Земля - Виталий Бабенко

Теплая радость обрушилась на Фанта с Иолантой. Они чувствовали себя совершенно невесомыми, и удивительная власть над законами природы убеждала: их общая жизнь неповторима и исключительна; напоминала: они необходимы друг другу; провозглашала: вот оно какое — счастье. «Как смели мы куда-то стремиться, за чем-то ехать, — думали оба, — когда и здесь может быть так сладко, так волшебно, так таинственно…»

Вскоре они нагнали девушек и остановились неподалеку. Те лежали на волнах, подперев головы руками, и переговаривались.

— Знаете что, — услышал Фант, — никуда мы отсюда не поедем больше. Хорошо здесь. Красиво. Завтра в бассейн с утра. И все…

— Угу, — донеслось до Иоланты.

Девушки вскочили на ноги и побежали снова. И вдруг металлопластовая стена — там, в дальнем конце — растаяла. И растаял светосвод. Перед Фантом и Иолантой распахнулся космос. Черный бархат пространства на горизонте был усыпан бриллиантами звезд, а над самой головой сияла гигантская полная чаша — Грааль — родина предков — колыбель человечества — Земля, обрамленная радугой атмосферы. Океаны и континенты были подернуты морозными узорами облаков.

Туда, к Земле, убегали волшебные девушки — сквозь невидимые барьеры стен, сквозь холод и мрак пространства, сквозь вакуум и солнечный ветер.

Фант и Иоланта остановились, ошеломленные зрелищем, которое только с орбиты и можно увидеть, — зрелищем давно и, может быть, навсегда покинутой родной планеты, вокруг которой они медленно плыли (на самом деле — стремительно неслись) вместе с цилиндром Орбитального Поселения.

Наконец наши герои очнулись, посмотрели друг другу в глаза, повернулись и пошли назад, мягко ступая по колышущейся воде…

В каюте Фант включил радио. Красивый мужественный голос усатого контролера пел:

Не обгорят рябиновые кисти,От желтизны не пропадет трава.Как дерево роняет тихо листья,Так я роняю грустные слова…

Фант выключил радио и достал из кармана компьютер. «КОДА», — набрал он четыре буквы…

31. Другими словами…

…в этом будущем, похожем на настоящее, как все сновидения похожи на прошлое…

…в центре этого большого, хорошо освещенного, но такого неустойчивого, пульсирующего помещения, на полу…

…в самом распроцентре того клятого гиперпространства, на крохотной планетке…

…на солнечной, сухой и свежей лужайке… …посреди гигантского неухоженного чердака…

…в удивительном темном углу, заросшем великанской паутиной…

…сидел мальчик лет пяти-шести и напевал какую-то песенку. Он сидел, разметав тонкие ножки в аккуратных башмачках, и, судя по всему, ему было очень одиноко. У него были белокурые волосы, локонами спускавшиеся на плечи, как у маленького лорда Фаунтлероя, очаровательный вздернутый носик и большие карие глаза в маму.

— Мамочка! Папочка! — воскликнул мальчик со слезами в голосе. — Что же вас так долго не было? Я вас ждал, ждал, ждал, ждал, а вы все не идете.

Мы бросились целовать малыша и стали успокаивать его, говоря, что были очень заняты, но теперь все позади, и мы вместе.

— Ну хорошо, — сказал малыш. — Мне надоело уже играть в разные игры. Сейчас вы будете рассказывать мне сказки. Только чтобы там были одни хорошие люди и зверюшки и все всегда кончалось хорошо.

Мы окинули взглядом все пути, проделанные нами, переглянулись, как бы обещая друг другу больше никогда не оборачиваться назад и не возвращаться к прошлому, и тогда я погладил сына по голове и сказал ему:

— Видишь ли, малыш, в настоящее время я знаю всего одну такую сказку, но она еще только начинается…

Эпилог

Когда я начал писать свою «Землю», то имя для главного героя придумал довольно-таки быстро, хотя и не без размышлений. Фант, решил я, и дело с концом.

Но вот с именем героини все оказалось сложнее. Как я ни бился, ничего путного в голову не приходило. И тогда я обратился к жене.

— Придумай мне женское имя, — попросил я ее, — как можно менее распространенное, но звучное. И чтоб максимально далекое было от реальной жизни.

— Любое имя?

— Что значит — «любое»?

— То есть, не обязательно из жизни, можно и из литературы?

— Давай любое, — согласился я.

— Иоланта, — объявила моя жена без малейших раздумий.

— Как ты сказала? — я едва не поперхнулся.

— Иоланта… А что? Вполне…

Отступать было некуда. В конце концов, я сам этого хотел.

— Что ж, Иоланта так Иоланта, — пробормотал я…

И последнее. Я хотел закончить повесть так: мои герои возвращаются в свою каюту, включают радио, там звучит песня на слова Есенина (кстати, не потому, что эти стихи и эта песня нравятся мне больше любых прочих, а лишь по той причине, что действительно именно этот романс исполнялся по орпосовскому радио в тот памятный вечер), они слушают, потом ложатся спать.

Далее должна была следовать завершающая фраза:

«И после этого они любили друг друга до утра».

Почти одновременно с тем, как я эту фразу придумал, мне пришло в голову, что она двусмысленна и вообще звучит идиотски. Интимная сторона дела понятна, речь не об этом. Ведь можно додумать и так: утром проснулись Фант с Иолантой, и обнаружилось, что друг друга они больше не любят. Конец, значит, всему…

Такое возможное толкование мне абсолютно не понравилось, поэтому теперь концовка выглядит иначе. Вот она:

«И после этого они любили друг друга…

А потом Фант, осознав, что ему вовсе не хочется спать, встал и, включив ночник, сел писать на компьютере.

Он закончил „Фугу“. Он объединил „Вступление“, „Экспозицию“, „Контрэкспозицию“, „Разработку“, „Репризу“ и „Коду“, затем подключил комп к печатающему устройству и долго лежал — до самого утра, слушая тихий шелест слетающих с принтера листов бумаги.

Иоланте это не мешало. Она спокойно спала.

Впервые за многие годы она спала без сновидений. Ей не снился кошмарный сверкающий „бублик“ над Бискайским заливом, не снилась черная стена воды с каймой грязной пены.

В эту ночь в Иоланте зародилась новая жизнь, и этой жизни предстояло будущее».

1973, 1975, 1984, 1991

Примечания

1

СПИР — синдром приобретенного иммунорезонанса, выявлен в 1997 году. В последнее десятилетие XX века поражения иммунной системы стали множиться с пугающей быстротой.

2

СПИК — синдром иммунокумуляции, выявлен в 1993 году.

3