к коню.

Я наблюдала за ней, и