«Заводная» - Паоло Бачигалупи

Вместо этого китайцы из Малакки, Пинанга и с Западного Берега надменно держались особняком и думали, что прилив фундаментализма их не тронет, а теперь пришли в королевство с протянутой рукой к родне из Чаочжоу, так как спастись своими силами ума не хватило.

Там, где малайским недостает сообразительности, чаочжоуские не теряются. Они уже почти тайцы: говорят по-тайски, берут тайские имена. Пусть когда-то в роду у них и водились китайцы, но сейчас они — верноподданные граждане этой страны, а такое, если подумать, скажешь не о всяком тайце, а уж тем более об Аккарате и его выводке в министерстве торговли.

Поэтому Джайди даже немного сочувствует чаочжоускому заводчику, который расхаживает перед ним в белом балахоне, свободных хлопковых штанах и сандалиях по цеху и возмущается тем, что его фабрику закрыли из-за какого-то превышения нормы угля, хотя он платил каждому белому кителю. А значит, Джайди не имеет права — совершенно никакого права — останавливать его предприятие.

Слышать в свой адрес «черепашье яйцо» Джайди даже лестно, хотя и весьма неприятно — для китайцев это страшное оскорбление. Все же он спокойно выслушивает яростную тираду. Немного погорячиться — так по-китайски. Позволяют себе эмоции, как тайцы никогда бы не посмели.

Тем не менее этот человек ему симпатичен.

Но к тому, кто сыплет оскорблениями и постоянно тычет ему пальцем в грудь, испытывать симпатию Джайди долго не может, а потому уже восседает на груди бизнесмена, пережимает горло дубинкой и объясняет тонкости этикета по отношению к белым кителям.

— Похоже, вы приняли меня за очередного министерского служаку, — замечает он.

Тот хрипит, вырывается, но тщетно. Внимательно глядя на предпринимателя, Джайди поясняет:

— Вы, конечно, понимаете — лимиты на уголь введены из-за того, что город стоит ниже уровня моря. Вы свою углеродную норму превысили еще несколько месяцев назад.

— Гхрхха.

Поразмыслив над таким ответом, Джайди грустно качает головой:

— Нет, мы не можем позволить фабрике продолжать работу. Рама XII повелел, и на том же стоит ее величество Дитя-королева: мы не оставим Крунг Тхеп даже под напором наступающего океана, не сбежим из Города божественных воплощений, как те трусы из Аютии от бирманцев. Вода — не вражеские солдаты, стоит пустить — уже не прогонишь. — Он смотрит на вспотевшего китайца и прибавляет: — Вот поэтому каждый должен делать все, что от него зависит. Если не хотим пустить захватчика в свой город, то надо бороться плечом к плечу. Вы согласны?

— Гххрххгхх…

— Хорошо. Рад, что мы нашли общий язык.

Рядом кто-то вежливо покашливает.

Джайди, скрывая недовольство, поднимает голову и видит юного рядового в новенькой форме. Тот отвешивает почтительный ваи — пальцами сложенных ладоней до лба, — замирает ненадолго и говорит:

— Кун Джайди, мне крайне жаль прерывать вас.

— В чем дело?

— Чао кун генерал Прача изволит просить вас к себе.

— Я занят.

Похоже, наш друг наконец согласен вести разговор в приемлемом тоне и с холодным сердцем.

— Я обязан сообщить вам… мне велели передать…

— Ну же!

— …чтобы вы тащили ваш… ваш, простите меня, «тщеславный зад», простите еще раз, в министерство. Немедленно и даже быстрее. — Мальчишка вздрагивает от собственных слов. — Если нет велосипеда, велели взять мой.

— Вон что. Тогда ладно. — Джайди слезает с заводчика и говорит Канье: — Лейтенант, разберешься тут?

Та в замешательстве.

— Что-то случилось?

— Думаю, Прача созрел на меня поорать.

— Пойти с вами? Этот червяк подождет, — кивает она на китайца.

Ее беспокойство веселит Джайди.

— Обо мне не волнуйся, заканчивай тут. Если нас отправят в ссылку на юг охранять лагеря желтобилетников до самой пенсии, я тебе сообщу.

Расхрабрившийся китаец бросает ему вслед:

— Ты у меня еще попляшешь, хийя!

Последнее, что слышит Джайди, выходя из цеха в компании рядового, — удар дубинкой и визг заводчика.

Снаружи печет солнце. Он и без того вспотел, трудясь над китайцем, поэтому отходит в тень кокосовой пальмы и ждет, пока рядовой подкатит велосипед.

Мальчишка смотрит на взмокшее лицо Джайди озабоченно.

— Хотите передохнуть?

— Ха, да ты что. Насчет меня не переживай — просто годы уже не те. Еще хийя попался не слишком покладистый, а я уже не тот боец, что раньше. Но в прохладный сезон так бы не вспотел.

— Вы во многих боях победили.

— В некоторых да. И тренировался еще не в такое пекло.

— За вас бы все лейтенант сделала. Вам-то зачем так себя утруждать?

Джайди смахивает со лба пот.

— И что тогда скажут мои парни? Что я лентяй.

— Такого о вас никто и подумать не посмеет!

— Вот станешь капитаном — тогда поймешь, — снисходительно отвечает Джайди. — Люди тебе верны, только если показываешь им пример. Я никогда не заставлю своих обмахивать меня веером или крутить вентилятор, как эти хийя в министерстве торговли. Пусть командую я, но все мы — братья. Получишь капитана, обещай, что будешь делать так же.

Глаза мальчишки сияют, он снова делает ваи.

— Да, кун. Обязательно. Спасибо!

— Вот и молодец. — Джайди садится на велосипед. — Лейтенант Канья закончит и отвезет тебя на нашем тандеме.

Днем в засушливый сезон в самое пекло на дорогу выезжают в основном сумасшедшие и те, кому очень надо. Зато под арками и в укрытых тентами переулках раскинулись рынки, заваленные овощами и кухонной утварью.

Проезжая Тханон На Пхралан, Джайди отпускает руль, делает ваи в сторону Священного столпа и молится за невредимость души Бангкока. Здесь Рама XII заявил, что народ не бросит город под напором наступающего океана. От монашеских распевов во спасение Крунг Тхепа на душе делается спокойно. Он трижды поднимает ладони ко лбу. Море людей вокруг делает то же самое.

Четверть часа спустя впереди возникает министерство природы — покатые крыши из красной черепицы выглядывают над зарослями бамбука, тиковых и дождевых деревьев. Вся в разводах от ливней и в бахроме из мха и папоротников вокруг высокая белая стена, стоят охранные статуи гаруд и сингхов.[59]

Однажды Джайди видел этот комплекс с высоты — его, одного из немногих, в облет на дирижабле взял с собой Чайанучит. Еще в ту пору, когда тот руководил министерством, когда власть белых кителей была непререкаемой, когда по королевству со страшной скоростью катился мор и никто не знал, выживет ли хоть что-нибудь.

Чайанучит помнил (а сказать о себе такое могли немногие), как начиналась та эпидемия. Джайди, тогда еще совсем молодому призывнику, повезло — он попал в министерство курьером.