Охотники за медведями - Майн Рид

Очутившись внизу, они обернулись. Медведь стоял наверху и, по-видимому, колебался, спускаться ли ему в свою очередь или оставить преследование. Он стоял так, что охотники намеревались дать по нему новый залп, как, вдруг, к своему сожалению заметили, что стволы их ружей были наполнены снегом.

В то время, как они считали медведя потерянным для себя, он продвинулся вперед, словно задумав спуститься, но вместо обыкновенного способа покатился кубарем, повинуясь скорее посторонней силе, нежели собственной воле. Действительно, обессилев от потери крови, он упал в ущелье и покатился, не будучи в состоянии остановиться.

Через минуту медведь лежал без движения у ног охотников, которые, однако, из предосторожности все-таки еще и закололи его.

Глава L. ПОСЛЕДНЯЯ ОХОТА

Не имея больше на кого охотиться в Гималайских горах, наши путешественники спустились с гор в равнины Индостана и прошли через полуостров до Бомбея. Оттуда по Индийскому океану и Персидскому заливу они прибыли в порт Бассору на Евфрате. Поднявшись потом по одному из притоков этой реки, Тигру, они посетили знаменитый Багдад. Целью их было добраться до снежных вершин Ливана, где они надеялись встретить сирийского медведя. Выехав из Багдада с турецким караваном, они достигли Дамаска, где оставались очень недолго для необходимых расспросов, и прямо направились в Ливан.

В этой горной цепи живет сирийский медведь (ursus syriacus), открытый, впрочем, совсем недавно. Все натуралисты сомневались в существовании медведя в Сирии, подобно тому, как они отрицают до сих пор его присутствие в Африке. Будучи вынужденными сознаться в ошибке, иные хотят видеть в сирийском медведе только разновидность ursus arctos; но это мнение не выдерживает критики. По форме, цвету и большей части своих привычек сирийский медведь существенно отличается от бурого северного. Он живет не в лесах, а на открытых местах или в скалах, и, подобно гималайскому, держится преимущественно возле линии вечных снегов.

Цвет его разнообразится между серо-пепельным и буро-рыжим, но изменяется сообразно с временем года. Шерсть у него короткая, отчего он кажется тоньше и меньше многих из своих собратьев.

Признак, по которому его легко узнать, — это полоса прямой шерсти, похожая на спинную гриву обезьяны и идущая во всю длину позвоночника. Сирийский медведь, впрочем, заметно отличается от других медведей, и считать его просто разновидностью ursus arctos значит делать шаг назад к старой системе, по которой все медведи составляют одну и ту же породу.

Сирийский медведь обитает не на всей Ливанской цепи. Его встречают лишь на самых высоких вершинах, в особенности на горе Макмель, и он обыкновенно живет на границе снегов. Он однако ж спускается иногда и ниже и забирается в сады, которые опустошает. Он убивает порою овец, коз и даже больших животных и, будучи вызван на бой, не боится вступать в битву с человеком. Его в особенности следует опасаться ночью, когда он по большей части совершает набеги. Пастухи и охотники нередко бывают жертвами его свирепости; это доказывает, что он сохранил дикий характер, приписываемый ему Библией, где сказано, что две такие медведицы растерзали сорок двух детей, оскорбивших пророка Елисея.

Свирепость его также подтвердилась и во время крестовых походов, потому что, как говорят, Годфрид Бульонский убил одного из медведей, напавших на бедного антиохийского дровосека, и что это считалось великим подвигом у храбрых крестоносцев.

Охотники наши могли убедиться на собственном опыте, что сирийский медведь столь же дик и свиреп, как и в прежнее время.

Это видно из последнего их приключения, — из последнего, по крайней мере, по дневнику Алексея.

Они основали свою главную квартиру в Бишерре, небольшой деревушке на горе Макмель, возле снеговой линии и как раз в тех местах, где водится множество медведей на соседних высотах. Из Бишерры они отправлялись пешком в свою экспедицию; они даже убили пару медведей, но только очень молодых, так что шкуры их не годились для коллекции. Им необходим был хороший экземпляр сирийской породы.

Однажды они выследили медведя до склона ущелья, шириною не более двух футов, которое спускалось чрезвычайно круто, и, судя по круглым камням, служило ложем пересохшему горному потоку.

Они вступили в это ущелье в надежде, что медведь скрылся в какой-нибудь пещере или расселине, внимательно посматривая по обеим сторонам и рассчитывая увидеть где-нибудь его.

Пройдя до половины ущелья и наконец услышав шум, похожий на сопение кузнечного меха, они обернулись и увидели медведя. Сначала показалась его морда футах в трех от дна, а потом и вся голова. Можно было подумать, что медвежья голова приделана к утесу. Очевидно, там была пещера, куда укрылось животное.

Бросив взгляд на тех, кто потревожил его, медведь спрятал голову так быстро, что охотники не успели выстрелить. Для более верного прицела они сделали несколько шагов вперед, чтобы встать повыше пещеры и видеть вход, и молча ожидали появления головы или, по крайней мере, морды.

Ждать пришлось недолго. Из простого ли любопытства и желания посмотреть, скрылись ли люди, или с намерением на них напасть, медведь снова высунул голову из пещеры. Не желая, чтоб он опять скрылся, все три охотника выстрелили с такой поспешностью, что двое промахнулись. Один только Алексей попал зверю в челюсть и раздробил ее.

Когда рассеялся дым, охотники увидели, что весь медведь показался на камне перед входом в пещеру. Раздался вой бешенства и боли, он прыгнул, но вместо того, чтоб спускаться, как они ожидали, бросился прямо на них.

На этот раз у них тоже не было выбора. Предстояло бежать, подымаясь на гору. Спускаться — значило самим кинуться в когти разъяренного зверя, и потому все трое полезли вверх как могли, надеясь ускользнуть от неприятеля. Но скат постепенно становился круче, а камни, выкатываясь из-под ног, затрудняли восхождение. Вскоре они выбились из сил и не могли ступить больше ни шагу.

Наконец они остановились и, повернувшись лицом к врагу, вынули ножи. Медведь все приближался с ревом и воем. Он шел быстрее их между камнями и, конечно, догнал бы их, если б они продолжали бегство, потому что находился всего в шести шагах, когда они обернулись.

Битва не могла не представлять опасности. В изнеможении, едва дыша, они были не в состоянии выдержать натиск такого страшного врага. Бесполезно и говорить, что у них не было времени перезарядить ружья. Решив защищаться ножами во что бы то ни стало, они вероятно исполнили бы это с честью, если бы завязалась борьба.

Но прежде чем медведь подошел к ним, Пушкину пришла счастливая мысль. Он быстро наклонился, бросил нож, схватил огромный камень и изо всей силы бросил им в зверя. Получив удар в грудь, зверь упал, словно пораженный громом, и откатился шагов на десять.