Фебус. Недоделанный король - Дмитрий Старицкий

– Очень интересно… – заметил я. – Но к чему такая спешка? Не подождав меня?

На это маман не ответила.

– И, кстати, а кто этот счастливый жених? – продолжал я пытать слегка смущенное собрание.

Из толпы придворных вышел престарелый щеголь и, куртуазно поклонившись, сказал:

– Ваше высочество, позвольте представиться – сеньор Алан д’Альбре конт де Го, де Кастр и де Перигор, виконт де Лимож, де Тарта и д’Акс. Я и есть жених несравненной виконтессы Екатерины.

Дон Саншо если бы мог, то поразил бы меня молнией из своего единственного глаза.

Я ему сделал неприметный знак, и он понял, что ему еще не время выступать. Просто запастись терпением. Слово принца тверже стали.

– Вы? – удивился я наигранно. – Жених Каталины? Именно вы, а не ваш сын?

– Именно я, ваше высочество.

– Как интересно… – протянул я. – И как вам такое желание могло прийти в голову? Вам же сто лет в обед исполнится.

Я, конечно, сильно преувеличивал. Претенденту на руку сестры было где-то за сорок, но вид он имел сильно потасканный, так что выглядел старше.

– Это воля моего сюзерена, руа франков Луи. – И жених снова поклонился трону.

Вот-вот… именно трону, а не мне. Это же какой талант надо иметь – выразить все одним движением спины. При этом невозмутим как слон. Что ж, в таком случае поддадим перчику…

– То есть, как я понял, сами вы жениться не хотите, а только исполняете волю вашего монарха? Так? – И не удержавшись, я хохотнул. – Конечно, ну как я сам не догадался! С малышкой Каталиной вам бы пришлось кого-нибудь нанимать за деньги, чтобы в этом браке появились дети. Но если монарх приказал… Воля монарха всегда свята. Даже если у жениха женихалка не стоит…

– Да как ты смеешь, мальчишка… – вдруг вскричал наконец-то оскорбленный д’Альбре и вытащил из ножен шпагу. – Да я тебе уши обрежу!

Тут на подмостки выступил бастард, который с неуловимой грацией сделал два длинных приставных шага в его сторону. Как оказался фламберг в руке Арманьяка, никто не заметил, но… два звяка… кольцевое движение лезвием – и шпага сеньора д’Альбре улетела в камин. А сам он стоял, вытянувшись на цыпочках, потому как кончик волнистого клинка шпаги Арманьяка упирался ему под нижнюю челюсть.

Еще полдюжины придворных успели обнажить за это время шпаги и сделали шаг к бастарду.

– Стоять! – крикнул я как можно суровей. – Первый, кто сделает еще один шаг, окажется на плахе.

Стрелки у стены подняли заранее заряженные арбалеты, что моментально охладило у всех наступательный порыв.

А Марк в подтверждение моих слов показал свой страхолюдный топор и плотоядно улыбнулся, сверкнув крупными зубами.

Повернулся я к этим дворянам и понял уже, что это и есть посольство франков. Потому как остальные – свои, доморощенные – отступили от них на несколько шагов, и бретеры оказались в центре внимания. И как бы в пустоте.

– Вы арестованы, сеньоры. Сложите оружие добровольно. И тогда никто не пострадает от стрелы или болта. Иначе ваше поведение будет рассматриваться как нападение на священную особу монарха.

Некоторое время ощетинившаяся шпагами шестерка аристократов переглядывалась между собой. Потом самый старший из них – по возрасту, бросил шпагу на каменный пол. Со звоном. А вслед за ней – дагу. Поклонился мне и произнес:

– Жан-Анри, конт де Бриссак; я ваш пленник, сир, – и встал, сложив руки на груди, гордо вздернув голову.

Красавец. Гордец. Подлинный аристократ.

Остальные бузотеры последовали его примеру. Звенели шпаги о камень и каждый представлялся:

– Конт Гийом-Донасьен-Альфонс-Франсуа де Сад, ваше высочество. Ваш пленник.

– Конт Пьер де Монбазон. Подчиняюсь силе, но не праву. Ваш пленник, сир.

– Шевалье Пердика де Лесток. Ваш пленник, сир.

– Виконт де Келюс, Арман-Жак-Франсуа, сир. Ваш пленник.

– Конт Антуан де Клермон-Тоннер, лейтенант Дофинэ. Ваш пленник, сир.

Я кивнул каждому из них и сказал уже всем… вот не иначе как черт дернул меня хулиганить:

– Очень приятно было познакомиться с вами, сеньоры, столь оригинальным способом. Но лучше было сделать это мирно, за кувшином хорошего вина. Я – дон Франциск, рей Наварры, первый этого имени, Божьей милостью суверенный принц Беарна и Андорры, конт Фуа и Бигорра, сеньор Бискайи и Гипускоа.

Все кроме д’Альбре, все еще «висевшего» на кончике шпаги бастарда, поклонились мне, намного глубже, чем раньше.

– Ваше величество…

– Сеньоры… – вернул я им ритуальную фразу. – А теперь кто-нибудь проводите их в башню и смотрите там у меня, чтобы у них было в достатке еды и сидра. А также нашего великолепного гасконского вина. Пока мои люди гостят в башне у Паука, я не смею предоставлять его людям меньшее гостеприимство.

– Я догляжу, сир. – Бастард убрал шпагу от горла несостоявшегося жениха и поклонился мне.

Когда франков уводили, я задержал свой взгляд на стройной фигуре молодого графа де Сада. И понял, кто именно из франков поедет к Пауку выручать моих людей. Мало ли как дальше все сложится, но представить Францию без того, что она является родиной садизма, я никак не могу. Это все равно, что Украину оставить без приоритета в мазохизме[6]. Культурное преступление.

– Сир, кто эти люди, что стоят у вашего трона? – спросил импозантный мужчина средних лет, разве что небольшого росточка, где-то чуть больше полутора метров.

– Представьтесь, – потребовал я.

– Но, сир… – удивлению этого человека не было предела, – я капитан дворцовой стражи Жан-Арман дю Пейре, барон де Труавиль. Ваш покорный слуга.

Почтительный поклон в мою сторону.

– Теперь узнаю вас, барон, – нашел я выход из щекотливой ситуации. – Верных слуг я всегда узнаю. Достойная фамилия, достойный древний род из предгорий.

В это время в зал вошли отец Жозеф и фра Иероним.

– Посему вам, барон, первому и присягать нам. Вот и святые отцы как раз вовремя. Что же до вашего любопытства, то у моего трона стоят кавалеры ордена Святого Антония Великого, спасенные мной из сарацинского плена. Теперь они моя почетная стража как командора ордена Горностая.

И я положил обе ладони на плоские подлокотники трона. Ща… опять все руки обслюнявят… Но воленс-ноленс… и это… ноближ-оближ… Потом помою, тайком, чтобы не обиделись.

После того как Труавиль обслюнявил сначала крест в руках отца Жозефа, а потом мою правую длань, нестройно поначалу, а потом все настойчивей придворные вошли в движение: чуть не отталкивая друг друга, но все же соблюдая показное вежество, потянулись присягать. Верные вассалы принца Беарнского.

И вскоре без присяги в зале остались только бывшая регина и тот щеголь, которого амхарцы отпихнули от трона.

Воистину щеголь, потому как в отличие от экономных провинциальных гасконцев одет он был не только дорого, но и по последней бургундской моде. А Бургундский Отель в это время был для европейской аристократии тем же, что Париж и Милан в моем прошлом-будущем – объектом для подражания. К тому же если у моего тела волосы сами кудрявятся, то этот перец явно свои завивал. А морду гладко брил. И драгметаллов на нем с камушками навешано не меньше килограмма. Даже цепочки, от длинных носков туфель к коленям, отсверкивали золотом.

– А вы, мон сьер, чего ждете? – спросил я его прямо.

– Я не ваш вассал, – ответил он гордо. – И не имею намерения вам присягать. Мой сеньор – сам папа римский.

– Что ж… тогда отведите его… как его… – протянул я.

– Одар де Тараскон, шевалье, – тихо подсказал возникший у трона Микал. – Из папской области Авиньон. Фаворит вашей матери.

Я кивком поблагодарил своего номенклатора, который хоть и прокололся с Труавилем, но появился вовремя в сложной политической ситуации.

– Проводите шевалье де Тараскона в башню к остальным франкам, – обратился я к сержанту-палатину.

Сержант поклонился, пряча в усы довольную улыбку, махнул рукой двум стрелкам и направился к щеголю.

– Вашу шпагу, сьер, – протянул он к нему руку.

«Видать, тут фаворита не очень-то и любят, – подумалось мне. – И это очень хорошо. Появилась наконец хоть какая-то педалька для давления на маман. Все же она почти в два раза старше любовника. А это симптом…»

– Нет! – воскликнула маман. – Остановите это беззаконие, сын.

Я поднял руку, и все остановились.

– Кстати, матушка, – заметил я ровным голосом, – вы мне также еще не присягнули. Или вы тоже вассал другого государя?

Вдовствующая принцесса подошла к трону, встала коленями на его ступени, вложила свои руки в мои ладони и прошептала так, чтобы не слышали остальные придворные:

– Хотела бы я быть уверена, что ты знаешь, что делаешь, сын…

И затем вслух громко оттарабанила слова клятвы верности, как будто заранее их учила наизусть именно к этому моменту.

Я поднял ее с колен и сам встал. Поцеловал в губы мать моего тела, как то предписывал протокол.

Маман горестно шепнула мне после поцелуя: