Побег в Тоскану - Кэт Деверо

в ризнице, он беседовал с какой-то молодой женщиной в белом платке, при этом они пересчитывали патроны для винтовок, которые предстояло раздать бойцам.

– Извините. – Мне пришлось говорить погромче, чтобы перекричать органиста, который уже перешел к Ave Maris Stella. Он, похоже, играл все гимны подряд.

Дон Ансельмо поднял на меня глаза.

– Как я рад, что ты пришла! Иди, иди сюда. У меня для тебя очень важное задание. Прямо здесь, в нашем командном пункте.

Не успела я опомниться, как дон Ансельмо взял меня за руку и стал подталкивать к двери в туннель, которая была открыта.

– Живее. Дон Мауро скорее пианист, чем органист, и я боюсь, что надолго его не хватит. К тому же наши друзья, которые топчутся за дверью, вряд ли согласятся и дальше оставаться в дураках.

– Что мне надо делать? – спросила я, торопливо спускаясь по ступенькам за доном Ансельмо.

– Будешь помогать нашему врачу. Ты же не упадешь в обморок при виде крови?

– Нет.

У папы и Акилле руки постоянно были в порезах. Я уже наловчилась бинтовать ссадины и ожоги и промывать раны от камешков.

– Вот и прекрасно. Он будет очень благодарен тебе за помощь. А вот и он, – прибавил дон Ансельмо, когда мы добрались до туннеля. Вместо оружия здесь теперь были одеяла, лампы и ведра с водой. – Или вы уже знакомы?

В устье туннеля рылся в потертом военном рюкзаке какой-то худощавый бородач в красном шейном платке.

– Бинтов у нас достаточно, бинтов должно хватить, – объявил он. – А вот ткань для жгутов не помешала бы. Если понадобится – разорвите алтарный покров. А еще нам нужны закрутки – ручки, столовые ложки, столовые ножи, вообще любые подходящие предметы, которые не сломаются. А, Стелла, здравствуй.

– Здравствуй. – Я понятия не имела, кто это.

– Стелла пришла, чтобы помочь вам, – сказал дон Ансельмо. – Я посмотрю, где можно добыть ткани на жгуты, только сделаю вид, что не слышал ваших намеков насчет алтарного покрова. Может быть, Ассунта сумеет отыскать какие-нибудь старые простыни.

– И еще скажите ей про полотенца, – попросил бородач.

Дон Ансельмо кивнул и торопливо зашагал по тоннелю в направлении своего домика, бормоча что-то под нос.

Бородач снова присел на корточки и посмотрел на меня – ему явно было смешно.

– Ты что, правда меня не узнала?

Но я уже видела, кто передо мной. Интонации, выражение лица – и я сумела разглядеть за длинной бородой и нечесаными волосами опрятного, чистенького студента-медика, я часто видела, как он помогает своему отцу в аптеке.

– Узнала, конечно. Ты Давиде Галлури.

– Верно. Ты работала с моей сестрой Бертой. Она всегда могла на тебя положиться. Вот, держи. – Он вручил мне ножницы и сложенную простыню. – Мне нужны длинные лоскуты, сантиметров десять в ширину. Если не можешь определить на глаз, режь пошире. Будем надеяться, что скоро нам принесут еще ткани.

Я уселась на ворох одеял и расправила простыню на коленях. Работать в такой позе было непросто, но я обрадовалась заданию и еще обрадовалась, что Давиде вспомнил про Берту. От его слов мне стало легче. Я разрезала простыню по диагонали и принялась выкраивать из одной половины длинные широкие ленты.

– Дай-ка посмотреть, – сказал Давиде, когда три или четыре ленты были готовы. – Да, хорошо. Нам придется иметь дело с огнестрельными ранами – может быть, и ножевыми, необходим запас жгутов. По два на каждую рану – один выше, другой ниже.

– И кровь остановится?

– Да. Ну, если это рука или нога. Раны на других местах придется зажимать. Кстати, если я попрошу тебя зажать рану, то зажимай изо всех сил. Не бойся сделать больно. Нам важно, чтобы человек не истек кровью.

– И мы спасем этого человека. – Мне хотелось на это надеяться, но как же я была наивна.

– Вполне возможно, – великодушно согласился Давиде. – Но главное – мы выиграем время. Продержимся, пока фашисты не уйдут. Тогда старый доктор Бьянки перестанет трусить и придет на помощь партизану.

– Полотенца! – громко объявил дон Ансельмо, выныривая из туннеля с ворохом полотенец в руках. – Вот и я. Полотенца, пара старых простыней и целый ящик столовых приборов. Хватит?

– Прекрасно, – сказал Давиде. – Отдайте простыни Стелле – она занимается жгутами. Святой отец, а… вы будете где-нибудь поблизости, если кто-нибудь станет вас искать?

– Да-да, не тревожьтесь. Дон Мауро взял на себя обязанность служить, так сказать, на поле боя, а я останусь здесь, внизу, с вами. – Голос дона Ансельмо дрогнул: – Вы, наверное, заметили, что орган замолчал?

20

Тори

– Ты о ней думаешь, не отпирайся.

Я стряхиваю с себя грезы. Мы с Марко сидим на каменной лавке во внутреннем дворике палаццо. В Сиене не так душно, как во Флоренции или Ромитуццо, кожу гладит приятный ветерок. Но даже в тени ощущается жара, тяжкая полуденная жара, которая заставляет особо чувствительных людей сидеть дома. Неудивительно, что во дворике мы одни.

– Ты думаешь про книгу, – продолжает Марко. – Я все вижу. У тебя на лице то самое мечтательное выражение.

– Да? – спрашиваю я, потому что в кои-то веки вообще не думаю о книге. Я думаю о Марко. О том, что я чувствовала, когда он поцеловал меня, о том, что могло бы случиться, если бы я не отстранилась. – Ты поймал меня за руку.

– Все вы, писатели, такие, – поддразнивает Марко. – Пока не засядете за работу, вам жизнь не мила. Сейчас для тебя нет никого важнее Акилле Инфуриати. – И он толкает меня локтем.

– Я в тот день… прости, – вырывается у меня.

Марко отворачивается и смотрит на сводчатую колоннаду в противоположном углу дворика.

– Ты о чем?

– Ну, тот раз, когда… я испугалась. Не знаю почему. Не могу объяснить. Ты не сделал ничего плохого, но…

– Тори, все в порядке. – Какой у него ласковый голос. – Это мне надо просить прощения. Я все понял неправильно и поставил тебя в неловкое положение. И назад уже не отмотаешь.

– Но это не так. – Слова рвутся из меня, и я не могу их остановить. – Правильно ты все понял. Я хотела тебя поцеловать. И мне было очень хорошо.

Марко выжидающе смотрит на меня. Настороженная улыбка еле заметна, но это все же улыбка.

– Правда?

– Правда. – Признаваться в этом хорошо и правильно, хотя сердце у меня стучит где-то в горле. – Ты тут совсем ни при чем. Ты представить себе не можешь, как мне хотелось… но я иногда впадаю в панику. У меня бывают внезапные приступы стыда. Накатит такой приступ – и тогда прощай все, что меня хоть немного радует.

– Они как-то связаны с твоим