Сэр Найджел Лоринг - Артур Конан Дойл

Найджел покачал головой; он отлично видел всю безнадежность своих попыток перекинуть мост через разделявшую их пропасть. Они проделали уже большой путь по верховой тропе через верески, когда впереди завиднелся холм св. Катарины, на вершине которого едва проступали очертания древней святыни. В этом месте они пересекли Южную Лондонскую дорогу. Возле перекрестка их поджидали два всадника, они приветственно помахали руками, и Найджел увидел высокую, стройную темноволосую женщину на белой кобыле и грузного краснолицего старика, под тяжестью которого, казалось, прогнулась спина крепкого серого жеребца.

— Эй, Найджел! — крикнул он. — Мэри сказала, что ты отправляешься сегодня утром, вот мы и ждем здесь уже больше часа, чтобы повидаться с тобой. Ну, давай выпьем по кубку славного английского эля — сколько раз еще, наливая кислое французское вино, ты с грустью вспомнишь его белую пену под самым носом и славное тихое шипенье.

Найджелу пришлось отклонить предложение, потому что он собрался заехать в Гилдфорд, стоявший примерно на милю от его пути; зато он с радостью поддержал мысль Мэри — подняться вместе к древней гробнице и вознести там последнюю молитву. Старый рыцарь и Эйлвард остались с лошадьми внизу, а Найджел и Мэри оказались одни под торжественными сводами старой готической церкви, перед темной нишей, в которой слабо мерцала золотая гробница святой. Молча опустились они на колени и помолились; потом снова вышли из тьмы и мрака в светлое солнечное летнее утро. Прежде чем спускаться с холма, они остановились и посмотрели во все стороны на прекрасные луга и голубую Уэй, вьющуюся по долине.

— О чем вы молились, Найджел? — спросила Мэри.

— Я молился о том, чтобы Господь Бог и его святые поддержали мой дух и позволили мне вернуться из Франции таким, чтобы я мог смело прийти к вам и просить вас стать моей женой.

— Подумайте хорошенько о том, что вы говорите, Найджел, — ответила девушка. — Только мое сердце знает, что вы для меня значите. Но я скорее соглашусь никогда больше вас не увидеть, чем хотя бы на дюйм приуменьшить высоту славы и доблестных подвигов, которой вы можете достичь.

— Что вы, милая, прекрасная дама! Как вы можете их приуменьшить, если сама мысль о вас будет укреплять мой дух и руку?

— Подумайте еще раз, славный рыцарь, и пусть слова, только что сказанные вами, вас нисколько не связывают. Пусть они будут легким ветром, который коснулся наших лиц и улетел дальше. Ваша душа жаждет славы. Так было всегда. Есть ли в ней место и для любви? Возможно ли, чтобы в одной душе любовь и слава могли стоять одинаково высоко? Разве вы не помните, что Галахад и другие великие рыцари старины совсем отказались от женщин, чтобы всю душу, всю силу отдать доблестным подвигам? Ведь может случиться, что я стану тяжким бременем, которое вынудит ваше сердце отказаться от какого-нибудь славного дела только потому, что вы не захотите причинить мне боль и страданья? Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать, мой славный повелитель: сердце мое будет разбито, если когда-нибудь любовь ко мне помешает вам осуществить ваши мечты и высокие замыслы.

Найджел посмотрел на нее, и глаза его сверкнули. Свет души, озаривший ее смуглое лицо, совершенно преобразил его: теперь оно сияло редкой, возвышенной красотой, до которой было далеко пустой красоте ее сестры. Он склонился перед величием этой женщины и прижался губами к ее руке.

— Вы моя путеводная звезда, ведущая меня к горным высям, — сказал он. — Наши души устремлены к подвигам и почестям, так как же мы помешаем друг другу, если у нас одна цель?

Она гордо покачала головой.

— Это вам сейчас так кажется, славный повелитель, но пройдут годы, и все может стать другим. Как вы докажете, что я буду вам помощью, а не помехой?

— Я докажу это своими подвигами, прекрасная дама, — ответил Найджел. — Здесь, над гробом святой Катарины, в день святой Маргариты клянусь, что, прежде чем увижу вас снова, я совершу в вашу честь три подвига, как свидетельство моей бесконечной любви, и эти три подвига докажут вам, что, хоть я нежно люблю вас, мысли о вас не станут между мною и доблестными деяниями.

Лицо ее светилось от любви и гордости.

— Я тоже дам вам клятву, — сказала она, — клятву во имя святой Катарины, у гроба которой стою. Я клянусь, что буду ждать вас, пока вы не совершите три подвига и мы не встретимся снова; а также, что если — чего милосердный Христос наш не допустит — вы падете на поле брани, я постригусь в монахини в Шэлфордском монастыре и никогда больше не взгляну в лицо мужчине. Дайте мне вашу руку, Найджел!

Она сняла с руки небольшой филигранный браслет и надела его на загорелое запястье Найджела, громко прочитав выгравированный на нем по-старофранцузски девиз: «Fais се que dois, adviegne que pourra — c'est commande au chevalier»* ["Делай, что должен, и будь что будет — вот заповедь рыцаря" (франц.).]. Потом на одно короткое мгновение они обнялись и, обменявшись поцелуями, любящий мужчина и нежная женщина поклялись друг другу в верности. Но внизу их уже нетерпеливо звал старый рыцарь, и они поспешно спустились по извивающейся тропе к лошадям, которые ожидали под песчаным обрывом.

До самой Шелфордской переправы сэр Джон ехал рядом с Найджелом и засыпал его многочисленными последними наставлениями относительно охотничьего ремесла. Он очень беспокоился, как бы Найджел не спутал нерожалую самку с молодым оленем-самцом или того и другого с ланью. Наконец, когда впереди показались заросшие камышом берега реки Уэй, старый рыцарь и дочь его остановили лошадей. Прежде чем въехать под своды темного Чэнтрийского леса, Найджел обернулся и увидел, что они все еще глядят ему вслед и машут руками. Потом дорога повернула, и они скрылись из виду: но долго еще, когда сквозь просветы между деревьями показывались шэлфордские луга, Найджелу было видно что старик медленно едет на сером жеребце по направлению к холму св. Катарины, а девушка на белой кобыле все еще стоит там, где они расстались подавшись всем телом вперед и силясь проникнуть взглядом сквозь черноту леса, скрывавшую ее возлюбленного. Это было лишь мимолетное видение, тотчас скрытое листвой деревьев; но в последовавшие за этим суровые и тяжкие дни на далекой чужбине именно эта картина — зеленый луг, камыши, голубая лента медленно текущей реки и устремленная вперед стройная фигурка девушки на белой лошади — сохранились в памяти как самый чистый, самый дорогой образ Англии, которую он оставил позади.

Но если друзья Найджела знали, что в то утро он покидает родину, враги его тоже не дремали. Не успели два товарища выехать из Чэнтрийского леса и начать подъем по тропе, ведущей к старой часовне мученика, как вдруг раздалось шипение наподобие змеиного и длинная белая стрела пролетела под животом Поммерса и воткнулась, дрожа, в травянистую дернину. Вторая просвистела у Найджела над ухом в то мгновение, когда он стал поворачивать коня; но тут Эйлвард изо всей силы ударил Поммерса по крупу, и огромный боевой конь промчался галопом несколько сот ярдов, прежде чем седок смог его остановить. Эйлвард, низко пригнувшись к шее своей лошади, понесся вслед, а вокруг него свистели стрелы.