Перехваченные письма - Анатолий Вишневский

Сегодня, проснувшись, пошел с Ладей пластинки покупать под дождем. Потом были у Дряхловых, танцевал с Диной. Сидели у окна, она плакала, и мы целовались в темноте. У нее было рембрандтовское и святое лицо. «Ведь я твоя мама». Долго сидели, и вдруг слаще стало нам от поцелуев. Было крайне нежно, но безнадежно сексуально. И я понял, что мы были правы, живя вместе, все-таки какая-то реальная нежность была осуществлена.

* * *

Рабочее настроение. Угроза перемены жизни. Лучшие дни, может быть, — чтобы опять потом разрыв, надрыв. Видел ее вчера на St Michel. Мы неприятно встретились глазами. Я отдал поклон и даже не обернулся. Она удивилась, и я чувствовал черепом, как она повернулась. Потом я страдал в кафе на углу Petit Pont и хотел быть педерастом, наконец, торжествовал, но придя домой заснул.

* * *

Вчера утром работал немного, страдая от отсутствия письма. Впрочем была забастовка почтальонов. Блюм мне мешал. Затем медитировал, страшно долго выбирал галстук, наконец, надувшись, как римлянин, пошел в Кочевье, решив не обращать на нее внимание.

Я блистал и, страдая, говорил что литературы нет.

Инночка все краснела и смущалась в Куполе, я провожал ее, она была мила очень, очень. «Знаете кондитерскую, я там бываю». Потом до утра играли в кости, причем Адамович насыпал мне за шиворот куски льда.

Утром были розовые облака, а я катался на трамваях, грустя и радуясь Инне, деньгам своим, утру, и страдал от Рейзини.

В субботу я работал, даже читал и медитировал, а главное, брился и переодевался. Бал вчера удался, это был мой первый удачный бал. Инна была мила, гладила меня и прижималась щекой во время танца, говорила, что любит страшно. Потом в такси все расстроилось, и она даже испугалась. А я стал ей читать нотации, но она гладила мои руки и говорила: какие гладкие руки. У какого-то «X» были милые глаза, но грубые руки.

* * *

Вчера день хороший. Утром гуляли по городу без пиджаков, причем я оплевал одного педераста. Да, кстати, сначала была Инна, но это — противная часть дня, и об этом не стоит вспоминать. Инна — ерунда. Нравится она мне все меньше, c'est une jeune fille sans conversation[73], a главное, вспомнить только эту маленькую искривленную змею рта.

Адамович милый, случайно назвал меня на ты. Я опять с работой вошел в атмосферу любви.

Ночью унижение из-за денег в Daumesnil и поцелуи Маковской в автомобиле, где она счищала мне с лица губную помаду. Здорово был пьян, осталось жалкое и прекрасное воспоминание.

Ирина Голицына — матери

Пермь, 20 июня 1929

Прошлой ночью у нас побывал вор, и я теперь боюсь ложиться спать, как бы он опять к нам не заглянул. Дело было так. В пятом часу утра какой-то жулик в лаптях вынул у нас в окне кружок от вентилятора, в отверстие просунул руку, повернул шпингалет, выдернул крючок и растворил окно (спим мы в соседней комнате). Сделав все это, стал ходить около нашего окна и осматриваться по сторонам, не заметил ли его кто-нибудь. К счастью, в этот самый момент за ним наблюдала из противоположного дома одна наша хорошая знакомая. Она встала, чтобы накормить своего маленького ребенка, и уже некоторое время следила за манипуляциями жулика. Когда он, увидев, что на улице тихо, приподнял занавеску и закинул ногу, чтобы влезать к нам, она разбудила свою мать, и та громко закричала из окна. Вор мигом убежал во все лопатки, не утащивши ничего, и мы этим милым людям чрезвычайно благодарны, так как могли бы проснуться и не найти своих вещей.

Надя собирается от нас уехать. Усиленно ее вызывает тетя, которой уже наверное достаточно напели про мой дурной характер. Но главным образом Надя едет, так как надеется там устроиться на службу, а здесь кроме одного урока (8 рублей в месяц) ничего нет. Надя нам очень помогает в работе по инвентаризации, но, к сожалению, и это, может быть, закончится. Когда она уедет, я не представляю — и Ники тоже, как мы будем жить, как справимся. Взять человека при наших скудных средствах невозможно, и обойтись без никого тоже очень трудно, ведь детей нельзя ни на минуту оставить одних.

Мика все больше и больше становится проказником, все хватает и тащит. Когда я сижу на крыльце дома, который напротив, он вползает и сползает на четвереньках по лестнице и очень любит это проделывать. Аринька много играет с девочкой, с матерью которой я теперь дружу. Уложив детей, мы с ней иногда ходим в сад Профинтерна послушать музыку. Вчера проводили с Ники вечер в гостях у молодых, на чьей свадьбе в прошлом году пировали. Были недавно с Ники в кино на хорошей картине.

Дневник Бориса Поплавского

Из записей июля 1929

Вероятно это от робости происходит, но как глубоко было мое горе, а радость уже была меньше. (Кажется, вообще одна из основных печалей то, что горя всегда можно причинить больше, чем радости).

День был высокий-высокий, солнечно неземной. Сидел долго у неизвестного солдата. Пытался писать и работать, но был уже совершенно переутомлен. Секрет продолжения поэзии, вероятно, во внутренней жизни.

* * *

Со среды писем нет — 6 дней. Якобы для меня пришла на Монпарнас — не встретил ни разу.

* * *

Писем не было еще десять дней, наконец, я узнал, что она хотела мне написать. Послал два объяснения. Встретились у нее, но потом еще в Люксембурге, где я был горд. Милая, дорогая моя, как она обнимала меня и гладила мне волосы на балконе, и говорила, и обещала.

Назавтра встретились в Dôm'e, ее мать была здесь, было грустно и нежно. Она, говорит, не любит своего мужа, но ведь будет колебаться его бросить, пока вся прелесть не пропадет.

Вчера ждал безумно, но день, хотя и без медитации, и почти без работы, был ясный и прекрасный. Гулял в Jardin des Plantes. А около Opéra (на rue du Havre) вдруг почувствовалось верное зрение — конец неврозу.

Ирина Голицына — матери

Пермь, 7 августа 1929

Я уже благодарила тебя и еще раз благодарю за твою чудную посылку и деньги. И то и другое нам так было необходимо, и мы за это время очень воспрянули духом. Дети настолько не избалованы сладким, что для них сахар — одно из лучших лакомств, и они то и дело меня тормошат, чтобы я его им давала — уже одно кило кончили и принялись теперь за второе. Вообще вся посылка как нельзя лучше подобрана. Благодаря тебе, удалось нам расплатиться с нашим большим долгом квартирным!

Теперь будем шить драповые пальтишки детям: думаем обратиться к Сашеньке. Работа ведь не очень сложная, а возьмет она, конечно, дешевле, чем Пименовна. Купили детям по матросской шапочке, и очень милы они в них.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});