Маг-целитель - Кристофер Сташеф

И Сюэтэ начала таять — снизу вверх. Воя от злости и отчаяния, она выдернула руки, хотела швырнуть в нас новую вспышку — поздно, руки растаяли. Королева яростно завопила, лицо ее почернело — более уродливой рожи я в жизни не видел! Вот исчезли ее бедра, потом живот. И тут, к несчастью, она опомнилась и что-то крикнула на древнем языке — что-то такое, из-за чего руки у нее появились снова. Пальцы Сюэтэ начертили в воздухе невидимый знак. Она произнесла еще одно двустишие — и вот уже стоит перед нами целехонькая, как ни в чем не бывало. Правда, восстановление произошло гораздо быстрее, чем исчезновение. Еще тогда, когда нижняя половина ее тела только начала возвращаться, королева начала проговаривать новый стих, при этом непрерывно вращая руками... и вот с рук ее спрыгнул шестифутовый дракон и с диким ревом бросился на нас.

Жильбер издал радостный клич и забежал вперед, прикрыв нас собой. Вот он сделал выпад и отскочил. Из груди дракона хлынула кровь. Он взвыл от испуга, попробовал изогнуться и напасть на сквайра сбоку, но тот отпрыгнул и, размахнувшись, снес мечом перепончатое крыло чудища. Дракон закричал, забился, свился в кольца и опять кинулся на Жильбера. Стальные когти впились в кольчугу сквайра. Юноша стиснул зубы, занес меч и нанес удар такой сокрушительной силищи, что башка дракона в один миг слетела с мускулистой шеи.

Мы дружно крикнули: «Ура!»

А Сюэтэ снова что-то запела, злобно размахивая руками, — все громче и громче...

В горле у меня пересохло. Я сглотнул слюну.

— Похоже, она собралась прочесть что-то длинное.

— Разве ты не можешь одолеть ее? — умоляюще проговорила Анжелика.

— Фриссон! — прошипел я. — Еще стишки есть?

Поэт, выпучив глаза, покачал головой.

— Стихов нет, есть только... вот я вспомнил одну старинную песенку, господин Савл, — но это глупая песенка, детская.

— Давай! Все, что угодно, только поскорее! — Я зажмурил глаза.

— Как пожелаешь, — пожал плечами Фриссон и запел:

Я на рынке утром раноПрикупил себе барана.Продавца спросить забыл —Чем верзилу он кормил.

Как заблеял тот баран —Грянул гром, задул буран!Как по улице помчался —Топот, грохот, пыль столбом,Вся округа закачалась,Заходила ходуном!

Воздух сотрясся от низкого, глухого, рокочущего звука, земля у нас под ногами задрожала. Сюэтэ завизжала от страха и злости. Я чуть-чуть приоткрыл правый глаз.

Примерно в сотне ярдов от нас солнце заслонила гора спутанной шерсти. А покоилась та гора на ножищах, которые толщиной посрамили бы секвойи... Я запрокинул голову: в вышине, футах в ста пятидесяти над землей, плыла огромная голова с могучими завитыми рогами величиной с рекламный щит на скоростном шоссе. Ну и естественно, вокруг рогов парили орлы.

— У них небось пора гнездования, — пошутил я. А Сюэтэ уже не визжала, а бессильно повизгивала.

— Это что же за колдовство — я про такое и не слыхивала!!!

— Этномузыковедение! — крикнул я ей в ответ. Но королева не отрывала глаз от барана, и правильно, между прочим, делала: животное шагало прямо к нам, а с его-то размерами дошагать до нас — пара пустяков.

— Эй ты, адское создание! — крикнула Сюэтэ. — За что ты хочешь растоптать эту бедную-несчастную землю?

— Ни слова про Ад! — жутким басом проблеял в ответ баран-великан, и мне показалось, что земная кора затрещала. — Я — плоть от плоти земли, я дитя магмы! А ты кто? Кто осмелился потревожить мой сон? — Баран подходил все ближе и ближе, и от каждого удара его копыт земля сотрясалась и подбрасывала нас. — Ибо тот, кто разбудил барана, должен умереть!

Фриссон побелел, как плат. До меня дошло: пробудилась стихия!

— О, это он! — завизжала Сюэтэ, тыкая пальцем во Фриссона. — Растопчи его, пусть от него мокрое место останется! Это он, он тебя разбудил!

— Это он? — Баран чуть-чуть развернулся и устремил взор на беднягу поэта. — Я по глазам вижу, теперь-то ты понял, что натворил!

«Как же, видишь ты!» — подумал я. На самом деле баран видел только макушку Фриссона. Но к черту риск. Сработать в качестве прикрытия я не мог, а ведь это по моей просьбе Фриссон спел песенку. Я шагнул вперед, стараясь не замечать тоскливой пустоты в животе и дрожи в коленях.

— Я попросил его об этом, значит, и разбудил тебя я. — И тут я ощутил порыв актерского вдохновения: — Берегись, гора баранины! Я могу извести тебя лишь одним куплетом песни!

Ну разве не здорово прозвучало, а?

— Ты угрожаешь мне? — с недоверчивым раздражением осведомился баран. А я как крикну ему в ответ:

— Да, угрожаю! Поэтому берегись и делай то, что я велю. Убей эту глупую ведьму!

— Эй, да как ты смеешь! — взвизгнула Сюэтэ. — Не слушай его, о могучий баран, иди и убей его! Ибо знай, я тоже могу погубить тебя. — Ее руки принялись плести невидимую сеть, и она запела:

Земля, гори и пасть открой,Поплюйся лавой и золой!

Я не стал больше слушать и ждать. Кто бы ни была эта ведьма — королева или кто еще, — раз она такая непроходимая дура, что собиралась соорудить огнедышащий вулкан прямо под ногами барана, не соображая, что мы все погибнем, надо действовать. Я обхватил за плечи Жильбера и Фриссона, швырнул их на землю и крикнул Унылику:

— Ложись! А когда бабахнет, беги куда глаза глядят, спасайся!

Счастье, что у Анжелики не было тела. В земле образовалась небольшая воронка. Оттуда вылетела струйка пепла. Баран спокойно наступил на воронку. Земля чуть-чуть затряслась, баран опустил другую ногу — земля успокоилась.

Сюэтэ остолбенела... Затем проскрипела что-то, бешено размахивая руками. Завертелся небольшой смерч, подхватил пыль и пепел... Внезапно все улеглось, утихло, а королевы и след простыл.

— Можно встать? — прошепелявил Фриссон, пытаясь выплюнуть изо рта травинки.

— А? Да, конечно! — Я медленно поднялась, не сводя глаз с того места, где только что стояла Сюэтэ.

— О, да она пропала! — восхитился вставший на ноги Жильбер.

— Зато я остался! — громовым басом напомнил о себе баран и затопал в нашу сторону. — Я не усну до тех пор, пока не схороню того, кто пробудил меня!

— Минуточку, минуточку! — рявкнул я. — Ты не забыл про заклинание?

— А я вот не боюсь! — заявил баран. Он был всего-то в пятидесяти ярдах от нас и очень быстро приближался. — Я тебя растопчу еще до того, как твои губешки хоть словечко скажут!

— Зря. — Я пожал плечами, но при этом благоразумно отступил. — Я знаю стишок как раз для такого случая.

Между тем я самым наглым образом блефовал.