Призрак (ЛП) - Заварелли А.

Это вполне объяснимо, учитывая его нынешнее состояние, но я не спорю с ним. Мне просто нужно, чтобы это было сделано, и это не может иметь никакого отношения к тому, что это каким-либо образом связано с Ворами. Арман снова будет выглядеть дураком, и это даст мне больше времени. Больше времени, чтобы изучить его операции и найти лучший способ заставить его исчезнуть без лишних вопросов.

— Ты не будешь сильно возражать, если мы ненадолго остановимся здесь? — спрашивает меня Рори. — У нас в Бостоне случилась заворушка.

Я не особенно хочу, чтобы они бродили по моему дому. Вот почему я живу так далеко от всех остальных. Потому что они не навещают меня так часто и оставляют в одиночестве. Но теперь, когда у нас с ними союз, мой долг — быть радушным хозяином.

Прежде чем я успеваю дать им ответ, Ронан берет на себя смелость добавить еще одну причину. Он знает, что я не смогу отказаться.

— Саша беременна. Нам нужно безопасное место, где она могла бы остановиться.

— Ты можешь занять третий этаж, — говорю я ему. — Но тебе придется пользоваться черным ходом, когда ты будешь приходить и уходить. И держись подальше от этого уровня. У меня есть своя беременная жена, о которой нужно беспокоиться, а мы любим уединение.

Ронан удивлен моими словами, но я не даю ему никаких дальнейших объяснений. Мне не терпится добраться до своей постели. Оказаться внутри Талии.

Я иду к двери, а Рори следует за мной.

Я оставляю их заниматься своими делами и иду по коридору в свою комнату.

Талия спит. Ее светлые волосы нимбом рассыпались по моей черной подушке. Она выглядит прекрасно. И когда я поднимаю одеяло и вижу ее обнаженной, мой член уже болезненно тверд.

Но я не бужу ее, когда забираюсь в постель позади нее. Вместо этого я просто прижимаю ее к своему телу, вдыхая ее запах и впитывая ее тепло. Она удовлетворенно вздыхает и прижимается ко мне ближе.

И именно так мы засыпаем.

Глава 41

Талия

Жизнь с Алексеем выстроена по хаотичной схеме.

Все всегда не совсем гладко и ровно. Всегда череда взлетов и падений, когда мы узнаем друг друга лучше. Узнаем многое друг о друге.

Каждый день я узнаю о нем что-то новое.

Все, что он делает, делается с выверенной точностью. Тщательно обдуманно и взвешенно, прежде чем принимается решение. Простая вылазка из дома зачастую начинается с подготовки и тщательного планирования за несколько дней.

Я знаю, это потому, что мир был для него холодным и жестоким местом. Ему не нравится чувствовать себя уязвимым. Но это так. Он особенно уязвим, когда покидает стены дома. Всегда беспокоится, что его тайна будет раскрыта.

Его мозг должен постоянно работать. Однажды он пробормотал мне вполголоса, что я стала для него помехой на званых ужинах. Это его беспокоит. Но ему это даже нравится.

Мне нравится отвлекать его.

Вот почему я часто оказываюсь в его кабинете в середине дня, как сейчас. Ему нравится, как я выгляжу снаружи. И он признает, что внутри у меня полный пиздец.

Но я стараюсь выглядеть для него идеально. Каждый день. В этой дизайнерской одежде, которой не место на таких, как я. А потом он клеймит меня своим взглядом, руками и членом.

Однако, когда он видит меня сегодня, кажется, что его отвлекает что-то другое. И мне это совсем не нравится. Я хочу быть центром его мира. Я хочу быть намного больше, чем его номинальной женой и постельной игрушкой в спальне. Желание — опасная вещь.

Тем не менее, я обхожу его сзади и касаюсь его плеч. Он откидывает голову на спинку стула, чтобы посмотреть на меня, а я наклоняюсь и целую его. Мои пальцы скользят по чувствительной коже его шеи, надеясь впитать в себя немного запах одеколона, которым он пользуется.

Мне нравится его запах. Мне нравится тереться о него всем телом.

— Ты приучаешь меня к плохому, Солнышко, — говорит он мне.

— Как так? — спрашиваю я невинно.

Он поворачивается и притягивает меня к себе на колени, утыкаясь лицом в мою шею и вдыхая мой запах. Я пытаюсь поцеловать его. Чтобы заставить его двигаться, потому что я знаю, что он не остановится, как только я это сделаю. Но он не позволяет мне зайти так далеко. Он хватает меня за руки и держит их зажатыми в образовавшемся пространстве между нами. Затем он обнимает меня за талию и притягивает к своей груди.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

А потом он просто смотрит на меня. Слишком долго.

Это то, что мне не нравится. И я заметила, что в последнее время это происходит все чаще и чаще. Это интимно, когда кто-то смотрит на тебя без намерения делать что-либо, кроме как смотреть. Увидеть тебя.

— Я хочу тебя, — говорю я ему.

Его рука медленно двигается вверх по моей спине и тянется к моим волосам, запутывая их в кулаке и стягивая так сильно, что я не могу пошевелить головой.

— Ты хочешь, чтобы я делал с тобой грязные вещи, — говорит он.

— Да.

— А что, если я просто хочу посмотреть на тебя? — спрашивает он.

— Мне это не нравится, — отвечаю я.

— Мне все равно, — отвечает он.

Совершенно очевидно, что он будет делать все, что захочет. Поэтому я просто жду, пытаясь спрятаться, уткнувшись лицом ему в грудь. Он играет с моими волосами, и, хотя он уже готов для меня, он больше ничего не делает.

Это сбивает меня с толку. Такого рода близость от него. В какую-то минуту он хочет меня всю целиком. А в следующее мгновение он отступает. Никогда не позволял себе подходить слишком близко. Я просто стараюсь не думать об этом. Но когда он так обнимает меня, трудно удержаться. От того, чтобы не спросить его о вещах, о которых мне даже думать не следовало бы.

Как будто ему не все равно.

Как будто их когда-нибудь станет больше.

Вместо этого я спрашиваю его о других вещах. Вопросы, которые позволяют собирать его как мозаику. Единственное, что у меня действительно может быть. Украденные мгновения. Кусочки его жизни и его сердца. Это все, что он может мне предложить. А мне нечего ему предложить. За исключением моих разбитых мыслей и безумной души, сшитых вместе частыми приступами безумия.

— Магда думает, что мы похожи, — говорю я ему из прихоти.

Он спокоен, задумчив. Его глаза снова скользят по моему лицу. Его руки прижимают меня к себе.

— Согласен?

— Да, — отвечает он.

Он не вдается в подробности, и я могу сказать, что он не хочет этого делать. Поэтому я спрашиваю его о другом.

— Ты можешь научить меня чему-нибудь на языке жестов?

Он моргает, глядя на меня, и это заставляет его улыбнуться.

— Я не знаю языка жестов, — говорит он мне. — Так что нет, скорее всего, нет.

— Ох. Но разве ты не должен его знать?

Он только пожимает плечами.

— Я так и не научился. Я был молод, когда потерял слух. Обстоятельства не позволяли учиться. Поэтому я учился единственным доступным мне способом.

— Читать людей.

Он кивает, и я касаюсь его лица.

— Жаль, что я не могу иногда читать тебя.

— Все, что тебе нужно сделать, это спросить меня, — говорит он.

Я хочу. Мы оба знаем, что я этого хочу. Но я этого не делаю. Потому что мне страшно. И я думаю, Алексею тоже.

— Мне вроде как нравится, — говорю я ему вместо этого. — Что мы прикасаемся друг к другу, чтобы общаться. Ты часто прикасаешься ко мне.

— Мне тоже нравится, — признается он.

Но он не обязан мне это говорить. Я чувствую, как ему нравится, что моя задница располагается у него на коленях. Самое большое возбуждение между нами — это то, что он знает, что я принимаю его, и я знаю то же самое.

— Это странно, — честно говорю я ему.

— Что такое? — спрашивает он.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Что ты не слышишь, — отвечаю я. — И все же ты единственный человек, который когда-либо по-настоящему слушал меня.

— Я всегда буду видеть тебя, Солнышко, — говорит он мне. — Всегда.

— Ты заставляешь меня чувствовать, — шепчу я.

Эти слова — одновременно и обвинение, и признание.