Аврора Флойд - Мэри Брэддон

— Джон, Джон, мой верный, драгоценный Джон! — сказала Аврора, и лицо ее засияло новым блеском, как внезапно проглянувшее солнце сквозь темную тучу, — ни слова более, милый: мы никогда не расстанемся. Зачем нам расставаться? На этом широком свете есть не много такого, чего не могут купить деньги, или они купят паше счастье. Мы никогда не расстанемся, дорогой мой, никогда!

Она весело засмеялась, смотря на тревожное и изумленное лицо Джона.

— Какой ты глупенький, Джон, как ты испугался! — сказала она. — Неужели ты еще не приметил, что я люблю тебя мучить иногда подобными вопросами, только для того, чтобы видеть, как твои большие, голубые глаза раскроются во всю ширину? Пойдем, дружок. Мистрисс Поуэлль будет грозно смотреть на нас и ответит на наше извинение, что мы заставили ее дожидаться, будто ей ничего не значит ждать обеда и что будто она даже готова совсем не обедать. Не правда ли, как это странно, Джон, что эта женщина ненавидит меня?

— Ненавидит тебя, душа моя, когда ты так добра к ней?

— Но она ненавидит меня именно за то, что я добра к ней, Джон. Если бы я подарила ей мое бриллиантовое ожерелье, она возненавидела бы меня за то, что я могу дарить ей его. Она ненавидит нас за то, что мы богаты, молоды и хороши, — сказала Аврора, смеясь, — и составляем решительную противоположность с ее невзрачной бледнолицей личностью.

Странно, что с этой минуты Аврора возвратила свою веселость и сделалась тем, чем она была до получения письма мистера Пастерна. Мрачная туча, нависшая над ее головою с того дня, когда это простое послание произвело такое ужасное действие, вдруг исчезло.

Мистрисс Уальтер Поуэлль тотчас приметила эту перемену. Глаза любви, как они ни дальновидны, могут назваться тусклыми в сравнении с глазами ненависти. Этих не обманешь никогда. Аврора вышла из гостиной, расстроенная и унылая, погулять по лугу; мистрисс Поуэлль, сидя у одного из окон, наблюдала за каждым ее движением и видела, что она говорила с кем-то (мистрисс Поуэлль не могла узнать Стива с своего обсервационного поста) — и эта самая Аврора воротилась домой совсем другим существом. На прекрасном рте (который женские критики называли слишком широким) было выражение решимости, выражение не совсем обыкновенное на этих розовых губах, а в глазах решительный блеск, который имел, наверное, какое-нибудь значение, как думала мистрисс Поуэлль, если бы только она могла найти ключ к этому скрытому значению.

После краткой болезни Авроры бедная женщина все искала этот ключ — искала ощупью в темноте, в которую не могла проникнуть вся сила ее проницательности. Кто был этот конюх, к которому писала Аврора? Зачем он не должен был выражать удивления и чему он мог удивляться в Меллишском Парке? Этот мрак был непроницаемее самой черной ночи, и мистрисс Поуэлль почти была готова отказаться от всякой надежды найти когда-нибудь ключ к этой тайне.

А теперь явилась новая запутанность в изменившемся расположении духа Авроры. Джон Меллиш был в восторге от этой перемены. Он разговаривал и хохотал до того, что рюмки около него бренчали от его шумного смеха. Он пил столько шампанского, что его буфетчик Джэрвис (поседевший в службе старого сквайра и наливавший мастеру Джону его первый бокал шампанского) отказался, наконец, подавать ему этот напиток и предложил вместо него какое-то очень дорогое рейнское вино, название которого состояло из четырнадцати непроизносимых букв и которое, при всем его желании, Джону не понравилось.

— Мы наполним дом гостями на охотничий сезон, милая Лолли, — сказал мистер Меллиш. — И милый старикашка, наш папа, также разумеется, придет и будет ездить на своем белом пони. Капитан и мистрисс Бёльстрод также приедут и мы увидим, какой вид у нашей маленькой Люси, и не бьет ли ее торжественный Тольбот в тишине брачной комнаты. Ты напиши мне список всех приятных гостей, каких ты хочешь пригласить сюда, и мы проведем великолепно осень — не правда ли, Лолли?

— Надеюсь, дружок, — отвечала мистрисс Меллиш после некоторого молчания и когда Джон повторил свой вопрос.

Она не очень внимательно слушала планы Джона и удивила его вопросом, вовсе не относившимся к тому предмету, о котором они говорили.

— Сколько времени самые скорые на ходу корабли сдут в Австралию, Джон? — спросила она спокойно.

Мистер Меллиш остановился с рюмкою в руке и с удивлением взглянул на жену, когда она сделала этот вопрос.

— Сколько времени самые скорые на ходу корабли едут в Австралию? — повторил он. — Боже мой, Лолли, — как могу я знать? Три недели или месяц… нет, три месяца, хотел я сказать. Но, ради Бога, Аврора, зачем ты желаешь это знать?

— Обыкновенно путешествие продолжается три месяца, но некоторые скорые пакетботы делают его в шестьдесят восемь дней, — вмешалась мистрисс Поуэлль, пристально смотря на рассеянное лицо Авроры из-под своих белых ресниц.

— Но зачем тебе нужно знать, Лолли? — повторил Джон Меллиш. — Ты не собираешься ехать в Австралию и никого не знаешь, кто едет туда.

— Может быть, мистрисс Меллиш интересуется женской эмиграцией, — намекнула мистрисс Поуэлль.

Аврора не отвечала ни на прямой, ни на косвенный вопрос. Скатерть сняли (современные обычаи не нарушили консервативную экономию Меллишского Парка) и мистрисс Меллиш сидела с белыми вишнями в руках, глядя на отражение своего лица в блестящем красном дереве стола.

— Лолли! — воскликнул Джон Меллиш, смотря на жену несколько минут, — ты так серьезна, как судья. О чем ты думаешь?

Она поглядела на него с светлою улыбкой и встала, чтобы выйти из столовой.

— Я скажу тебе на этих днях, Джон, — отвечала она. — Ты пойдешь курить на луг?

— Если ты пойдешь со мною, милая, — отвечал он, отвечая на ее улыбку чистосердечным взглядом неизменной любви, всегда сиявшей из его глаз, когда они покоились на жене. — Я пойду выкурить сигару, если ты пойдешь со мной, Лолли.

— Ах ты глупый старый йоркширец! — сказала мистрисс Меллиш, смеясь: я, право, думаю, тебе было бы приятно, если бы я курила твои сигары для компании тебе.

— Нет, дружок, я никогда не пожелаю, чтобы ты делала что-нибудь несовместимое, — серьезно перебил мистер Меллиш, — с обычаями благородной дамы и с обязанностями верной жены. Если я люблю видеть тебя едущею верхом по окрестностям с красным пером в шляпе, это потому, что старая охота английских джентльменов была назначена для того, чтобы ее разделяли их жены, а не такие люди, которых я не хочу называть. Грустен этот свет, Лолли, но мистер Джон Меллиш, владелец Меллишского Парка, не может его исправить.

Мистер Меллиш стоял на пороге стеклянной двери, отворявшейся на луг, когда говорил эту речь, серьезность которой не согласовалась с обыкновенным содержанием его разговора. Он держал в руке сигару и хотел закуривать ее, когда Аврора остановила его.

— Милый Джон, — сказала она, — разве ты забыл, что бедный Лэнгли очень желает тебя видеть, чтобы передать старые счета, прежде чем новый берейтор возьмет в свои руки дела конюшни? Он был здесь за полчаса до обеда и просил, чтобы ты зашел к нему сегодня.

Мистер Меллиш пожал плечами.

— Лэнгли — честнейший человек на свете, — сказал он. — Я не хочу рассматривать его счета: я знаю, что конюшни стоят мне каждый год, и этого довольно.

— Но для его удовольствия, милый.

— Хорошо, хорошо, Лолли, завтра утром.

— Нет, дружок, я хочу ехать верхом с тобою завтра утром.

— Завтра вечером.

— Ты обедаешь в Гольмбёш с полковником Пивинси. Я настаиваю, дружок, чтобы ты хоть раз занялся делами. Ступай в свое святилище, а мы пошлем за Лэнгли и поглядим его счета.

Хорошенький тиран взял Джона под руку и повел его на другой конец дома, в ту самую комнату, где с Авророй сделался обморок, когда она слушала письмо мистера Пастерна. Она задумчиво смотрела на темное вечернее небо, затворяя окна. Гроза еще не начиналась, но зловещие тучи уже низко носились над землей и знойная атмосфера была нестерпимо удушлива. Мистрисс Меллиш выказала большое участие к делам и приготовила целую кучу счетов, которые старый берейтор почтительно подал своему господину. Но через десять минут, когда Джон принялся за этот утомительный труд, Аврора бросила карандаш, которым она делала расчет, и тихо вышла из комнаты, дав неопределенное обещание скоро воротиться, оставив мистера Меллиша с арифметикой и с отчаянием.

Мистрисс Уальтер Поуэлль сидела в гостиной и читала, когда Аврора вошла в ту комнату в большой черной кружевной косынке, накинутой на голову и на плечи.

Мистрисс Меллиш ожидала найти комнату пустой, потому что она вздрогнула и отступила назад при виде бледнолицей вдовы, которая сидела у дальнего окна, пользуясь последними лучами летних сумерек. Аврора остановилась на минуту в дверях, а потом прямо прошла через комнату к тому самому окну, у которого сидела мистрисс Поуэлль.