Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Джеймс Бернс

У президента все еще не было стратегии. В основном его политика строилась на ожидании событий — не просто событий, но одного чрезвычайного события, которое создало бы условия для решительных действий. Таким событием стало нападение Гитлера на Россию. В конце июня мир следил за тем, как решается судьба Красной армии, следил также за поведением Лондона и Вашингтона.

Реакция Черчилля на постигшую беду была столь быстрой, красноречивой и решительной, что в течение многих лет его слова создавали у людей искаженное представление о событиях конца июня 1941 года.

— Мы полны решимости уничтожить Гитлера и любое напоминание о нацистском режиме, — говорил Черчилль в обращении к народу буквально через двенадцать часов после получения известия о нападении Германии на Россию. — Ничто не заставит нас отступиться от этого, ничто... Отсюда следует, что мы окажем любую помощь России и русскому народу...

Он говорил, что вторжение гитлеровских войск в Россию не более чем прелюдия к нападению на саму Англию.

Такова была энергичная риторика; но в первые дни после нападения нацистов на СССР отношения между будущими создателями ООН отличались взаимными подозрениями и почти полным бездействием. Весной между Лондоном и Москвой контактов почти не было. Сталин и Молотов подчеркнуто соблюдали дистанцию в отношениях с британским послом сэром Стаффордом Крипсом. Черчилль и Иден сомневались, что советский посол Иван Майский пользуется доверием у своих руководителей. В Кремле еще тлела неприязнь к Англии из-за ее отказа признать его договор с Гитлером, отдавший под власть Советов Прибалтийские государства. Некоторые русские еще сомневались, не является ли нападение нацистов следствием подстрекательства Черчилля. По их мнению, он хотел этого и не это ли было целью перелета Рудольфа Гесса в Англию? Москва зловеще хранила молчание и после обращения Черчилля.

В Лондоне опасались, что Красная армия продержится не более нескольких недель. Последует ли за этим капитуляция или Россия присоединится к Гитлеру в войне против Англии? Сотне немецких дивизий, устремившихся на восток, не дано преодолеть годы взаимных подозрений и вражды.

Вашингтон вел себя еще более сдержанно, чем Лондон, по отношению к Советам. Несколько недель Халл и Веллес вели переговоры с русским послом Константином Уманским по сравнительно малозначащим вопросам. Они находили, что посол капризен и упрям. Всего за неделю до вторжения нацистов Государственный департамент сформировал позицию воздержания от контактов с Москвой: крайне сдержанное отношение к инициативам России; уступки допускаются только на основе принципа «услуга за услугу»; предполагалось дать понять Москве, что улучшение отношений между двумя странами более важно для нее, чем для Вашингтона. Многие американские военные, как и английские, сомневались в способности русских остановить вермахт.

Отношение Рузвельта к Москве сложнее, чем у его подчиненных. С тех обнадеживающих дней в конце 1933 года, когда он признал большевистское правительство, политика Советов часто разочаровывала президента. Он явно недолюбливал Уманского и воздерживался от контактов с ним насколько возможно. Не питал иллюзий в отношении диктаторской природы советского режима, его секретности, жестокости, стремления к территориальной экспансии или подчинению других стран. С другой стороны, он более оптимистично расценивал способность русских сопротивляться, отчасти благодаря эмоциональным отчетам бывшего американского посла в СССР Джозефа Е. Дэвиса, ныне проживавшего в Висконсине. Президент был уверен в собственном умении поладить с любым антигитлеровским правительством. Питал смутную надежду на готовность Советов в долговременной перспективе установить добрососедские отношения с западными демократиями. Кроме того, президент опасался коммунистической экспансии гораздо меньше, чем фашистской агрессии, и потому хотел ободрить защитников России хотя бы словами.

Рузвельт одобрил невнятную декларацию Государственного департамента: при всем негативном отношении к фашизму и коммунизму фашизм следует считать более опасным, причем настолько, что любая помощь антигитлеровским силам независимо от их природы отвечает интересам безопасности США. Он говорил журналистам: «...мы собираемся, конечно, предоставить России помощь», но уклонился от указания сроков и способов ее оказания. Кроме того, Англия сохраняла приоритет в поставках американского военного снаряжения. Когда Фултон Урслер из газеты «Либерти» прислал ему черновик передовицы с откликом на нападение нацистов на СССР, озаглавленной «К черту коммунизм» и содержащей резкие нападки на советский режим, Рузвельт ответил: «Если бы я сидел за вашим письменным столом, то написал бы передовую статью, осуждающую в одинаковой мере как русскую, так и германскую форму диктатуры. Но в то же время я дал бы ясно понять, что в настоящее время непосредственная угроза безопасности США исходит от гитлеровских армий...»

Таким образом, первая реакция Рузвельта на беду России носила сочувственный, корректный и сдержанный характер. Разумеется, он не обратился сразу со страстным призывом к формированию великой коалиции против фашизма или даже к оказанию всеобъемлющей помощи России.

Правда, некоторые шаги он предпринял немедленно, отчасти в качестве пробных шаров. Рузвельт разморозил 40 миллионов долларов советских фондов в Соединенных Штатах, но дал ясно понять в прессе, что оказание эффективной американской помощи России возможно лишь в случае длительного сопротивления СССР фашистской агрессии, — во всяком случае, он не имеет представления о текущих нуждах русских. Другой его шаг оказался более эффективным именно из-за отсутствия позитивного действия. Он воздержался от применения Закона о нейтралитете против России и тем самым гарантировал, что Владивосток останется открытым портом для американских судов. В противном случае он уступил бы лидерство в этом вопросе Черчиллю.

Как ни парадоксально, но в период времени, имевший для будущего величайшее историческое значение, агрессия нацистов против России способствовала дальнейшему сплочению Вашингтона и Лондона в следовании стратегии «приоритет Атлантики». Предостерегая, что поход Гитлера против России не более чем прелюдия его нападения на Англию, Черчилль давал повод для требований более существенной помощи от США. В Вашингтоне также звучало меньше призывов к Рузвельту оказывать помощь России, чем требований активизировать военные операции в Атлантике. Через тридцать часов после сообщения о вторжении нацистов в Россию Стимсон писал Рузвельту, что он почти ничем не занимается из-за размышлений о «представившемся благодаря провидению случае» для резкой активизации англо-американских военно-морских операций в Атлантике. Нокс убеждал президента, что Гитлеру потребуется от шести недель до двух месяцев, чтобы расправиться с Россией, и это время не должно пройти без нанесения нацистам «мощного удара — и чем скорее, тем лучше». Через сорок восемь часов после нашествия на Россию адмирал Старк докладывал Верховному главнокомандующему, что готов немедленно воспользоваться благоприятным политическим моментом для начала открытого боевого сопровождения грузовых судов. Нокс публично заявлял, что страна получила «Богом данный шанс», для того чтобы «обезопасить путь через Атлантику». Он, очевидно, считал, подобно Стимсону, что Бог настроен против русских, — возможно, потому, что красные его не признают.