Море наизнанку (СИ) - Свириденкова Ольга Владимировна

И Артур никогда не говорил, что помышляет покончить с собой. Ни разу не проскользнуло, ни в одном разговоре. Как же так получилось?!

Все объяснило письмо, которое в тот же день доставили Косте с курьером. Артур писал, что ему стало известно о крушении Костиного бизнеса и продаже квартиры.

«Прости своего слабака-брата, дорогой Костик, – писал Артур. – Я понял, что у меня нет сил начинать жизнь с нуля: на съемном убогом жилье, без работы, без возможности видеться с детьми. Алина сказала, что отнимет у меня все, если я подам на развод. Другой бы, может, и справился. Я не могу…»

Все было ясно: Артур покончил с собой под влиянием момента, после добившего его объяснения с женой. Оказывается, Артур плохо маскировался: Алина обо всем догадалась. Но откуда она узнала о положении Костиных дел? Видимо, решила навести справки и – о чудо! – выяснилось, что поддерживать брата материально Костя не сможет.

Он смог бы. Что вообще за бред, почему бы он не сумел?! Ну, рухнул этот проклятый бизнес, так что же? Разве это означало, что он должен был остаться без нормальной работы? Не будет, конечно, прежнего бабла, но с голоду-то они не помрут и на улице не останутся!

Неправильно, он все сделал неправильно. Надо было втихаря увезти Артура из дома, поселить в дедовской «хрущевке» и отвести за руку в суд, чтобы тот подал на развод. И самому вести переговоры с Алиной. Собственно, Костя так и собирался поступить, но нелегкая дернула Артура проявить инициативу. Или это Алина, заподозрившая неладное, решила сыграть на упреждение? Какая теперь разница…

– Зачем ты сказала брату, что мой бизнес прогорел? – спросил Костя Алину на похоронах.

– Надеялась, что он сломается и передумает уходить, – честно ответила она. – Привычка к богатству и комфорту – мощная вещь, а он к ним очень сильно привык. И каково ему было бы после нашей шикарной квартиры оказаться в подмосковной «хрущевке»? Да еще в такой, где всего лишь одна комнатушка на двоих с братом, – она рассмеялась резким, вызывающим смехом, в котором смешивались горечь и злость. – Я знаю, что ты хочешь сказать: что это добило его. Наверное, ты прав. Но почему во всем должна быть виновата только я одна?! Кто ему не давал развестись со мной до того, как он, видите ли, начал задыхаться? И ты никогда не убедишь меня, что причиной была только любовь к детям! Просто он не мог оказаться в нищете и начать жизнь с нуля.

– Но ты пригрозила ему, что не позволишь видеться с детьми.

– Да, пригрозила. Но я бы не стала этого делать. Это был всего лишь шантаж… Да, такая я стерва, не гнушаюсь никакими способами, когда нужно добиться своего! – снова резкий смех. – Но я бы не исполнила своей угрозы: я не враг своим детям. И потом, нахрен он мне сдался, чтобы я ему мстила? Я-то свою личную жизнь обязательно устрою, и мужа себе нового найду, а счастливым людям всегда бывает влом утруждать себя местью. Так что виделся бы твой братик с детьми, хотя большинству мужиков это нахрен не надо после развода: женятся, заводят новых детей и напрочь забывают про старых. И твой брат бы женился… Чем я виновата, как я его насильно удерживала?! Никто не угрожал, что убьет его после развода, собирай сумки и вали на все четыре стороны…

Костя не спорил, не пытался что-то доказать. В словах Алины была горькая правда. Никто не грозился убить его брата, не связывал его крепкими веревками. Просто Артур позволял другим людям годами уничтожать его личность. А когда личность оказалась полностью уничтожена, не смог продолжать жить.

Матери Костя вообще ничего не высказывал. Но его подташнивало, когда он наблюдал за ее причитаниями над умершим сыном. Костя от души радовался, что у матери появился новый муж-подкаблучник, ибо не мог представить, что бы он делал, если бы мать свалилась на его голову со своим горем. Успокаивать? Утешать? Присутствовать при сценах бесполезного раскаяния? Говорить фальшивое: «Ты не виновата… Просто так сложились обстоятельства… Алина оказалась сволочью»? Костя, у которого в последнее время развился на нервной почве гастрит, чувствовал рвотный позыв при одной мысли об этом. Какая удача, что у матери есть терпеливый муж…

После похорон брата Костя вдруг почувствовал отвращение к Москве. И отчетливо понял, что здесь ему не хочется ничего начинать заново. Да и не получилось бы у него, при таком душевном надломе.

Оставшиеся после продажи квартиры деньги Костя положил на валютный счет в банк. Потом погрузил в машину самые необходимые вещи и выехал в направлении Крыма. Предварительно он позвонил дядьке и сообщил, чтобы тот его ждал.

– И да, не готовь торжественного приема, – сказал он в конце. – Неделю назад я похоронил Артура.

Последовала долгая пауза, а потом Иван Константинович взволнованно произнес:

– Жду тебя, сынок. И, ради бога, будь осторожней в дороге!

Первый месяц к Крыму Костя ничего не делал. Депрессия была такой, что атрофировались все желания и чувства. Костя не ощущал даже душевной боли, лишь тоскливое отупение и полное безразличие ко всему.

– Только не валяйся в четырех стенах, – настойчиво говорил Иван Константинович, встревоженный его состоянием. – Занимайся хоть чем-нибудь. Ходи к мору, гуляй, мотайся со мной на плантацию (так дядька называл участок за городом, где выращивал с компаньоном цветы). Общайся с людьми, разговаривай: обо всем, о всякой ерунде – это не имеет значения. Отпустит потихоньку, поверь мне.

И оно, действительно, незаметно начало отпускать. Помогало море – оно как будто лечило. И горы, куда Иван Константинович старался вывозить племянника при каждой возможности. Отвыкший от физических нагрузок, Костя быстро выдыхался и уставал. Но с каждой вылазкой на природу прибывали душевные силы, организм наполнялся энергией. Постепенно Костя начал замечать окружающую его красоту – как раз была середина весны, на южном берегу Крыма все цвело и благоухало, а погода с каждым днем становилась солнечней и теплей.

Наконец, у Кости случился первый всплеск эмоций. Дядька, сукин сын, выложил из походного рюкзака Костины сигареты и полторашку пива, а купить все это в горах не было возможности. В тот день Костя первый (и последний) раз сорвался на дядьку. Было отчаянно стыдно потом, но Иван Константинович только хохотал и довольно потирал руки: мол, ничего, это хорошо, что ты так взбеленился – начинаешь понемножечку оживать…

Однажды к дядьке заглянул приятель МЧС-ник. Сидели, выпивали втроем. Дядька обмолвился, что Костя когда-то занимался плаванием и борьбой. И даже служил в десантниках.

– Сколько же времени прошло с дембеля? – спросил силовик.

– Четыре с половиной года, – ответил Костя.

– Всего-то?

– Что? Сильно потерял форму? – усмехнулся Костя.

– За четыре года можно и не так потерять, если не отрывать задницу от сидения авто и не заниматься… Да фигня это все! Молодого мужика можно быстро в норму привести, если он не нытик и не размазня. А ты, Костик, не из таких. Иди к нам на курсы пляжных спасателей. Будешь – не будешь потом работать, твое дело, а хоть на человека станешь похож. И тоска по братану скорей начнет проходить.

– Заметано, – сказал Костя.

Через два месяца Костя не узнавал себя сам. Через три к нему вернулась не только хорошая физическая форма, но и способности хваткого маркетолога. Словом, это был прежний Костя. И одновременно новый, переродившийся. Фактически, это был уже тот самый Костя, которого знала Марина. А стало быть, и рассказывать нечего.

А, женщины? Да, про них-то мы совершенно забыли. А ведь это именно то, что интересует в первую очередь…

Да, были женщины. И несколько курортных романов. А как же? Работа спасателя и имидж сексапильного мачо к ним располагают. Но любви не было. И не было даже влюбленности. Так… только интерес и желание. Да и коротких романов, хотите верьте, хотите нет, было немного. Почему? Да просто не очень хотелось. И мы, вообще-то, не по этой части, разве вы забыли? Наша страсть – бизнес, а не женщины. Дядька, его компаньон и пара соседних «плантаторов» научились выращивать дивные цветы, причем, даже в зимний сезон, а выручить за них хорошие бабки не могут. Куча товара выбрасывается на свалку – разве это порядок? Нет, это непорядок, а непорядки нужно устранять. Так что какие тут женщины и романы! Делом надо заниматься, а не ерундой.