Ночь золотой саламандры (СИ) - Пожарская Анна

Плохо помнил дорогу: разве что норовившие столкнуться стены, запах мокрого песка, истлевших водорослей и золотую вязь вокруг. Зато Марир точно знал, куда идти. Даже почти не разбирая дороги, уверенно вышагивал в нужном направлении. Олафа его уверенность раздражала. В голове вертелись мысли о другом мужчине рядом с Сальмарис, и кровь закипала в жилах. Понимал, что выбор все равно за женщиной, но успокоиться никак не мог. Воображение услужливо подбрасывало то невесту, жадно целующую бывшего, то Марира, без лишних церемоний стягивающего с нее платье. Олаф сжимал кулаки и старался дышать глубже.

Полегчало к концу пути, когда мерно падающие капли заполнили голову мыслями о магии. Без Сальмарис здесь, рядом с черным камнем, исчезло все суетное. Чародей полагал, что сейчас место пыталось найти хоть кого-то похожего на хранителя и он, Олаф, казался ему подходящим из-за копирования дара Сальмарис. Оттого и не получалось никаких мыслей, кроме как о силе.

Терпеливо дождался, пока Тадир и Марир водрузят камень на алтарь, и состряпал улыбку. Не знал, одобрит ли Сальмарис его поведение, но сейчас страшно хотелось дать понять этим двоим, что заботиться о женщине будет он.

– Я собираюсь воспользоваться даром своей невесты, – сообщил как можно беззаботнее, – и попросил бы оставить меня с камнем наедине.

Судя по обжигающему взгляду Марира, тот был прекрасно осведомлен, как именно Олаф копирует чужой дар. Тадир усмехнулся и будто нехотя согласился.

– Конечно, мы ждем вас в кабинете секретаря. Приходите после, поделитесь, что вы смогли сделать.

Олаф улыбнулся еще шире. Нежелание этих мужчин спорить невероятно льстило самолюбию. Они признали его главным. Мелочь, но все-таки приятная мелочь. Теперь осталось самое важное – спасти свою чародейку.

– Всенепременно, – заверил он, жестом подгоняя их к выходу.

Дождался, когда стихнут их шаги, и развернулся к алтарю. Изумрудный кристалл устойчиво устроился на черной глыбе. Будто и не покидал вовсе родных стен. Олаф положил руку на алтарь и глубоко вдохнул, пытаясь согласовать биение собственного сердца и силы в камне. Точно так, как это делала Сальмарис. Черный алтарь под рукой задышал как живой, а изумрудный камень подсветился едва заметным мягким светом. Любовника госпожи, похоже, приняли за своего. Олафар прикрыл глаза и зашептал заклинание.

Сначала едва слышно, проверяя, точно ли его готовы выслушать. После – громче, желая донести до морского бога свою просьбу. Алтарь прижигал руку, свет от изумрудного кристалла резал глаза, тело налилось свинцовой тяжестью, но Олаф не собирался останавливаться. Слово за словом проговаривал заклинание.

Пещера вокруг преобразилась. Показалось на миг, что он погрузился в зеленые морские глубины. Нет камня, воздуха, пещеры, только соленая вода, огромные рыбы и связывающие по рукам и ногам водоросли. На миг стало нечем дышать, но Олаф совладал с собой. А потом увидел над головой ската, огромного и такого синего, почти до черноты. Он махнул хвостом и, кажется, пробурлил плавниками. Чародей и не понял, откуда именно идет звук.

– Что ты хочешь, чужак? – будто выдохнула вода вокруг.

– Хочу помочь Сальмарис, – ответил Олаф и закашлялся, не понимая, захлебывается ли в действительности или все вокруг иллюзия. Сглотнул, чтобы прогнать изо рта горьковатый вкус.

– Ей нужны силы, чтобы преодолеть магию кинжала, – прожурчала вода вокруг, – древнюю и могущественную. Одного единения с островом не хватит. Нужно разбить кристалл и его сердцевину кинуть в жерло вулкана. И как можно скорее. Тогда Сальмарис сможет выполнить твой приказ и исцелиться.

– Но, если разбить кристалл, остров погибнет.

– Не совсем. Просто вся сила уйдет на помощь Сальмарис. Магии станет меньше и местным будет хватать только на оборот. Но со временем хранительница окрепнет и сможет создать новый камень, она поймет как.

– Со временем – это когда?

– Не знаю.

– Но если так, я не смогу воспользоваться камнем…

– Придется выбирать, – булькнуло, словно хихикнуло пространство. А потом Олафу показалось, на него сверху накатила волна. Маг фыркнул и поднял глаза. Скат величественно уплывал в неизвестном направлении.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Пришел в себя от боли. Алтарь невыносимо обжигал ладонь. Олаф одернул руку, потер лицо и поморщился. Выбирать решительно не хотелось.

Не дожидаясь разрешения, разум принялся привычно оценивать шансы.

Сальмарис без местных не спасти, к вулкану не подойти в двуногой ипостаси. Значит, придется жертвовать еще чем-то, чтобы уговорить хоть кого-то. Вот только кого? Вряд ли саламандрам Черных песков понравятся эксперименты с камнем и магией. С другой стороны, у них почти нет выбора. Умри Сальмарис сегодня, камень останется без присмотра на долгие годы, до дня, когда Ладир сможет управлять им. Если, конечно, паренек справится с проклятием без мамы и не умрет раньше.

С королем Южных предгорий все было еще сложнее. Отец уже назначил Олафа наследником взамен на помощь с армией и вряд ли обрадуется, если сын пойдет на попятную. Скорее всего, еще и устроит травлю в отместку. Он согласился пригреть бездетного бастарда, а тот предал его. Такого не прощают. А Олаф всегда мечтал о короне: и когда был от нее бесконечно далек из-за законнорожденных братьев, и когда согласился командовать боевыми магами, и когда плыл сюда, на остров. Да что говорить, даже когда первый раз целовал Сальмарис, Олаф больше думал о власти, чем о женщине. Сейчас с мечтой придется распрощаться. И ради чего? Ради любовницы, к которой и не прикипел толком, и сына, которого почти не знает. И женщины, и наследники у него еще будут, он выполнил условия и обзавелся ребенком к нужному возрасту, а вот шанс получить корону, похоже, первый и последний.

Некстати вспомнилась Сальма, ее нежные руки и разгоняющий кровь в жилах шепот. Жаркие губы и бархатная кожа. Яблочный аромат. Маг тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли. Как бы так ни казалось в момент влюбленности, все женщины одинаковы!

Засосало под ложечкой, и Олаф понял, что с самого утра ничего не ел. Огляделся и потер лицо ладонями. Показалось, все вокруг: камни стен, вода в озерце, алтарь, магический кристалл и даже золотая вязь смотрят на него испытующе. Будто ожидая, сможет он решить что-то сразу или предпочтет подумать. Фыркнул и поспешил прочь. Еще не хватало, чтобы его метания видели стены алтарной. Сальмарис наверняка всегда знает, что делает, и мужчина в раздумьях смотрится здесь смешно.

Не разбирал дороги, просто шел по коридорам куда глаза глядят. Около выхода в широкую галерею навстречу попался слуга. Отвесил поклон и пригласил составить компанию господам Димару и Контару за ужином. Олаф согласился. Трапеза подвернулась как никогда кстати. Пообщается с соотечественниками, выяснит, что здесь произошло в его отсутствие, а там, глядишь, и разберется, как поступить.

Димар и Контар уже устроились за дальним от входа концом стола и в почти осязаемой тишине воевали с запеченной уткой. Олаф сел поближе, подождал, пока слуги поухаживают за ним, и тоже уткнулся в тарелку. Не хотелось, чтобы разговор слышали посторонние. Вряд ли Димар и Контар расскажут что-то особо тайное, но Олаф не любил посвящать слуг даже в незначительные детали.

Утка пахла копченым красным перцем и запеченными овощами. Мясо было нежирным и оставляло во рту нежное кисло-сладкое послевкусие. Голод ненадолго взял свое: Олаф не обращал внимания на сидящих рядом мужчин и наслаждался едой. Вернулся в реальность, только когда Димар осторожно тронул его руку. Олаф ошарашено уставился на сотрапезника. Тот взмахнул откупоренной бутылью вина и удивленно приподнял бровь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Третий раз спрашиваю, будете? Или вам хватит воображения покуролесить без помощи горячительных напитков?

Олаф торопливо закивал. Вина острова отличались терпким, но приятным вкусом, и отказываться маг не видел смысла. Димар наполнил его бокал и вернул бутыль на стол. Чародей сделал глоток и прикрыл глаза. Вкус жидкости наводил на мысли об ускользающем лете.