Дневники - Зинаида Гиппиус

Это те "право-фланговые", с которыми faute de mieux хочет соединиться Борис для газеты. В их газете уже сидит Амфитеатров, но они смотрят на него столь же невинными глазами, как и на газету, и на нас.

Были, кроме них и Бориса, - Карташев, Л., М., и Фило-ненко.

Два слова о Филоненко, из-за которого, между прочим, тоже воевал Борис с Керенским, отстаивал его. Этот Филоненко уже не в первый раз у нас, его и раньше Савинков привозил на газетные совещания. (Я просила привезти его, ибо хотела видеть, в чем штука, что за человека Борис так яростно отстаивает).

Должна сказать, что он производит очень неприятное впечатление. И не только на меня, но на всех нас, даже на Л. Небольшой черный офицер, лицо и голова - не то что некрасивы, но есть напоминающее "череп". Беспокойливость взгляда и движений (быть может, после корниловской истории он несколько "не в себе", недаром писал в газеты какие-то декадентски-невразумительные и "лирические" письма; а, может, и они - наигранное). Присматриваясь и разбираясь, вне "впечатлений", нахожу: он очень не глуп, даже в известном смысле тонок, и совершенно не заслуживает доверия. Я ровно ничего о нем не знаю, и уж, конечно, никакого его "дна" не знаю, однако, вижу, что у него два дна. Почему так стоит за него Борис?

Филоненко его ставленник, он был его помощником на фронте... это ничего бы не значило, но Филоненко так умно, тонко и непрерывно выражает полную преданность идеям, задачам и самому Борису, что... Борис должен этому поддаваться. Его и вообще-то "преданностью" весьма можно связывать, но когда это грубо, и человек глупый и маленький, - то кроме маленькой личной приятности и маленьких неудобств из этого ничего не выходит. И Борис уже только смотрит свысока на этих вассалов. Филоненко же не таков; он, повторяю, так умно "предан", что не сразу разберешься. А это "tare" Бориса, - весить людей, отчасти, и по их отношению к себе.

Я предполагаю (насколько видно), что Филоненко поставил свою карту на Савинкова. Очень боится (все больше и больше), что она будет бита. Другой же карты пока у него нет, и он еще не хочет отвлекаться для поисков ее. Но, конечно, исчезнет, решив, что проиграл.

Мы нисколько не скрыли от Бориса, что Филоненко нам не нравится. Он даже обещал к нам его не привозить без дела (С Фил. нам еще пришлось свидеться гораздо позднее, чуть не через год. Он уже разошелся с Сав. (чего мы не знали).и был в СПБ. нелегально. К моему впечатлению тогда прибавилось еще одно, неожиданное: никогда не видали мы человека с таким бесстрашием, смелостью - до дерзости. Это в нем было. (хотя и не послужило к тому, чего он хотел). (Примечание 1929 г.).)

Что касается казаков и казачьей газеты, то я - против. Это не средство для достижения целей Бориса. Действовать "право" - надо, но действительна эта правизна лишь из левого угла.

Карташев бредит новым блоком направо - без предела. Нет, если спасать все-таки "стенающую тварь" - нужна мера. А без меры - прежде всего не выйдет.

Никаких "полномочий" Керенский и не думал "складывать". Изобретают теперь "предпарламент" и чтобы Пр-во (будущее) перед ним отвечало. Занятия для предпарламента готово одно (других не намечается): свергать правительства. Керенский согласен.

Большевики, напротив, ни с чем не согласны. Ушли из заседания.

Предрекают скорую резню. И серьезную. Конечно! Очень серьезную.

На улице тьма, почти одинаковая и днем и ночью. Склизь.

Уехать бы завтра на дачу. Там сияющие золотом березы и призрак покоя.

Призрак, ибо и там все думаешь об одном, и пишутся такие стихи, как "Гибель": - "близки кровавые зрачки... дымящаяся пасть... Погибнуть? Пасть..?"

Впрочем, последний раз я не стихами только занималась: М. дал мне свое "воззвание" против большевиков. Длинные, скучные страницы... А по моему следовало бы манифест, резкий и краткий, от молчаливой интеллигенции. "В виду преступного слабоволия правительства..."

Но, конечно, я понимаю: ведь это опять лишь слова. И даже на слова, такие определенные, уже не способна интеллигенция. Какой у нее "меч духа!" Ни черта не выйдет, тем более, что тут М. С ним как-то особенно не выходит.

30 сентября. Суббота.

Со дня последней записи мы уже ездили на Красную Дачу и вновь приехали в Петербург. Нас вызвали из-за газеты (уже не казачьей). Не пишу обо всех этих канителях, собраниях, свиданиях с Савинковым и Л., ибо это кухня, и какой выйдет обед, и выйдет ли, - еще неизвестно.

Сегодня немцы сделали десант на Эзеле-Даго. В стране нарастающая анархия.

Позорное Демократическое Совещание своим очередным позором и кончилось. На днях откроется этот "предпарламент" - водевиль для разъезда.

"Дохлая" правительственная коалиция всем одинаково претит. Карташев идет по той наклонной плоскости, на которую вступил весной. Его ценность все равно, уже наверно, будет потеряна. Но мне его жалко и как человека. И чем заразился?

Сохранившие остаток разума и зрения видят, как все это кончится.

Все - вплоть до "Дня" - грезят о штыке ("да будет он благословен"), но поздно! поздно! Говорится: "пуля - дура, штык - молодец"; и вот, опоздали мы со штыком, дождемся мы "пули-дуры".

Керенский продолжает падение, а большевики уже бесповоротно овладели Советами. Троцкий - председатель.

Когда именно будет резня, пальба, восстание, погром в Петербурге - еще не определено. Будет.

8 октября. Воскресенье. Кр. Дача.

Нужно иметь недюжинные силы, чтобы не пасть духом. Я почти пала. Почти...

Керенский настоял, чтобы Пр-во уезжало в Москву. И с "Предпарламентом", который, под именем "Совета Российской Республики", вчера открылся в Мариинском Дворце. (Я и не написала, что у нас объявлено: пусть Россия называется республикой. Ну что ж, "пусть называется". Никого "слово" не утешило, ровно ничего не изменило).

Открытие нового места для говорения было кислое. Председатель Авксентьев. Внедрили туда и к.-д., и "цензовые элементы". На первом же заседании Троцкий, с пособниками, устроил базарный скандал, после которого большевики, с угрозами, ушли. (Это их теперешняя тактика везде).

А "Совет Р." - тоже разошелся, до вторника. И то барские языки устали.

Внешнее положение - самое угрожающее. Весь Рижский залив взят, с островами. Но вряд ли до весны немцы и при теперешнем положении двинутся на Петербург.

Или, разве, если Керенский отъздом пр-ва ускорит дело. Отдаст Петербург сначала на бойню большевистскую, а потом и немцам. Уж очень хочется ему улепетнуть от своих августовских "спасителей". Еще выпустят ли? Они уже начали возмущаться.

Будет у нас, наконец, чистая "Петроградская" республика, сама себе голова анархическая.

Когда история преломит перспективы, - быть может, кто-нибудь вновь попробует надеть венец героя на Керенского. Но пусть зачтется и мой голос. Я говорю не лично. И я умею смотреть на близкое издали, не увлекаясь. Керенский был тем, чем был в начале революции. И Керенский сейчас - малодушный и несознательный человек; а так как фактически он стоит наверху - то в падении России на дно кровавого рва повинен - он. Он. Пусть это помнят. Жить становится невмоготу.

19 октября. Чете. (давно Спб).

Собственно все, даже мелкие течения жизни сейчас важны, и вся упущенная мною хронология. Но почему-то, от "революционной привычки", что ли, я впала в тупую скуку и лень записывать. Особенная, атмосферная, скука. Душенье.

Резких изменений пока еще нет. Предпарламент на днях оскандалился, вроде Дем. Сов.: не мог вынести резолюцию по обороне. Борис выбран в этот, как он говорит, "предбанник" (Учр. Собр. - будет баня!) от казаков. Вообще он, кажется, с "казачьем" что-то варит (уж не газетное, с газетой всякая возня в других аспектах).

Быть может, это и недурно, быть может, казаки и пригодились бы для известного момента... если б знать, какие у них силы и что у них на уме. Даже не в смысле их "правости"; в "делах" - правости сейчас никакой не надо бояться. Они хороши бы как сила внешняя для опоры средней массы демократов-оборонцев (кооператоров, крест, сов. и т.д.).

Но боюсь, что и Борис не вполне все знает о казаках. Они загадочные. Керенского терпеть не могут.

Вот уже две недели, как большевики, отъединившись от всех других партий (их опора - темные стада гарнизона, матросов и всяких отшибленных людей, плюс - анархисты и погромщики просто), - держат город в трепете, обещая генеральное выступление, погром для цели: "вся власть советам" (т.е. большевикам).

Назначили самовольно съезд советов, сначала на 20-е, когда и объявили, было, знаменитое выступление, но затем отложили и то, и другое, - на 25 октября. Ленин каждодневно в "Рабочем Пути" (б. "Правда"), совершенно открыто, наставляет на этот погром, утверждая его, как дело решенное. Газеты спешат сообщить, что Пр-во "собирается" его арестовать. Вид: Керенский, во всем своем "дохлом" окружении, кричит Ленину:

- Антропка-а-а". Иди сюда-а... Тебя тятька высечь хочи-и-ить!

Оповещенный Антропка и не думает идти, хотя в отличие от Антропки тургеневского, не затихает, голос подает все время, и ни в какую порку не верит. И прав...