Кто и как изобрел Страну Израиля - Шломо Занд

Следует помнить: страстная любовь к Святой земле и преклонение перед древними израильтянами, жившими на ней, нисколько не противоречили систематическим неприязни и презрению, которые питали христиане к верующим иудеям, теснившимся в тени победоносной христианской ауры. Крестоносцы и, в особенности, сопровождавший их сброд время от времени доказывали это на долгом пути в Иерусалим. Со своей стороны, паломники, вернувшись домой, любили рассказывать об Иуде Искариоте, предавшем Иисуса[340]. С их точки зрения, униженные евреи оказались изгнанными из Святой земли потому, что были недостойны ее. Маргинальное и презренное прозябание в гетто являло собой прекрасное тому доказательство. Следует иметь в виду, что это распространенное как среди крестоносцев, так и среди большинства христианских паломников отношение к евреям с началом Реформации на Западе претерпело определенные изменения в довольно широких кругах.

3. От пуританской Реформации к евангелистской моде

Потрясения, вызванные Реформацией, начавшейся в XVI столетии, на короткое время замедлили процесс христианского паломничества в Палестину. Критика, направленная против церковной коррупции, прежде всего против торговли индульгенциями, сопровождавшаяся бурными протестами против ритуалов, связанных с культом могил и святых мест, временно охладила пыл традиционных паломников, хотя и не привела к полной остановке «движения». Точь-в-точь как в раввинистическом иудаизме, вступившем в активную фазу развития после разрушения Храма, в первоначальном протестантском протесте (иными словами, в ходе первичного размежевания с католицизмом) небесный Иерусалим стал занимать более видное и возвышенное место, чем Иерусалим материальный. В новой пуританской риторике духовное избавление предшествовало телесному; кроме того, спасение оказалось теперь гораздо более внутренним и индивидуальным предприятием.

Обновленный духовный климат не сделал Святую землю нерелевантной для «новых христиан». Напротив, она стала для них еще более живой и близкой сердцу. Этому способствовали два важных, связанных между собой, обстоятельства: революция, вызванная недавним изобретением книгопечатания, и новое грандиозное предприятие — перевод Библии на многочисленные европейские языки.

Реформация ускорила перевод Ветхого и Нового Заветов с латинского на множество других языков. За четыре десятилетия XVI столетия полная Библия вышла на следующих административных метаязыках, ставших позднее языками национальными: немецком, английском, французском, датском, голландском, польском и испанском. Вскоре после этого были сделаны переводы Библии на множество литературных языков, находившихся в стадии формирования и стандартизации. Изобретение книгопечатания, уже начавшего перекраивать европейскую культурную морфологию, превратило Библию в первый в истории бестселлер. Несомненно, речь все еще шла об узком, элитарном круге читателей. Тем не менее теперь можно было зачитывать вслух великолепные библейские теологические вымыслы все более широким массам слушателей непосредственно на языках, которыми те более или менее владели.

В районах, охваченных Реформацией, авторитет ставшей необычайно популярной Библии подменил авторитет папства как носителя божественной истины. Возобладавшее стремление «вернуться к источникам» и полагаться лишь на них, минуя каких бы то ни было посредников, придало текстам ореол обновленной аутентичности. Отныне верующему нет нужды в символике и аллегории; протестант вправе воспринимать текст таким, какой он есть. В переводах древние истории стали гораздо более близкими и понятными, что не менее важно — более человечными. Поскольку все они происходили в регионе, по которому бродили праотец Авраам, Моисей, царь Давид, пророки-морализаторы, героические Маккавеи, Иоанн Креститель и Иисус с его апостолами, этот регион неожиданно оказался хорошо знакомым, но одновременно чудесным и загадочным. Таким образом, Ветхий Завет, в дополнение к Новому, стал настоящей протестантской книгой.

Впрочем, это еще не все: в некотором — пока единственном — государстве, вернее, королевстве, «возвращение к источникам» подняло на щит не только Обетованную землю, но и «избранный народ», избранный богом для владения ею. В Англии конца XVI столетия, в элитарном кругу интеллектуалов, появились первые, пока несколько примитивные, признаки протонационализма[341]. Разрыв с Римом стал реальностью; создание англиканской церкви[342] подтолкнуло образование новой, более обособленной местной идентичности, искавшей, как и коллективные идентичности будущего, примеры для подражания.

Роль таких примеров становится центральной, когда речь идет о рождении нации, в особенности пока последняя еще нерешительна и не вполне уверена в себе. В случае опередившей свое время Англии выбор исторической модели, позволяющей начать формирование новой «сущности», был весьма непрост. Следует помнить, что мы обсуждаем первый, ранний этап возникновения английской национальной идеи, стартовавший задолго до наступления (в XVIII веке) эпохи Просвещения. Первые ростки современного коллективного мироощущения, ставшего со временем ментальными рамками, охватывающими едва ли не всю политическую жизнь планеты, увидели свет, таким образом, на Британских островах; они появились из глубоких религиозных недр, а вовсе не на почве еще не вызревшего скептицизма. Это обстоятельство критически важно для понимания процессов, касающихся формирования в более поздние времена английского, а затем и британского национализма.

Например, на этом раннем протонациональном этапе англичане еще не имели ни возможности, ни желания объявить кельтскую воительницу Боудикку (Boudicca)[343] праматерью английского народа. Эта блестящая идея возникла, как известно, лишь в XIX веке. Боудикка, племенная предводительница кельтов, восставшая в I веке н. э. против римлян, была отъявленной язычницей. Лишь весьма немногие (если и это не преувеличение) слышали о ней в XVI веке. Древнеримская республика, ставшая объектом восхищенного подражания двумя столетиями позже, в ходе Французской революции, в столь ранние времена еще изрядно страдала из-за своего политеизма; впрочем, достаточно было и того, что она ассоциировалась с современным папским Римом, главным, опасным и презренным врагом Англии.

Ветхозаветный «народ», сплавленный из «колен сынов Израиля», силой, при прямой поддержке бога, покоривший Ханаан, располагавший суровыми «судьями», руководившими войнами с многочисленными соседями, а также другими героями, вплоть до отважных Маккавеев, вставших на защиту своего Храма, стал возвышенным примером для подражания и солидаризации. Таким образом, священные ветхозаветные тексты получили определенное преимущество перед Новым заветом; они были куда менее универсальными и вращались в основном вокруг изолированного избранного коллектива. Кроме того, эти тексты отнюдь не рекомендовали подставить обидчику вторую щеку. Ветхозаветный бог был суров и ревнив, когда речь шла о борьбе с враждебными иноверцами. Англия, защищавшая всей мощью свою особую «истинную» церковь, и Англия, намеревавшаяся покорить новые территории, объединились на пороге современной эры под сенью еврейского Ветхого Завета.

В период между 1538 годом, когда Генрих VIII приказал внести том Библии в каждую английскую церковь, и 1611 годом, когда (в царствование Якова I) появился новый, соответствующий эпохе перевод Библии на английский язык («Библия короля Якова», King James Bible), Англия однозначно приняла библейских «сынов Израиля» в свое теплое монархическое лоно. Это не означало, что евреи, изгнанные из королевства еще в 1290 году, получили возможность туда вернуться. «Возвращение» стало реальностью лишь в 1655 году, в ходе пуританской революции, возглавленной Оливером Кромвелем, На этом этапе гордые евреи прошлого еще не ассоциировались с жалкими иудеями настоящего, поэтому естественно было считать первых своеобразными древними джентльменами, а последних — убогими существами[344]. Не следует забывать, что древние евреи Библии заговорили теперь на живом английском языке вместо нудной старинной латыни. Отказ от латыни наряду с отходом от католицизма укрепил репутацию древнееврейского языка, рассматривавшегося теперь как «чистый язык», заслуживающий подражания. Его изучение в университетах стало популярным и престижным. В конечном счете, этот сложный процесс способствовал медленной и нерешительной адаптации нового сорта филосемитизма[345].

Примерно тогда же некоторые интеллектуалы начали искать «корни», связывающие их с Ханааном биологически. Были выдвинуты предположения о том, что британцы — аутентичные потомки десяти исчезнувших израильских колен. Древнееврейская мода распространилась едва ли не на всю английскую элиту, во многих домах Библия стала единственным чтением. Книга книг оказалась теперь в самом центре престижной системы образования. Дети из аристократических семей знакомились с ветхозаветными героями раньше, чем успевали заучить имена старых английских королей. Во многих случаях они зазубривали географию Ханаана задолго до того, как узнавали границы собственного государства.