Любовь и так далее - Джулиан Барнс

Он задрал мне юбку. Стянул с меня трусики. А потом он меня отымел — прошу прощения за грубое слово, но я не знаю, как это сказать по-другому, — и все это время я упиралась головой в деревянную диванную ножку. Я чувствовала запах пыли. Он так и не вынул руку у меня изо рта — держал ее там до конца. Но я не видела смысла его кусать.

Я не впадала в панику. И меня это ни капельки не возбуждало. Мне было немножко больно. Но не потому, что он сделал мне больно. Он не бил меня, не заламывал мне руки. Он просто трахал меня против воли. Нет, я не царапалась, не кусалась; нет, у меня не осталось никаких синяков — только один, над коленкой, но это еще ничего не доказывает. Впрочем, я и не собираюсь никому ничего доказывать. Не подавать же мне в суд на него, в самом деле.

Нет, я не считаю, что я была «должна» Стюарту — в качестве компенсации за то, как я с ним поступила десять лет назад.

Нет, на самом деле, я не испугалась. Я твердила себе: по крайней мере это Стюарт, а не какой-нибудь незнакомый мужик в темном переулке. Мне было противно и в то же время — донельзя скучно. Я думала: так вот чего они все хотят. Даже самые милые и заботливые. И делают, что хотят, и им всем наплевать, что ты чувствуешь.

Да, я считаю, что это было изнасилование.

Я думала, что он хотя бы извинится. Насколько я знаю Стюарта, он должен был извиниться. Но он просто поднялся, оставив меня лежать на полу, застегнул брюки, выключил посудомоечную машину и ушел.

Почему я не говорила вам этого раньше? Потому что обстоятельства изменились.

Я беременна. И — совершенно точно — не от Оливера.

19. Час вопросов[166]

СТЮАРТ: Я думаю, что вы правы. Я, безусловно, готов обсудить этот вопрос. Видите ли, когда производство органических вин только-только начиналось, качество этих вин было не очень высоким. И вкус у них был такой… своеобразный. И отношение к ним было странное. Или, скажем, биодинамизм — отношение к нему было еще более странным: следовать ритмам природы, фазам луны и так далее. Я так думаю, что одна из проблем заключается в том, что люди еще не осознают, что вино может быть таким же полезным для здоровья, как, скажем, пучок морковки. Однако со временем качество органических вин стало лучше, и сейчас существует несколько очень даже приличных марок. Впрочем, у меня на это свой взгляд. Для меня хорошо все то, что способствует процветанию универсальной торговли, когда покупатели сразу же — за один раз, в одном магазине — затовариваются всем необходимым. Тем более если этот магазин называется «Зеленая лавка».

ДЖИЛИАН: Вы хотите, чтобы я вспомнила о событиях десяти-двенадцатилетней давности?

Вы понимаете, как я влюбилась в Оливера, но вы не понимаете «как или если вообще» я разлюбила Стюарта? Ну, в самом этом вопросе уже содержится половина ответа. Если вы понимаете, «как» я влюбилась в Оливера, значит, должны понимать, «как» я разлюбила Стюарта. Одно исключает другое. Громкий звук заглушает тихий. Нет, давайте не будем искать сравнения. Если кто-то говорит, что он любит одновременно двоих, для меня это значит, что он любит не по-настоящему, не в полную силу, а только наполовину. Если ты по-настоящему любишь кого-то, ты просто не замечаешь других. Даже вопрос не встает. Вы бы все поняли, будь вы на моем месте. А так просто прибегнете к помощи математики.

«Если вообще» — более интересный вопрос. Стюарт мне не сделал ничего плохого. Я от него видела только хорошее. Он попытался испортить нам свадебное торжество — но даже если бы он тогда не появился, все равно это был бы не самый приятный день. И хотя я очень его обидела, он повел себя при разводе как настоящий джентльмен — корректный, внимательный, всегда готовый помочь и к тому же щедрый. Настоял, чтобы студия осталась у меня. Сразу дал мне развод, хотя мог бы сразу не дать. И так далее, и тому подобное. Я никогда не воспринимала его как врага или как помеху. Когда я думала про него, мои чувства к нему были всегда… позитивными. Для меня он всегда был человеком, который меня любил и который не сделал мне ничего плохого.

До того вечера. Я до сих пор не могу прийти в себя. Это было такое предательство… получается, я совсем не знала Стюарта.

ОЛИВЕР: Байрон. Джордж Гордон, лорд. Неужели вы даже этого не узнали? «Ищу героя…» Готов поспорить… нет, даже спорить не буду, поскольку это, бесспорно, одна из самых знаменитых начальных строк в истории… истории.

МАДАМ УАЙЕТТ: Почему вас так интересует мой брак? Это все давно в прошлом. Как там у вас говорится? «Забыто и быльем поросло». Или вот: «Все — кровь под мостом», — выражение, которому я научилась у Стюарта. Мне кажется, я уже и не помню, как его звали. Как сказала одна ваша дама-аристократка, «Введение — это не предисловие». У меня есть дочь. Разумеется, она родилась не от непорочного зачатия, но… я и вправду не помню, как его звали.

ЭЛЛИ: Я не буду рассказывать вам о том, какой Стюарт в постели. Потом вы к нему побежите — расспрашивать, а какая в постели я. И так далее, до бесконечности. Тем более, что секс здесь вообще ни при чем. В том смысле, что дело совсем не в сексе.

ДЖИЛИАН: С чего бы мне ревновать к Элли? Это просто смешно.

СТЮАРТ: Нет. Может быть, мы расстались не лучшим образом. Но… нет. Это очень личное.

МАДАМ УАЙЕТТ: Quelle insolence![167]

ДЖИЛИАН: Да, я читала сценарии Оливера. На самом деле, мне очень понравилось. Но мое мнение, в данном случае, никого не волнует. Единственное критическое замечание: они очень сложные. Это как когда певцы пытаются сочинять слишком уже замысловатые тексты — а на мой взгляд, в песне все-таки главное музыка, а не текст. Вы не согласны?

Один сценарий был про Пикассо. Франко[168] и Пабло Касалс[169] играют в pelota[170] перед самой Гражданской войной в Испании. Кое-кому этот сценарий понравился, но никто не хотел давать денег. «Какой в этом коммерческий интерес?» Весьма раздражающий комментарий. Тогда он написал «Гору Чарли». На основе подлинной истории про девушку, которая переоделась ковбоем. Но ему сказали, что в сценарии «нет искры», и он переписал его в виде мюзикла, «Девушка с Золотого Запада». А потом он написал prequel[171] «Седьмой печати».[172] В общем, история знакомая, правда?

СОФИ: Примерно час. Может, чуть меньше. Я уже говорила. Потом я услышала, как отключилась посудомоечная машина и хлопнула входная дверь, и как мама поднялась наверх и тихонько, на цыпочках, прошла мимо нашей двери, чтобы нас не разбудить.

Нет, я не слышала ничего «странного». С чего бы маме вдруг плакать?

СТЮАРТ: Да, разумеется, это правда, насчет «Трепанации черепа». Я бы не стал вас обманывать. Такое пиво действительно есть, его производят на Оркнейских островах. Будет возможность — очень рекомендую попробовать.

МАДАМ УАЙЕТТ: Вы все верно подметили. Да, меня зовут Мари-Кристин. Да, мой муж — презренный, жалкий человечишка, которого я уже и не помню, — сбежал от меня к молоденькой шлюшке, которую звали Кристина. Мою младшую внучку зовут Мари. Но никто, кроме меня, не знает все эти три вещи сразу. Никто, кроме меня — и вас. Так что, по моему мнению, это просто совпадение.

СТЮАРТ: Да, я думаю, что мои папа с мамой могли бы мной гордиться. Но теперь уже поздно. Раньше, когда они были живы, они всегда были слегка во мне разочарованы, и теперь — вспоминая об этом, — я понимаю, что подобный подход наградил меня в детстве неким комплексом неполноценности. Во всяком случае, не способствовал развитию уверенности в себе. Родители умерли, когда мне было двадцать. Так что теперь им уже поздно гордится мной.

Если у меня когда-нибудь будут дети, я ни в коем случае не стану их принижать, как принижали меня. Я не считаю, что детей надо баловать, но я считаю, что у них должно быть чувство собственного достоинства, с которым надо считаться. Конечно, проще сказать, чем сделать, и тем не менее.

Моя сестра? Как ни странно, но я ее разыскал. Она замужем за врачом ухо-горло-носом и живет в Чешире. Однажды я к ней заехал, по пути. Уютный дом, трое детей.

Разумеется, она не работает. Мы замечательно поговорили. Как в детстве. Не хорошо и не плохо — нормально. И я, разумеется, не рассказывал ей о том, что у меня происходит в жизни. Так что не спрашивайте у нее — она все равно не знает.

ДЖИЛИАН: Софи? Нет, с Софи все в порядке.

МАДАМ УАЙЕТТ: Софи? Ну, у нее начался переходный возраст. Сейчас дети взрослеют рано. Переходный возраст — уже в десять лет. Она — девочка честная и добросовестная. Всегда искренне хочет понравиться, искренне хочет тебя порадовать. Но переходный возраст есть переходный возраст, правильно?

СТЮАРТ: Нет, я не повесил картину. На самом деле, я отвез ее обратно в тот магазин, где купил. Мне сказали, что обратно ее они не возьмут. Ни за какие деньги. Подтекст был такой — мы нашли одного идиота в твоем лице, который купил этот хлам, и другого такого кретина уже не будет.