О Тех, Кто Всегда Рядом! - Дмитрий Бондарь

Рисую картинку пальцем в крошке:

— Вот спускается лестница, но она с той стороны, вот уровень золотой воды, вот мы стоим с другой стороны, под уровнем, под лестницей, но головой вниз, а когда падаем вперед, нам нужно наступить ногой на лестницу с той стороны! И тогда ты как будто оказываешься на лестнице, которая поднимается вверх! А если упасть подальше, то ногой не достанешь до ступеньки и тогда — конец! Понимаешь?

Он кивает, но подавленно сглатывает слюну, в глазах страх, и «стрелы» в руке сломаны.

А я соображаю, что еще лучше объяснить не смогу — проще сделать.

— У тебя все получится, Иштван! Вспомни, как ловко ты тех двух разбойников завалил? Так ловко даже я бы не смог.

Странно, утешаю его, а самому спокойнее становится. Но до равновесия далеко.

— Давай, дружище, пора уже. Хине-Тепу там заждалась.

Он стоит у мерцающей поверхности.

— Не закрывай глаза, — советую последнее. — Как бы ни было страшно — не закрывай глаза!

Я хочу отдать ему команду на переход, но с ужасом наблюдаю, как он все делает сам — ровной доской шлепается в свою «золотистую воду», но в последний миг успевает сделать тот самый, еле заметный шаг!

Я гляжу ему вслед и думаю, что если бы нам был виден оборотный конец перехода, было бы невероятно сложно совершить его, падая в пустоту.

Считаю до десяти — чтобы успокоить себя, становлюсь туда же, где только что трясся Иштван. Жив ли он еще? И куда я иду? Не окажется ли там еще хуже, чем здесь?

Оглядываюсь в последний раз. Как будто прощаюсь. Где-то далеко, у самого горизонта, мне чудятся небольшие изменения — вроде как туча висит над краем безжизненной пустоши. Она повсюду вокруг — со всех сторон сразу. И мне совсем не хочется знать, что это за туча.

— Прощай, изнанка Хэль, — произношу шепотом. — Надеюсь, больше не встретимся.

И клонюсь вперед.

Сердце грохочет в груди, норовя выпрыгнуть наружу, мне хочется заорать что-то бесконечно важное, но на ум ничего кроме «мама» не приходит. И я молчу. Черный дым приближается, тело отчаянно сопротивляется падению, хочется выставить руки вперед, зажмуриться. Я едва не забываю шагнуть!

Что-то толкает меня в спину, я погружаюсь в мягкие дымчатые волны, преодолеваю их за краткое мгновение, и сразу в глаза бьет свет яркого солнца! Я даже не успеваю удивиться, как две пары рук ловко подхватывают меня и ставят в устойчивое положение.

Под ногами склон, уходящий вверх. Я поднимаю голову и понимаю, что мы втроем сейчас оказались в самом глубоком месте ямы, которую я видел на древнем кладбище Туату. Высоко над нами нависает тот самый камень, с которого я снял Эоль-Сег. Мне видна только одна его сторона, выступающая из стены ямы, но я знаю, что это он и ничто другое!

Все произошло быстро, но почему-то в моих воспоминаниях вдруг появились какие-то странные картинки: люди, которых я никогда не знал, существа, которым не должно быть места в человеческих мирах, неведомые знаки, начертанные огнем на облаках — много всего непонятного.

Смотрю назад — та же дыра, только нет в ней ни дыма, ни золотой воды — только лишь ночное небо со звездами и больше ничего.

— Прошли, — сообщает мне очевидное Иштван. — Ты оттуда как выскочил! Неожиданно! Я уже думал, что тебя вверх понесет, едва успел руку протянуть! Видел бы меня сейчас папаша!

— Нам наверх, — добавляет к его восторженной болтовне Хине-Тепу и начинает восхождение.

С нее упал капюшон, по плечам рассыпаны черные волосы.

— Не отставай, Иштван, — обрываю радость спутника. — Я не хочу здесь ночевать. И, поверь мне, место здесь не очень хорошее. Я здесь бывал. Почти здесь.

Смотрю на свои пальцы. Они уже начали заживать, видна светлая, новая кожа под ломающейся кровяной коркой.

— Давай поспешим, дружище?

Он радостно кивает и устремляется за Туату.

Мы выбираемся на поверхность спустя добрый час. Вокруг все те же зеленые холмы и холмики. И белые громадные каменные звери сидят на своих местах. Хоть что-то знакомое.

В странном мире живут Туату. Если им приходится бывать в местах вроде этого кладбища или того хуже — в изнанке Хэль, не вспоминая уже о ее же «пупе» — чем бы он ни был.

— Это твоя земля, да? — восхищенно цокает языком Иштван. — Красиво.

Видел бы он, как ползаю я по этому зеленому ковру и реву раненным ослом! Морщусь недовольно и киваю на Туату:

— Нет, приятель, это ее земля. Посиди здесь пару часов, услышь эту бесову Хэль, и станешь смотреть на красоту иначе, — отвечаю, а сам разглядываю свои несчастные руки и не верю глазам — на них нет никакого следа полученных ран! Ногти ровные, розовые, кожа гладкая: — Хине, что с моими руками?

— Ты был с той стороны Хэль. Чего еще ты ожидал?

Если она полагает, что я что-то должен сообразить, то промахнулась.

И у Иштвана на лбу ни одного прыща.

— Хине, а если бы я умирал на той стороне, что стало бы со мной после перехода?

Остроухая нетерпеливо притопывает ногой:

— Нам пора уходить, человек Одон.

— Ты не знаешь?

— Знаю. Выздоровление. А сейчас — идем!

Иштван все еще восхищенно вертит башкой по сторонам, что-то бормочет, я не прислушиваюсь, потому что и в самом деле пора бежать.

— Эй, приятель, — дергаю его за рукав, — ты пойдешь за Хине-Тепу, а я буду последним.

Мы выстраиваемся друг за другом короткой вереницей и Туату ведет нас к воротам. Мы идем очень быстрым шагом, еще не бежим, но и прогулкой такой способ передвижения не назвать.

Здесь ничего не изменилось, все та же тишина и умиротворенность. Хотел бы я оказаться в подобном после смерти, а не в желудке какого-нибудь мертвяка Анку.

— Ты это видишь? — вдруг вскрикивает Иштван, когда мы оказываемся на более менее ровном месте.

Я слежу за его взглядом, но догадываюсь раньше: те безупречно-стройные стеклянные полуразрушенные башни, воткнутые в самое небо за оградой кладбища, что поразили мое воображение буквально вчера, они и теперь выглядят куда как более волшебными, чем любой «пуп Хэль».

— Да, дружище, я это видел, — и у меня не получается скрыть свой восторг, который Иштван понимает по-своему. — Это Фалиас, город Туату. Высокие, правда?

— Это — твоя земля? — опять повторяет он, и я слышу неподдельный трепет перед величием зрелища.

Такими голосами наши священники рассказывают мирянам о деяниях Святых Духов. А особо блаженные и верующие — даже о незначительной ерунде.

— Нет, дружище, — мне уже становится забавно, — и это тоже ее земля.

Я сам думаю: ты будешь смеяться, Иштван, но то, что мы с тобой называем «моя земля» — это все земля Туату, а мы только гости. Временные постояльцы. А мои земляки — еще и еда.

Но говорить такие слова не спешу. И замечаю, что возвращаемся мы не той дорогой, которой шли к алтарю.

— Хине! Куда ты нас ведешь?

Она останавливается и очарованный башнями Иштван натыкается на остроухую. И сразу падает на колени:

— Прости меня, высокая госпожа! — он хочет казаться почтительным и заслужить ее расположение, но с таким же успехом он мог бы исполнять свои коленца перед статуей какого-нибудь короля или святого.

Сида не снисходит до ответа: даже я для нее не особо значителен, а уж статус Иштвана неумолимо стремится к тем же высотам, где для нас с ним располагаются тараканы и муравьи.

— Нам нельзя выходить в том же месте, человек Одон. Там сейчас столько Анку, что они друг у друга на плечах стоят.

В ее голосе нет беспокойства. Но она права. Глупо надеяться на то, что нам дадут выйти после того побоища, что мы устроили при проникновении на кладбище. А ведь я даже не успел об этом поразмыслить.

— И куда ты нас ведешь?

— Туда, — она показывает рукой направление и поворачивается продолжить путь, будто считает, что все объяснила.

Но мне этого мало и я устал от сюрпризов. Приключения хороши в меру, а сейчас я очень рассчитываю быстренько добраться до таверны Тима Кожаные Щеки, погладить шею Фее, хорошенько пообедать и наконец-то выспаться.

И так же хорошо я понимаю, что требовать ответа у кровососки бесполезно. Он ничего не объяснит и окончательно меня запутает.

Как хорошо быть Иштваном — слепо верящим своей «высокой госпоже», подчиняющимся любому ее слову и приказу так, будто он отдан самим Святым Духом.

Какое-то время я рассуждаю сам с собой о том, согласился ли бы я променять свое полузнание на его невежество? И не прихожу ни к какому выводу.

А Хине-Тепу останавливается перед маленькой калиткой в заборе. Я бы и не увидел этот хитро спрятанный ход, окажись здесь один. Она увита диким вьюнком, наполовину скрыта разросшимися лопухами. Нужно знать, что ищешь, чтобы ее найти. Мне все больше кажется, что Туату частенько бывают в этих местах. Впрочем, мое «частенько» и их «очень часто» могут сильно отличаться. Для тех, кто живет вечно, раз в сто лет — уже очень часто.