Тереза Ракен - Эмиль Золя

Вскоре у Лорана начались новые страхи. Его пугали явные перемены в поведении жены.

Тереза стала мрачной, молчаливой. Она перестала изливаться перед г-жой Ракен в изъявлениях раскаяния, перестала целовать ее. Она снова стала относиться к параличной с ледяной жестокостью и эгоистическим равнодушием. Можно было подумать, что, испробовав раскаяние, она разочаровалась в его благотворном действии и теперь обратилась к другому средству. Причина ее тоски крылась, конечно, в том, что ей не удавалось обрести покой. Она взирала теперь на параличную с каким-то презрением, как на бесполезную вещь, которая не может даже послужить утешением. Она стала ограничиваться только самым необходимым уходом за больной, чтобы та не умерла с голоду. Теперь она бродила по дому молчаливая, подавленная. Она стала чаше отлучаться, уходила куда-то по четыре-пять раз в неделю.

Эти перемены удивляли и тревожили Лорана. Он думал, что угрызения совести приняли у Терезы новую форму и теперь выражаются в беспросветной тоске. А тоска представлялась ему гораздо опаснее, чем отчаяние, которое изливалось у Терезы в беспрестанной болтовне, так досаждавшей ему. Теперь она молчала, не ссорилась с ним; по-видимому, она затаила чувства в глубине души. Лоран предпочитал бы, чтобы она говорила о своих страданиях; ему было неприятно видеть, что она вся ушла в себя. Он боялся, что настанет день, когда тоска вцепится ей в горло и Тереза, ища облегчения, отправится к священнику или следователю и все расскажет.

С тех пор частые отлучки Терезы приняли в его глазах страшное значение. Он предполагал, что вне дома она ищет наперсника, что она готовится предать его. Дважды он отправлялся вслед за нею, но оба раза терял ее из виду. Он стал наблюдать за нею. Им овладела навязчивая мысль: Тереза, доведенная до крайности, все раскроет, надо воспрепятствовать ее признаниям, надо заткнуть ей рот.

XXXI

Однажды утром, вместо того чтобы отправиться к себе в мастерскую, Лоран зашел в винный погребок на углу улицы Генего, против пассажа. Отсюда он стал наблюдать за прохожими, идущими со стороны улицы Мазарини. Он подкарауливал Терезу. Накануне она сказала, что утром уйдет из дому и вернется только к вечеру.

Лоран ждал больше получаса. Он знал, что жена всегда идет по улице Мазарини, однако у него уже мелькнуло опасение — не отправилась ли она на STOT раз по Сенекой улице и, следовательно, не ускользнула ли от него. Он решил вернуться в пассаж и притаиться в проходе своего дома. Он уже стал терять терпение, как вдруг увидел Терезу; она поспешно вышла из пассажа. Она была во всем светлом, и тут он впервые заметил, что она одета так, как одеваются публичные женщины; на ней было платье с длинным шлейфом, она шла, соблазнительно покачиваясь, приглядывалась к мужчинам и при этом так высоко приподнимала спереди юбку, что открывала ноги, ботинки на шнурках и белые чулки. Она пошла по улице Мазарини. Лоран отправился вслед за ней.

Погода стояла теплая. Тереза шла медленно, слегка откинув голову; волосы спускались ей на спину. Мужчины, повстречавшись с ней, оборачивались, чтобы взглянуть на нее со спины. Она пошла по улице Медицинской академии. Лорана объял ужас, ибо он знал, что где-то поблизости находится полицейский участок; он подумал, что теперь уже никаких сомнений быть не может — жена идет, чтобы донести на него. Он решил, если только она ступит на порог участка, броситься на нее, умолять, бить, любой ценой заставить ее молчать. На перекрестке она взглянула на проходившего полицейского, и Лоран похолодел, вообразив, что она сейчас подойдет к нему; он спрятался в подъезде какого-то дома, будучи уверен, что стоит ему только показаться, и его тут же схватят. Эта погоня за женой была для него истинной пыткой; Тереза старалась привлечь к себе внимание прохожих, она красовалась на солнышке, волоча юбки, томная и бесстыжая, а он шел за ней по пятам, бледный и трепещущий, и твердил, что теперь все кончено, что спасенья нет, что его казнят. Каждый шаг Терезы казался ему шагом к возмездию. Страх придавал его предположениям какую-то неоспоримую убедительность, малейшие движения Терезы подтверждали очевидность опасности. Он шел за нею следом, шел, куда шла она, как идут на плаху.

Дойдя до бывшей площади Сен-Мишель, Тереза вдруг направилась к кафе, помешавшемуся тогда на углу улицы Месье-ле-Пренс. Она села за столик на тротуаре; рядом расположилась компания женщин и студентов. Она фамильярно поздоровалась со всеми за руку. Потом заказала абсент.

Ей было здесь, по-видимому, хорошо; она разговаривала с белокурым юношей, который, должно быть, уже давно поджидал ее. Две проститутки склонились над ее столиком и заговорили с ней хриплыми голосами, обращаясь к ней на «ты». Кругом женщины курили, мужчины на виду у всех обнимали их, не стесняясь прохожих, которые не обращали на них внимания. До слуха Лорана, стоявшего в подворотне на другой стороне площади, доносплась брань и смачный хохот.

Допив абсент, Тереза встала, взяла белокурого юношу под руку и направилась с ним по улице Лагарпа. Лоран следовал за ними до улицы Сент-Андре-дез-Арк. Здесь они вошли в меблированные комнаты. Лоран остановился посреди мостовой, поднял голову и стал разглядывать дом. Жена его на мгновенье мелькнула в отворенном окне третьего этажа. Потом ему показалось, что он видит, как руки молодого человека скользят по талии Терезы. Окно с сухим шумом захлопнулось.

Лоран понял. Не дожидаясь дальнейшего, он медленно пошел обратно, успокоенный, счастливый.

«Что ж, это к лучшему, — думал он, направляясь к набережной. — Теперь у нее есть занятие, дурным мыслям конец… Она куда сообразительнее меня».

Особенно удивлялся он, что не ему первому пришла мысль окунуться в разврат. Разврат мог бы исцелить его от страхов. Он не подумал об этом потому, что плоть его отмерла и порок уже больше не привлекал его. Неверность жены ничуть его не задевала; при мысли, что она сейчас в объятиях другого мужчины, он не испытывал ни малейшего волнения. Наоборот, это казалось ему весьма забавным; он словно выследил жену приятеля и теперь потешался над тем, как ловко эта женщина проводит мужа. Тереза стала ему до того чуждой, что уже не занимала в его сердце никакого места; за какой-нибудь час покоя он уступил бы и продал ее хоть сто раз.

Он отправился бродить по городу, наслаждаясь внезапным благодатным переходом от ужаса к умиротворению. Он был почти благодарен жене за то, что она отправилась к любовнику в то время, как он думал, что она идет к полицейскому комиссару. Приключение завершилось совершенно неожиданной развязкой, и это весьма приятно изумляло его. Ему стало ясно, что зря он трепе, тал и что ему тоже надо пуститься в разврат: может быть, это отвлечет его от мрачных мыслей и принесет облегчение.

Вечером, возвращаясь в лавку, Лоран решил, что попросит у жены несколько тысяч франков и приложит все старания, чтобы получить их. Он думал о том, как дорого обходится разврат мужчине, и немного завидовал женщинам, которые могут торговать собой. Тереза еще не вернулась, он стал терпеливо поджидать ее. Когда она пришла, он заговорил с ней наигранно ласковым тоном и не заикнулся об утренней слежке. Она была под хмельком; от ее кое-как застегнутого платья шел резкий запах вина и табачного дыма, которым бывают пропитаны кабачки. Она очень устала, лицо ее было все в белых пятнах, она пошатывалась, измученная за день, проведенный в постыдном занятии.

Обед проходил тихо. Тереза ничего не ела. За десертом Лоран положил локти на стол и без обиняков потребовал у нее пять тысяч франков.

— Не дам, — сухо ответила она. — Предоставь тебе волю, так мы окажемся на соломе… Разве ты не знаешь, в каком мы положении. Нам грозит нищета.

— Возможно, — возразил он спокойно. — Но мне все равно, мне нужны деньги.

— Не дам, сказала: не дам. Ты бросил должность, торговля совсем не идет, а на проценты с моего приданого нам не прожить. Мне каждый день приходится брать из основного капитала, чтобы кормить тебя и выдавать тебе сто франков в месяц, которые ты у меня выцарапал. Не получишь больше ни гроша, понял? И не проси.

— Не отказывай не подумавши. Говорю тебе — мне нужны пять тысяч франков, и я их получу. Все равно дашь.

Его спокойная настойчивость вывела Терезу из себя, хмель еще больше овладел ею.

— Понимаю, — закричала она, — ты хочешь кончить тем же, с чего начал… Уже четыре года мы содержим тебя. Ты явился сюда только для того, чтобы здесь есть и пить, и с тех пор живешь на наш счет. Он, видите ли, лодырничает, он прекрасно устроился, живет себе сложа руки, на моем попечении… Нет, не рассчитывай, не получишь ничего, ни гроша… Сказать тебе, кто ты такой? Ты…

И она сказала. Лоран пожал плечами и рассмеялся. Он только заметил:

— Хорошим же словечкам ты учишься там, где теперь проводишь время.

Это единственный намек, который он себе позволил насчет ее любовных похождений. Тереза резко вскинула голову и язвительно возразила: