Белый ферзь - Андрей Измайлов

С Андреем Зубаревым он обговорил встречу у подножия Екатерины Второй, чтобы далеко не ходить. («Тебе так удобно, Юрий Дмич?! — почти неосязаемо надавил Зубарев на „так“ в телефонном обмене краткой информацией. — А тебе? — Да мне как-то один хрен! — Значит, жду».)

Отрадно, что Колчин застал Зубарева дома. Иначе искать бы его не доискаться. Оказывается, Зубарев давно трудится не по адресу Литейный, 4. В фирме некой. Ну да мыслишки-то куда девать, как любил повторять древний анекдот псевдо-Маркс-Штейншрайбер. Мыслишки, иначе — информация, всегда при нем, при полковнике Зубареве. Еще вопрос, что за некая фирма, не филиал ли коммерческий бескорыстной ФСБ. То есть даже не вопрос!

Оставшиеся полчаса до встречи Колчин посвятил самостоятельному осмотру места происшествия.

Где это зрелище?.. Что ищет взор ваш? Коль скорбь иль изумленье — вы нашли.

И действительно зрелище. Скорбь, изумленье.

Кроме тех двух милицейских постов, которые Колчин уже проверил на прочность, — ничего.

Выход на черную лестницу.

С этой, черной, лестницы без всякой сигнализации вход в Русский фонд, круглую бывшую церковь, ныне до купола набитую книгами. Постовые внизу и не вздрогнут, не заметят.

А внутри — всего лишь несколько особ женского пола. Ночью, понятно, никого.

Дверь на черную лестницу выходит во двор — в тот самый двор, охраняемый милицией у железных-узорчатых ворот. Чего опасаться? Они же охраняют!

Ну-ну. Что там во дворе?

Двор закоулистый, многовариантный.

Чьи-то машины припаркованы. Чьи? То ли библиофилов, то ли гастрономов из «Метрополя». Верней предположить: гастрономов. Бесплатная стоянка под неусыпным контролем стражей порядка. Откуда бы сотрудникам «Публички» наскрести на машину? Бедность не порок…

Так. Еще пожарная лестница, ведущая на крышу, но соприкасающаяся с балконом третьего этажа.

А балконная дверь — стеклянная, сквозь нее видать — книги там, книги, стеллажи.

Ежели не по лестнице, то и по «Циклону» можно взобраться — по очистному сооружению, очистному от опилок: квадратная жестяная труба из подвала до крыши, опять же.

Оно конечно, все окна, через которые Колчин обозревал-изучал капризы закоулистого двора, тускло посвечивали свеженалепленной ленточной фольгой. Сигнализация! Но, по словам разоткровенничавшегося старшего библиографа, их налепили буквально на днях — ПОСЛЕ «кражи века». Не ДО, но ПОСЛЕ.

А как же ДО?

А вот так и…

Почему и необходимо было обладать сверхъестественной леностью ума и тела, чтобы не употрошить отдел редких рукописей.

Нет, ну что вы! Окна самого отдела задолго до происшествия были под сигнализацией. Но вот в чем штука… Окна отдела — да. Зато окна коридора, где эстампы, — нет. Никакой охраны. То есть влезай, иди по коридору и мудрствуй над трехкнопочным кодом двери в святая святых. И все, ты внутри. Дверь, разумеется, тоже без «алярма».

Разумеется — кем?

А сотрудниками. Зачем дверь оснащать верещалкой, если окна с улицы уже оснащены? Через дверь ведь с улицы не войдешь, она в коридор выводит, который внутри библиотеки…

А если в коридор влезут с улицы, а?!

Да что тут брать, в эстампах! То есть, конечно, «Череповец», «Ликует весь народ», «Лошади князей Орловых» — тоже недурственная добыча, однако по сравнению с уникальным содержимым отдела редких рукописей — мелочь…

А если в коридор с эстампами влезут для того, чтобы из него, из коридора, — в уникальное хранилище?..

Вот! Вот вы знаете, об этом и не подумали. А расхитители именно подумали. Так и поступили.

Что же вы прохлопали?!

Да-а, прохлопали… Но кто мог подумать!

Расхитители.

Угу, они подумали…

Засиживаются ли сотрудники после закрытия «Публички»? Или, того пуще, посетители?

Не-ет… Как можно! Все сдается под охрану милиции в обозначенное время. Это же… хм… сокровищница мыслей.

И милиция всю ночь бдит на своих постах (количество: два), не смыкая глаз?

Н-не в курсе. В курсе только, что дважды, кажется, за ночное дежурство они совершают обход.

Вдвоем? Втроем? Основательно или так…

Да скорее всего — так… При желании здесь можно заночевать, и ни одна собака…

(Характерно, Гостиный двор через дорогу на ночь обследуется-обнюхивается собаками. «Публичка» — нет. И верно! Чего там, в «Публичке», ценного! Книжки-бумажки! То ли дело товары народного потребления!)

Получается, отсидись вор за стеллажами и открой окно подельникам в назначенный час — и бери что хочешь?

Н-ну, где-то так… Только ведь надо заранее знать, что хочешь. Здесь таки-ие завалы!

Судя по всему, знали. См.: «…выяснилось, что супруги Сван снабдили других соучастников самыми подробными сведениями об организации охраны отдела редких рукописей, о том, как проникнуть в него и что следует взять».

A-а, вы про Вадика Свана?! Этот — мог. Еще как мог! Он издавна потаскивал. Когда шесть лет назад укатил в Израиль, из отдела рукописей исчезло несколько древнееврейских раритетов. Он ведь здесь знал все досконально! И оскорблялся, если на него хоть косо глянули. Активист, дружинник, в колхоз ездил со всеми — турнепс убирать! И всегда впереди паровоза — того самого, у которого в коммуне остановка. К примеру, до своего убытия на землю предков — ярый антисионист. В 1967 году на партсобрании в «Публичке» встал и объявил забастовку: до тех пор, пока подлые израильские захватчики не уйдут с земли дружественных нам арабов, он, Вадим Сван, отказывается работать над Еврейской генизой, распорядителем коей является, и никого к ней, к генизе, близко не подпустит. Тогдашний директор встал из первых рядов, руками развел и произнес: «Ну… это уж слишком!» Однако в 1988 году Свана выпустили за кордон в числе первых. Почему бы и нет? Ведь активист! Вот и с’активировал…

Полезной, очень полезной информацией разжился Колчин при общении со старшим библиографом. И не только о Вадиме Сване (да какой секрет! его, библиографа, уже спрашивали-переспрашивали компетентные органы!), но и об Инне Колчиной. Она действительно работала в «Публичке» в отделе редких рукописей. Да, именно в дни те самые. Только не по восточным раритетам. Ее, как следовало из регистрационных листков, больше интересовали отечественные рукописные раритеты прошлого века — Гончаров, Мельников-Печерский, а также документы эпохи Переворота. И правильно! За Востоком, сказано, обращаться в ИВАН, на Дворцовой набережной.

Полезной, очень полезной информацией разжился Колчин при самостоятельной прогулке по залам-коридорам «Публички», высматривая в окна подробности внутреннего дворика.

Один общий дворик на «Публичку» и на «Метрополь». Чистенький такой. Ни гниющих отбросов в шатких ящиках — от общепита. Ни груд бумажного мусора ввиду пожароопасности — от библиотеки.

Выход во двор — из «Публички», закрывающейся в строго определенное время.

Выход во двор — из «Метрополя», который кормит-поит ненормированно по времени. Да хоть под утро выходи (когда там хрестоматийный «мертвый час» для спящих? с четырех до пяти… хоть сваи кувалдой заколачивай, хоть деревья спиливай визгливой «Дружбой»!) — и к окошку: тук-тук, свои!

В самой что ни на есть безопасной безопасности Колчину показались на территории «Публички» — энциклопедии. Насколько он мог рассмотреть снизу — да, энциклопедии. На антресолях, нависших над входом в зало, разветвляющееся на два отдела — художественная литература и социально-политическая литература. Антресоли как антресоли, НО… без ступенек. Ни справа, ни слева. Как туда забираются индивидуумы энциклопедического склада ума? По приставной лестнице? Поблизости ничего похожего на таковую. Вот так заберешься среди ночи энциклопедии полистать — ан попрыгай-дотянись. Не спрашивать же у бдительных стражей в форме, где-то здесь должна быть лестница или стремянка на худой конец.

Л-ладно. С «Публичкой» сегодня пора заканчивать. Зубарев ждет. А вот в «Метрополь» ближе к вечеру таки не помешает наведаться. Поужинать…

Почему Зубарев надавил на «так» про место встречи у подножия Екатерины, Колчин осознал, уже оказавшись в толкучке у подножия Екатерины. Хилая, немногочисленная толкучка, но отвратная-крикливая.

Некий урод с мегафоном призывал к новому порядку.

Некие уроды слушали.

«Мегафонный» — не физический, но априорно моральный урод. С физикой у него было все в большом, очень большом порядке. А призывал он уродов физических становиться под знамена подлинных бойцов за чистоту расы — то есть не след тормозить на полпути, быть уродом, так не только физическим, но и моральным.

А и в самом деле, на сборищах борцов все больше убогих. Прав, вероятно, дважды-еврей Давид Енохович Штейншрайбер, взбадриваясь душой и телом, когда вступает в дискуссии с подобной шушерой. Иначе последуешь совету одного из нынешних элитных адвокатов: «Противно? А вы отвернитесь!» — а спустя время обнаружишь, что отворачиваться некуда, везде морально-физические уроды, новообращенные.