Птаха - Кортни Коллинз

За твоей спиной, по ту сторону ворот прыгают и клацают зубами собаки. Их возбудили запах зайца и вид его безжизненно свисающего между прутьями тельца. Ты пропихиваешь им тушку, пусть успокоятся. Не успевает та коснуться земли, как огромный пятнистый пес хватает ее и мчится к пересохшему озеру, остальные за ним.

Ты и раньше их кормила?

Нет. Первый раз.

Сестры подходят ближе. Твоя спина уже прижата к воротам. Вывернуться невозможно.

Так ты нашла мертвого зайца в саду? – спрашивает старшая сестра.

Да. И, повторю, не хотела, чтобы он пропал.

Ты, правда, не сказала, что с самого первого дня караулила в засаде хищных птиц, охотящихся на зайцев. Но на этот раз припасла длинную палку и выбила зайца из клюва улетающей птицы. Заяц не очень удивился, он был уже мертв. Ты гладила его по густой мягкой шерсти, по спине, животу надеясь, что так собаки станут тебя узнавать. По запаху. А если ты придумаешь, как кормить их чаще, они тебя полюбят и облегчат побег.

Полагаю, таков жизненный цикл, да? – обращается одна старшая сестра к другой. И все мы играем в нем свою роль.

Я понимаю, собаки должны остаться и защищать нас, говоришь ты.

Старшие сестры улыбаются и кивают. Ты ждешь, когда они уйдут, чтобы допрос закончился. Но, скрестив руки под накидками, они все стоят. Значит, им нужно еще что-то сказать.

Сестра, мы хотели побеседовать с тобой сегодня наедине, без других девочек.

Заведя руки за спину, ты обхватываешь прутья.

Мы всё знаем.

Ты опять изображаешь невинность, хоть это и бесполезно: Я кормила собак.

Младшая сестра, нам все известно, ты плевала в миску.

Сколько бы ты ни выпивала утром воды, слюна у тебя густая. Когда старшие сестры отвлечены, ты пытаешься пальцем вылавливать пузырьки. А что еще делать? Ты не можешь приказать слезам вдруг брызнуть из глаз.

Неизвестно, каким будет наказание, на какую жестокость способны старшие сестры, но ты киваешь. Отрицать бессмысленно.

Ты ведь не такая, как все, говорит старшая сестра. Ты не испытываешь благодарности за то, что тебя спасли, за все, что мы для тебя сделали.

Вы были добры. Вы прекрасно нас кормите и одеваете.

И все-таки ты не дашь нам свои слезы? А ведь это единственное, о чем мы тебя просим.

Ты не видишь иного выхода, чем сказать им правду.

Я не умею плакать. Я не плакала с младенчества.

Сестры смотрят друг на друга. На лицах не гнев, а скорее любопытство.

У тебя нет чувств, младшая сестра?

Есть. Но когда грустно, слезы не наворачиваются на глаза, как у других людей.

Что ж, наверно, ничего не поделаешь. Сестры переглядываются.

Но каждая девочка должна приносить пользу, говорит одна. Мы все должны стараться и быть частью целого.

Я не против быть частью целого.

Пока другие девочки будут собирать слезы, мы придумаем для тебя что-нибудь еще, младшая сестра.

Ты ведь не можешь бродить по саду и убивать зайцев, правда?

Старшие сестры уходят, а ты остаешься, вцепившись в прутья ворот. Сестры идут к главному монастырскому зданию, несомненно, обсуждая тебя. Интересно, поверили ли они.

Ты действительно благодарна сестрам за их доброту, как благодарна за любую доброту. Но чего она стоит, если ворота все время заперты и никто не спрашивает, чего хочется тебе самой?

42

Дарвин, наши дни

Охрана заставляет вас рыть канавы, вы не знаете, для чего. Все грядки перед тюремным корпусом снесли пожарные машины. Тебе нравится думать, что работа имеет какую-то цель. Например, так вода будет поступать к новым посадкам. Но, возможно, копать землю на солнцепеке – самоцель.

Пусть даже и так, зато сегодня вы вшестером, вместе. Тебе милостиво позволили выбрать команду, и ты трудишься вместе с Бемби, Клео, Реей, Кей и Дев. Охрана раздала вам кепки, а сама, стоя в тени, наблюдает.

Короткие волосы колют шею, скоро ты уже обливаешься потом. Земля твердая, утрамбованная, но ты с девочками. С ними ты в безопасности, под защитой. Тебе вспоминается догадка миссис Уайтхед, что ты рисуешь девочек, так как ищешь настоящих друзей. Возможно, это правда. По крайней мере, ее часть.

Ты копаешь. Из-под верхнего слоя показывается ярко-оранжевая охра. Ты долбишь по ней острием лопаты, отскакивает кусочек. Скорее всего, его хватит для рисунка на стене камеры. Еще можно растереть, смешать с каким-нибудь маслом и получится краска. Ты мнешь кусочек грунта ладонями, пока они не принимают цвет охры. Протягиваешь руки и показываешь Бемби.

Она странно смотрит на тебя. Бросает лопату и берет твои руки в свои. Я помню, говорит она.

Что?

Не знаю. Я уже видела такие твои руки.

На лице Бемби тревога, растерянность, и тебе хочется защитить ее от всех воспоминаний: похищение, телега, монастырь, все случившееся. От груза памяти.

Типа дежавю? – спрашиваешь ты. На солнце перегрелась?

Копать, велит охрана. Но Бемби сказала это. Я помню. И проблеск ее воспоминаний дает тебе некоторое облегчение от одиночества.

Ты напоминаешь себе, что, несмотря на все свои хотелки, жажду великих открытий после знакомства с девочками, не собираешься рисковать дружбой с Бемби и наваливать на нее слишком много.

После обеда становится прохладнее. Охрана велит вам в тачках перетаскивать выкопанную землю и ссыпать ее в одну кучу. Пока вы работаете, облака опускаются все ниже, наконец голубое небо исчезает, а серое падает и разверзается. Вы промокаете в одно мгновение. Охрана зовет вас, но вы стоите возле вырытых канав, которые дождь превращает в потоки.

Ливень такой, что вы не видите охранников, а они не видят вас. Вы падаете в грязные лужи и с сумасшедшим визгом ползаете на спинах, на животах – поскольку можете.

Охранники кричат, но кажется, они где-то далеко-далеко. Гораздо важнее измазаться в теплой мокрой земле. Вы с воплями возитесь, пока не приходит холодный воздух и вас не начинает бить градом. Тут вы все бежите в укрытие.

Промокшие, перемазанные, вы шатаетесь от смеха. Ты смотришь на девочек, в их яркие, сверкающие глаза и узнаешь то, что на миг почувствовала в себе, – беспредельность.

Когда вы подходите к охране, та пугается. Вас молча разводят по камерам. Чуть позже тебе бросают полотенце, и ты пытаешься представить, какими будут последствия такой выходки.

Скоро ты понимаешь, что осталась без душа, без ужина, но тебе все равно. В маленьком зарешеченном окне горит небо, гроза