Готика - Стивен Волк

— Мэри! Нет! — кричал Шелли. — Слишком поздно! Он здесь! — Его голос прокатился по катакомбам, усиливаясь ветром. — ЗДЕСЬ! ЗДЕСЬ!

Рука монстра упала мне на плечо. Я почувствовала ее кожей. Со скоростью пушечного снаряда, я оставила за собой железную калитку, все еще чувствуя чужое дыхание на шее. Я продралась сквозь паутину в крысиное логово винного погреба, маленькие животные кишели, как живой черный ковер — ночное небо мигающих глазок. Я знала, что сзади меня было в десять раз отвратительнее и опаснее. Оно хотело моей крови, оно пришло за моим телом, за моей душой. Я слышала его, я чувствовала его. Я ощущала его внутреннее присутствие, его тень, похожая на медведя, двигалась за мной из катакомбы, гонимая ненавистью. Я слышала, как мимо меня шмыгали крысы, и кожа на моей шее стала гусиной. Желудком я чувствовала ребра, мозгами череп.

Я вбежала в кухню, когда последние огоньки в очаге вспыхнули и погасли. Я ворвалась, опрокинув стул, угодив в емкость с жиром, перевернув ведро с молоком, наступив в картофельные очистки. Мои коленки подкашивались, но я заставила себя двинуться дальше к специальной лестнице.

Я карабкалась наверх, усилием воли заставляя ноги передвигаться. Силы покидали меня.

Задыхаясь, я достигла коридора, молния осветила мое бледное лицо, мой похожий на паутину халат. Я стряхнула с себя последнего паука, что-то испустило глухое рычание, похожее на урчание животного. Это был гром в облаках. Близость бури, шум дождя придали мне сил. Наконец-то это была земля, а не подземное пространство. Я была на своей собственной земле, со своими собственными законами, а не в аду с его беззаконием. Нечто было совсем рядом.

Я пробежала к главному входу.

Прежде чем я достигла его, двери практически слетели с петель. От оглушающего удара грома и воздушной волны. Подобно взрыву, произошедшему, когда разбился Череп, воздушная волна приподняла меня над землей. Ослепляющая яркость, ветер, листья и проникающий в дом дождь швырнули меня к рыцарским доспехам.

Оторвавшись от рыцаря, я на четвереньках поползла к главной лестнице. Наверху, с кружащейся головой, я перевернула еще одни доспехи, которые со звоном упали с деревянной рамы. Металлическая нога, рука, торс свалились одно за другим — шумная армия отрубленных конечностей. Я не посмела обернуться. Я знала, что оно было рядом, прячась в одной из теней зала. Во всех тенях. Оно само было тенью. Я снова побежала.

Дождь, гром, шум, темнота — все, казалось, накрывало меня. Мое сердце билось, как барабан, все быстрее, быстрее, мое дыхание слабело.

Я влетела в комнату для гостей, захлопнув за собой дверь и поддерживая ее всем телом. Он был здесь. Я знала, что он был за дверью, прямо за мной. Я закрыла глаза, но картинка стояла передо мной — разложение Его — нечто, соединенное из пиявки, Черепа, пениса, двигающееся в темноте. Теперь он стоял в нескольких дюймах от меня, за дверью, выпятив яйцеобразную голову с плацентой вместо волос. Я могла его видеть.

Я опустила взгляд.

Дверная ручка стала поворачиваться. Мой мочевой пузырь не выдержал, тонкая оранжевая струйка стекала к моим ногам, горячо обжигая меня. Каждый дюйм поверхности моей кожи трепетал. Я закрыла глаза.

Оно прекратилось.

Дверная ручка прекратила поворачиваться. Я снова вздохнула с облегчением, но только на один момент. Освобождение от ужаса было до боли коротким — я знала, что так и будет. Теперь, я знала, будет более изощренная пытка. Мне пришлось иметь дело с самым чистым и самым невинным из образов, которые Наше сознание осквернило своим прикосновением.

Из-за двери я услышала самый прекрасный звук, который мне доводилось когда-либо слышать, и тем не менее он заставил мою кровь превратиться в лед.

— Мама, мама, ма…

Это был тоненький голосок, который я знала и любила. Наш маленький синеглазый ангел. Наш Вильям.

— Мама, мама…

Ужасная мысль промелькнула у меня в голове, что Существо каким-то сверхъестественным способом посетило Чапиус, наш дом, что оно задушило нашу бедную служанку Эльзу, что оно склонилось над кроваткой моего спящего ребенка и использовало его для какой-то непостижимой демонстрации своей ненависти, что Вильям был здесь сейчас за дверью — сжатый стальной хваткой монстра, которого мы создали.

Материнский инстинкт заглушил страх, я увидела, что открываю дверь и выбегаю на абсолютно темную площадку.

— Вильям? Малыш?

Звук исчез. Все было тихо. Ужас вновь возвратился в мою душу. Я молила голос ответить, дышал ли он еще, не был ли задушен железной рукой монстра.

— Мама, мама, ма…

Голос маленького ребенка приковал меня к лестничным перилам. Я перегнулась через них и посмотрела вниз. В коридоре было темно, в этом мраке можно было различить лишь очертание лестницы и больше ничего. Две зажженные свечи стояли на серебряных подсвечниках по бокам обитого сатином маленького гробика. В гробу — лежал мальчик, но не Вильям — старше, чем Вильям, примерно четырех лет от роду, но с таким же прекрасным лицом, такими же длинными белокурыми локонами и одетый в голубое, как мы одевали Вильяма. Прекрасные глаза были закрыты, прекрасное лицо спокойно. Маленькие руки скрещены на груди. Вильям, но не Вильям, у него был мой разум.

Теперь я поняла, что он был внутри меня.

Я услышала чавкающий звук в темноте, повернулась и быстро убежала назад в комнату для гостей. Вбежав, я захлопнула дверь во второй раз, прижавшись к ней спиной еще крепче. Я находилась в склепе.

Комната для гостей исчезла. Дверь за мной вела в одну из ниш, которая разделяла окружность катакомбы. Я же стояла лицом еще к пяти.

Я попыталась убежать сквозь дверь позади меня. Она была закрыта, плотно закрыта с той стороны. Я надавила на дерево сжатыми кулаками, не последовало ни звука. Я попробовала каждую из дверей, изо всех сил стуча по ним кулаками. Двери не шелохнулись, точно были прибиты гвоздями. Измученная, с кружащейся от недостатка кислорода головой, я отринулась назад, чтобы прислониться к стене, и оказалась в дверном проходе, ведущем в незнакомый холл.

Мозаичный пол поразил меня, комната не была похожа на другие в Диодати. Она была довольно широкая, светло выкрашенная на итальянский манер, с простыми арками. Буря закончилась, воздух был чист, свеж и солоноват. Он достигал моих легких через широкое окно. Кроме жужжащих насекомых и моего тихого постанывания вокруг не раздавалось ни звука. Я села, поджав под себя ноги, и увидела стол, высовывающийся из тени прямо передо мной. Шелли, одетый иначе, чем ночью, прижался к шторам, завороженный страхом, высоко над столом висел фонарь. Стол оказался кроватью, деревянной кроватью. На ней лежала фигура — я сама. Руки крепко вцепились в спинку кровати, лицо было покрыто крупными каплями пота. По всей видимости, со мной произошел припадок. Во рту у меня находился прикушенный ватно-марлевый тампон, вложенный заботливой няней. Постельное белье сбилось. Мои ноги были согнуты в коленях и разведены в стороны. Мой живот содрогали родовые схватки. Я наблюдала со стороны, как сама содрогаюсь в родовых конвульсиях, объятая жаром, как моя голова приподнимается с подушки и вновь бессильно падает. Затем наконец я замерла, когда доктор мыл свои окровавленные руки.