Пташка (СИ) - Скворцова Ксения

— Бьярки укусил тебя, — сказал боярин с усмешкой. — Он не хотел. Он думал только проучить.

Гнеда нахмурилась.

— Мой сын, — пояснил Судимир, а его глаза снова залучились. — Ты, кажется, знакома с северным наречием?

Гнеда медленно кивнула, отчаянно сожалея о том, что позволила боярину это проведать.

— Моя семья происходит с Севера, — продолжал Судимир, — а далёкий предок, первый, осевший на залесской земле, носил имя Бьёрн.

— Медвежонок, — слабо усмехнувшись, промолвила Гнеда, только теперь вдруг понимая смысл прозвища.

— Да, — засмеялся Судимир, потирая колени. — Медвежонок Бьярки.

Гнеда подумала, что трудно было представить более неподходящее имя. Бьярки скорее напоминал хищную пронырливую ласку, чем неуклюжего косолапого детёныша.

— Я решила, что ты тоже свенн, господин.

— Что ж, во мне достаточно свеннской крови, — согласился боярин. — Я часто бываю на Севере, да и не скрываю своей приязни к ним. Веду дела с тамошними гостями, и далеко не всем это по нраву. В последнее время северян не особо-то жалуют, пытаются рассорить с залесцами. Я должен был быть осторожнее. Впредь будет мне наука. Когда я говорил, что если бы не ты, то мне несдобровать, я ведь не преувеличил. Я пред тобой в долгу, Гнеда.

— Спасибо тебе, господин, на ласковом слове. В расплате мы. Если б не ты, княжич бы меня не пожалел. Дай только до завтра у тебя переночевать, и поутру уйду, не побеспокою больше.

— Экая ты норовистая! — снова засмеялся Судимир. — Куда же ты пойдёшь?

Гнеда нахмурилась, прикусив губу. Теперь наверняка весь Стародуб судачит о произошедшем. Кто примет её после такого?

Боярин, заметив смущение девушки, сжал её здоровую руку.

— Вот что. Княжич бы тебя не погладил по голове, но и с плеч её снимать бы не стал. Я тебя от срама разве что избавил, а ты меня от верной гибели. Я сказал, что беру тебя под опеку, и не шутил. Моё слово крепкое. Оставайся в моём доме.

Гнеда удивлённо перевела взор с их соприкасающихся рук на лицо боярина. Тут же вспомнила Жука, да и всех прочих, особенно Бьярки и его глаза, полные ненависти. Мурашки пробежали по коже, хотя под шерстяным одеялом было тепло и уютно.

— Как же я останусь, после такого-то?

— Глядишь, не съедят тебя, — усмехнулся он.

Девушка с сомнением смотрела на боярина, не доверяя его расположению, пытаясь найти истинную подоплёку такой щедрости. С другой стороны, она и вправду помогла Судимиру.

Гнеда облизала потрескавшиеся губы.

— Я могу любую работу делать.

— Что же ты делала в своих Перебродах?

— Всего понемножку, — смешалась девушка. — Пока Домомысл не умер, помогала ему переписывать книги.

— Вот как? — удивился боярин, и в его очах зажглось любопытство. — Домомысл — это тот самый добрый старик?

Гнеда кивнула.

— От него ты научилась свеннскому языку?

— Нет, от наставника, — девушка опустила глаза.

— А мечом владеть?

Гнеда резко вскинула на Судимира взор.

— Да какое там владение, — замялась она.

— Судя по тому, что я слышал и успел краем глаза увидеть, ты не пральником моего сына охаживала. — Боярин улыбнулся в усы, словно позабавившись этой мысли.

— Да, тоже от наставника, — сдалась Гнеда. Она хотела увести разговор подальше от Фиргалла. Врать не хотелось, но и рассказывать о сиде, она чувствовала, не должно. — Мы были дружны с его сыном, и он помогал мне. Знал, что у меня никого нет, поэтому научил, как постоять за себя.

— А что твои родители? — спросил Судимир, и в стороны от его прищурившихся глаз разбежались вороньими лапками мелкие морщинки.

— Я их не знала, — отчего-то насторожилась девушка. — Меня младенцем подбросили Домомыслу на порог.

— Что ж так далеко пустилась? В своих местах не хотела оставаться, так ближе есть деревни, пошла бы в работницы.

Гнеда нахмурилась и подобралась, немного отодвинувшись от Судимира.

— Ты, боярин, мне допрос чинишь, будто я лиходейка какая. Я худого никому не сделала и в город идти в своём праве была.

— Да что ж ты ерошишься! Уж и спросить нельзя, — усмехнулся Судимир. — И я в своём праве узнать о человеке, что в мой дом вступает.

— Я могу за скотиной ходить, бельё стирать, стряпать.

— Мне не нужны работники, в этом Жук не соврал. Мне не надобна твоя плата, живи у меня как… — он запнулся на мгновение, — как гостья. Отдыхай. Я пошлю в Трилистник за твоими вещами. И за конём, — добавил он, опередив её. — Он у тебя знатный красавец.

Судимир поднялся и направился к выходу.

— Господин, — позвала Гнеда. — Ты сказал, что княжич бы не стал снимать мне голову. Почём ты знаешь?

Боярин обернулся, и лицо его уже не было благодушным, как раньше.

— Княжич Стойгнев не такой бессердечный, каким кажется.

— А его отец? — вырвалось у Гнеды, и она тут же захотела воротить сказанное, видя, как в глазах Судимира что-то враз переменилось и потемнело, словно в избе в ясный день закрыли ставни.

— Есть такое присловье. Князь как солнце, хорошо на него любоваться, да только издалека. Вблизи-то и опалиться можно.

Он вышел, а Гнеда откинулась на подушку и смотрела на столбики в изножье кровати, увенчанные резными медвежьими головами, пока её незаметно не сморил сон.

23. На чужой стороне.

Сразу после случившегося Бьярки на несколько дней уехал из Стародуба, сопровождая княжича в короткий поход, но вернувшись понял, что весь город зубоскалит над тем, как его ославила девчонка. Он не сомневался, что правда обросла всевозможными небылицами и приукрашиваниями, и, разумеется, не в его пользу. Даже Звениславка, сверкая хитрыми глазами и прикрывая хохочущий рот вышитой ширинкой, и та не преминула сказать ему, что хочет «подивиться на могучую поляницу, что сшибла самого Бьярки».

Это приводило молодого боярина в бешенство, заставляя раз за разом переигрывать их недолгий поединок в голове и понимать, что при любом раскладе он бы вышел дураком. Как она посмела полезть на него, о чём только думала? Будь на его месте кто-то другой, царапиной на плече она бы не отделалась. Пусть благодарит, что жива осталась!

Бьярки поморщился, возрождая в памяти белое лицо девчонки и безжизненно повисшую руку, когда отец еле успел подхватить её. Одновременно к самому горлу подступила и запрятываемая на дно души обида. Бьярки вспомнил, как пытаясь сохранять спокойствие, рассказывал отцу, что уже встречал эту девушку, да ещё и в Солнцеворот, что таких совпадений не бывает и она — не иначе колдунья, неизвестно зачем явившаяся нынче в их усадьбу. Как он убеждал, что от девчонки добра не будет и она принесёт беду в их род. Судимир же осадил его, заявив, что решать Бьярки будет, когда заживёт своим домом, в который раз намекая, что вся семья ждёт свадьбы сына. Они надеялись оженить его грядущей зимой, но сам Бьярки дал себе ещё один год сроку. Он же не глупая девка, чтобы радостно ждать, пока его окрутят, знает, что с женитьбой закончится вольная жизнь. А что до Звениславки, Бьярки был уверен, что та дождётся его, а даже если нет, ему, сыну Судимира и побратиму княжича, разве трудно будет найти невесту не хуже? Такому как он не отказывают.

Бьярки выходил из конюшни, когда встретил Гнеду впервые с того злополучного дня. Не желая быть замеченным, он замер в тени застрехи и тайком наблюдал за спускавшейся с крыльца девушкой. Сейчас, видя Гнеду в женской сорочке и с косой, юноша недоумевал, как вообще мог принять её за парня. Хотя… Он окинул девушку с ног до головы оценивающим взором. Сколько ж ей придётся рубашек да онучей под низ надеть, чтобы кому-то приглянуться? Тонкая и смуглая, она была бесконечно далека от округлой налитости, составлявшей истинную девичью красоту. Вот уж кому никогда не повезёт быть прозванной гладкой и белой, словно репка.

В тот далёкий час их почти волшебной встречи накануне Солнцеворота Гнеда, счастливая вестница окончания их мучительных скитаний по чащобе, показалась Бьярки добрым лесным духом, прекрасным дитя реки и трав. Но нынче, в городе, где любая девушка выглядела куда краше и холёней, Гнеда напоминала сверкающий камушек из горного ручья. Искристый, переливающийся разными цветами под толщей воды, он становился серым и обыкновенным, стоило вынуть его из оправы блестящих струй.