Тропою волка - Михаил Голденков

Священник трижды произнес: «Господи, Боже наш, славою и честью венчай их». И трижды благословил новобрачных. И с этого момента оршанский князь Самуэль Кмитич и россиенская княжна Александра Биллевич превратились для Церкви из жениха с невестой в мужа и жену. Но венчание все еще продолжалось. Венцы передали свидетелям — Михалу и Полине, кузине Алеси, чтобы те держали их над головами венчающихся. Священник читал строки из послания Святого апостола Павла, в которых брак называется Великой тайной. Михал не то вздыхал, не то всхлипывал, глотая слезы умиления за своего друга, а Кмитич совсем опьянел от ароматного запаха мирра, расплавленного воска горящих свечей, голубых струек ладана и завораживающей молитвенной мелодии «Отче наш». Он даже не сразу приклонил голову под венцом в знак покорности. После молитвы священник подал молодым общую чашу с красным вином, осененную крестным знаменем. Сначала Кмитич, а затем Алеся сделали по три маленьких глотка из чаши, которая являла для них символ общей судьбы в радости и в горе.

Красное вино чуть-чуть отрезвило Алесю, которая не то от счастья, не то от торжества момента чувствовала, как все плывет перед глазами, как двоится бородатый священник в золоченой рясе. Она опомнилась, лишь когда ее правая рука оказалась на руке Самуэля. Отец Владимир накрыл их руки епитрахилью, а сверху положил свою ладонь. Не отрывая своей руки, священник трижды обвел молодых вокруг аналоя, на котором лежали Крест и Евангелие, что означало вечное совместное шествие по жизни. Михал и Полина тихо следовали за новобрачными, терпеливо держа над их головами венцы. Уже без венцов священник подвел новобрачных к царским вратам, где они поочередно целовали иконы Спасителя и Божьей Матери, затем — крест, и священник вручил им две освященные иконы — Спасителя для жениха и Богородицы для невесты.

— Объявляю вас мужем и женой!

Кмитич с Алесей взглянули друг другу в глаза и улыбнулись. Как долго они ждали этого момента!

— Ну, виншую, Самуль! Будьте счастливы! — первым поздравил Кмитича и Алесю Михал. Подошел, сияя улыбкой, высоченный рыжеусый Собесский, подошел Замойский, подходили, поздравляя, россиенские родственники Алеси…

— Дзякуй, дзякуй… — повторяли, улыбаясь всем, молодые. Но процедура была еще не закончена. Священник начал служить благодарственный молебен. Затем совершил отпуст: перечислил имена святых, которые становятся покровителями молодоженов, и возгласил многолетие новобрачным.

Тут же зазвучали колокола. Под их звон процессия вышла из ворот церквушки под яркое сентябрьское солнце, осыпаемая детьми и девушками зернами ячменя. Обратно Кмитич ехал с Алесей также в одной повозке, украшенной еловыми лапками да бубенчиками.

— Виншую! — то и дело к ним подскакивал на горячем коне Михал и поздравлял молодоженов. Алеся счастливо жалась к плечу своего мужа, улыбаясь, смотрела ему в глаза. Кмитичу казалось, что он спит, не верилось. «Словно сон, — думал он, — словно сплю. Как-то уж слишком все хорошо да гладко! Вчера война и кровь — сегодня любовь и свет!», — и он нежно целовал в губы свою Алесю.

Конечно, свадебный стол был не тот, что на первой довоенной свадьбе Кмитича в Смоленске. Ни ноздрей лося, ни медвежьих лап в вишневом соусе. Военное лихолетие все же сказывалось на шляхетском достатке. Однако после скудной и скромной солдатской пищи Кмитич и его дружина были весьма довольны угощением и питьем. Хмельных напоев было и в самом деле предостаточно. Из мяса преобладала птица — жареные куропатки, перепела да фазаны, и рыба.

— И я в следующем году женюсь, — говорил, счастливо улыбаясь, захмелевший Ян Замойский, молодецки отбрасывая со лба длинные медового цвета волосы. Собесский при этом настороженно на него смотрел.

— А твое сердце все еще свободно? — спрашивал Кмитич сидящего рядом Михала.

— Так, — кивал Несвижский князь, — что-то мне не везет в любви!

— Не хвалюйся, пан! — хлопал его по плечу Собесский. — Хочешь, я тебя со своей сестрой познакомлю? Катажиной! Красивая, но такая же несчастливая в плане шлюба. Не везет ей, бедной девушке! Вышла было замуж, да вот убило в апреле на войне ее мужа князя Владислава Доминика Заславского-Острожского, и сейчас она вдовушка. А ведь молода, почти как ты, Михал. Не понравится тебе Катажина — воля твоя! Не обижусь. Понравится — женись! Родственниками станем! Хотя тебе еще рано! В смысле, жениться рано, а родней хоть завтра станем!

— Ну познакомь, — соглашался чисто из вежливости Михал. Про сестру Яна Собесского он уже однажды слышал от всезнающего Януша Радзивилла, и портрет Катажины не вырисовывался для Михала привлекательным.

Кмитич усмехнулся. Он, самый трезвый, решил не говорить в присутствии Собесского, что Катажина еще в четырнадцать лет преуспевала в амурных делах, в отличие от наук, а в пятнадцать родила мальчика от Дмитрия Вишневецкого. Ребенка припрятали у родителей до поры до времени, и когда Катажину выдали-таки замуж за князя Заславского-Острожского, то ничего не ведающий про ребенка князь пришел в ярость, узнав, что ему кое-чего не договорили до свадьбы. Катажину он, правда, не бросил, но громогласно называл Собесских мошенниками. Однако более хмельной Замойский не стал скромничать:

— Ты же забыл сказать, что являешься попечителем трех дочерей Катажины, что остались от погибшего муженька. А есть еще семилетний мальчик-байструк. Скажи это Михалу!

Полное розовое лицо Собесского враз стало алым. От стыда и от злости на Замойского. Галицкий князь готов был броситься на товарища, но не мог — тот говорил сущую правду.

— Так! — выдавил Собесский, пряча глаза. — И если бы не твой длинный язык, Ян, то я бы сам все об этом рассказал Михалу. Все дело в том, что Катажина есть дивчина красивая и благородная, хороших кровей. На нее многие засматривались аж с четырнадцати ее лет. Вот и Вишневецкий глаз положил в свое время.

— Ха-ха-ха! — засмеялся Замойский. — Не только глаз он положил! Там же приплод получился! Стало быть, его сынок! — не унимался Замойский. — Но не подошел Вишневецкий вам. Кошелек не толстый оказался? А вот Острожской толстый был, царство ему небесное.

— Заткнулся бы ты, пан! Совсем окосел! — не на шутку разозлился Собесский. Эти двое, похоже, уже готовы были схватиться за сабли, но Михал вовремя остановил их.

— Да прекратите вы! Мне, если честно, плевать, есть ли у пани дети от прошлых связей и браков или нет! Истинное каханне не в том, насколько чиста была до тебя девушка, а в том, насколько она тебя кахает! Лично тебя! Это дело двух сердец, а все остальное — суета сует!

— Ого! — восхитились и Собесский, и Замойский, готовые было уже задраться из-за чести сестры галицкого князя. — Да ты прямо философ и поэт!